Шут. 3 книга - Е. Кочешкова

Кто разбирается в иголках лучше, чем портнихи? Кто может дать совет лучше, чем швея, которая умеет в и д е т ь?..

Он застал мадам Сирень за строгим нравоучением, которое предназначалось ее молодой подопечной. Молодая женщина стояла с поникшим видом и теребила в руках недошитую рубаху. Она, наверное, очень обрадовалась, когда сердитая Госпожа Иголка устремила все свое внимание на гостя.

— Пат! — мадам Сирень тут же схватила его за рукав и увлекла к окну — рассмотреть, хорошо ли сидит на нем костюм. Она всегда так делала… — Ты с чем пожаловал? — спросила швея после минутного изучения.

— Не здесь, — улыбнулся Шут. — Давайте выйдем в сад.

— О! — портниха лукаво рассмеялась. — Господин Патрик, да вы никак решили поухаживать за старой дамой! Давненько никто не приглашал меня на прогулки!

Так со смехом и шутками они спустились в сад. Погода стояла чудесная — в самом деле, для неспешных прогулок по аллеям. Ажурные тени ветвей сплетали на каменных тропинках затейливые узоры. И в другой раз Шут наверняка бы стал выдумывать, на что они походят.

Но не теперь.

— Скажите, — обратился он к мадам Сирень, — вы когда-нибудь слыхали про колдовство с иглами?

Портниха удивилась. Очень удивилась. Она смерила Шута пристальным взглядом, словно решила, будто это он сам надумал обучиться таким фокусам. Пришлось все-таки рассказать, в чем дело. Но когда Шут закончил, мадам Сирень только печально вздохнула. Да, она слыхала про эту недобрую магию, но очень давно… и совсем не знала, как отвести беду.

Шут расстроился. Конечно, он не надеялся особо, что его идея увенчается успехом, но все же… Проглотив разочарование, он привычно сделал вид, будто все хорошо, искренне поблагодарил свою собеседницу и даже проводил ее обратно в мастерскую. А сам по старой памяти решил заглянуть на кухню, где всегда находил утешение после любых неудач, будь то упавшая булава или грубые насмешки Тодрика.

'Пообедаю, — решил Шут, легко сбегая по ступенькам парадной лестницы, — а потом найду Руальда, все ему расскажу. Может, вместе чего придумаем!

С утра они еще не встречались. У короля, судя по всему, опять возникли срочные дела государственной важности — выслушивать очередные прошения или жалобы в тронном зале. Сердитые голоса с той стороны дворца разносились по всем анфиладам.

'Небось, рядится с каким-нибудь начальником купеческой гильдии или молодые бароны опять земли поделить не могут… — Шуту такие собрания никогда не казались интересными, в отличие от запаха свиных шкварок.

Поварихи Шутова прихода не заметили — они были увлечены своей местной драмой. Одна из девочек-помощниц сидела возле большого стола, заваленного овощами с зеленью, и, громко рыдая, баюкала перевязанную наскоро руку. Шут даже издалека почувствовал, что это ожег. Не слишком сильный, но ужасно болезненный, а главное — исключающий всякую работу на ближайшие несколько недель.

Очень хотелось помочь. Ведь там и дел-то… на пять минут. Но нельзя…

Нельзя!

От досады Шут стиснул зубы. Он почти ненавидел себя в этот момент.

Кухарки шумели, одна другой горластее: неловкую дуреху им было жаль, но на долгие утешения никто времени не имел. Судя по всему, во дворец нагрянул какой-нибудь барон со свитой не меньше полусотни ртов — огонь развели сразу под пятью большими котлами, деревянных столов не видно было под горами снеди.

'И кого это к нам принесло? — подивился Шут. Бросив печальный взгляд на зареванную девчушку, он вздохнул и, так же незаметно, как появился, вышел прочь.

Бывают такие дни, когда и кухня не радует.

Впрочем, Шута в последнее время вообще мало, что радовало. С тех пор, как судьба разлучила его с любимой, вся жизнь окрасилась в серые тона. Нет, скучной она не стала — где уж тут скучать… но без Элеи Шут чувствовал себя так, словно лишился важной части тела. Или души. Он нигде не находил себе покоя, часто просыпался по ночам, а если спал, то снова видел бесконечные сны-лабиринты о чужих жизнях.

Пару раз, когда становилось особенно тревожно, Шут делал странную с точки зрения обычных людей вещь — он уходил к старому кладбищу при дворцовом храме. Место это больше походило на парк, чем на обитель скорби. Шут медленно бродил меж высоких дубов, ясеней и кленов, смотрел на старые надгробия, думая о скоротечности жизни. А потом неизменно останавливался у небольшого камня над совсем еще свежим холмом. Земля в этом месте не успела порости травой, и прошлогодние листья не путались в ее сухих стеблях, как повсюду вокруг. Шут садился рядом, доставал свою маленькую флейту и начинал играть. Долго-долго… Тонкая свирель тосковала о прежних днях, о кострах в степи, о вечерних байках дергитского шамана, о смелом мальчишке, который жил так мало и умер так славно… Иногда Шуту казалось, что кто-то наблюдает за ним в стороне, но он не взялся бы сказать наверняка — человек это, дух или просто ветер среди голых еще ветвей ясеня.

Вот и теперь ноги сами занесли Шута на кладбище. Он привычно сел у высокого дерева, отыскал за пазухой флейту и… отпустил гнетущие мысли вместе с музыкой. Закрыв глаза, распахнув сердце, бережно вплетал мелодию в шелест ветра, что играл среди сухой травы…

…И сам не заметил, как солнце миновало полуденную черту, а тень от ясеня сместилась на несколько шагов в сторону, открыв лицо яркому свету. Этот-то свет и вернул Шута в привычный мир. Он с хрустом потянулся, и уже хотел вставать, когда полуденную тишину вдруг сотряс тревожным боем главный храмовый колокол. Этот гул разнесся над всей Золотой Гаванью, заставляя детей вздрагивать, а матерей испуганно оглядываться в поисках неведомой пока еще угрозы.

'Что же это такое?! — думал Шут, торопливо убирая флейту и вскакивая с земли. — Ни дня без неприятностей… — взволнованный, он поспешил к храмовой площади и когда добрался до места, там уже развернуться было негде из-за столпившихся людей. Башня глашатая, однако, еще пустовала. — Ждут, когда побольше народу соберется, — понял Шут. — Значит что-то очень важное сказать хотят…

Конечно… главный колокол — это вам не праздничный трезвон в честь весенней ярмарки…

Оказаться в самой давке Шут хотел меньше всего. Чуть обогнув площадь, он легко взобрался на высокий постамент у храмовой стены. Некогда эта каменная колонна, поросшая мхом, наверняка служила опорой для статуи, но время стерло следы давних героев. В детстве Шут и не задумывался о том, чей облик украшал постамент. Он просто любил оседлать колонну во время многолюдных праздников — ему нравилось смотреть с высоты на происходящее вокруг.

На сей раз веселья ждать не приходилось.