Светлая печаль Авы Лавендер - Лесли Уолтон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда Гейб появился у дверей дома Лавендеров в помятой одежде, которая была ему мала на два размера, Эмильен разрешила ему оставаться столько, сколько захочет. Не только потому, что ей был нужен рукастый мужик, способный дотянуться до светильника на переднем крыльце. Не только потому, что она заподозрила, что он наверняка моложе, чем говорит, – в чем позднее убедилась, обратив внимание на то, как он наклоняет голову, когда слышит похвалу в свой адрес, и как весь трепещет в присутствии Вивиан. Нет, Эмильен приняла его радушно потому, что услышала доносившееся с востока пение птиц – оно возвещало о явлении благой любви.
Вивиан на нового жильца внимания почти не обращала. Не замечала ни его живого взора, ни юношеских привычек. Она, как и другие, считала, что он намного старше (и уж точно не моложе!) ее. Однажды даже назвала его «сэр», смутившись и застыдившись при виде его унылого выражения лица. Он всегда был вежлив, уступал ей последний кусок ежевичного пирога и, слава богу, починил текущий кран в ванной. И хотя до Джека ему было далеко, Вивиан даже могла бы сказать, что он красив. Если вам нравятся высокие и смуглые.
Но в мыслях у Вивиан был тогда отнюдь не жилец. Думала она, скорее, о том, что в тот вечер проходило празднование летнего солнцестояния, а это событие никто из местных пропустить не осмелится. Особенно Джек. По крайней мере, она на это надеялась.
Ежегодное празднование дня рождения Фатимы Инес де Дорес теперь проходило не так, как прежде, когда девочка жила в конце Вершинного переулка. Цыганка и китайские акробаты отошли в прошлое, но сам праздник не утерял очарования и великолепия. С наступлением ночи празднование достигало пышного apogée с гигантским костром, который разжигали на школьной парковке. Прямо здесь и засыпали усталые дети, пока тепло костра ласкало их вымазанные в сахарной вате личики. Здесь, спрятавшись в темноте, обнимались старшеклассники, а покинутые влюбленные, написав о своем горе на линованном листке, бросали его в огонь. Место было подходящее, считала Вивиан, чтобы судьба вновь свела ее и Джека.
Вероятно, в предвкушении праздника георгины в том году расцвели раньше обычного, выстроившись красивыми рядами. Их гривастые рожицы заполнили сады; кусты напоминали танец детишек, наряженных в лучшую воскресную одежду. Однако таких восхитительных цветов, как в саду у Эмильен, не было ни у кого. Она вывела собственные гибриды удивительных, невиданных раньше оттенков: насыщенные лазурно-голубые, огненно-красные, доцветающие до желтых, оранжевых и ярко-фиолетовых, и зеленые – бледные настолько, что с первого взгляда казались белыми. Они затмевали растущие рядом фруктовые деревья, их яркие соцветия зависали перед окнами первого этажа. Однако среди этих огромных цветов рос и настоящий сад Эмильен: белые хризантемы для защиты, корень одуванчика, чтобы крепок был ночной сон, эвкалипт и душица для заживления ран. Были там наперстянка, имбирь, вереск и мята. Ядовитая сонная трава. Своенравные пионы. И лаванда. Лаванда лишней никогда не бывает.
Эмильен видела, как дочь выходит из сада через ржавые железные ворота. Идя по петляющей каменистой тропинке, Вивиан пригибалась под качающимися цветами, игриво отмахиваясь от них. На ней было кружевное белое платье, а в волосах – сплетенный к la fête[23] венок. Она потратила на него не один час, аккуратно соединяя стебли и привязывая ниспадающие теперь на спину ленты.
Про себя Эмильен отметила, что выглядит Вивиан как невеста в день свадьбы.
– По какому поводу ты так приоделась? – Эмильен тревожил отстраненный взгляд Вивиан. В последнее время ее лицо выражало лишь страдание и тоску. Теперь Эмильен заметила, что оно другое: на нем читались волнение и надежда.
– День летнего солнцестояния, – улыбнулась Вивиан.
– А-а. – Эмильен поднялась и отряхнула пыль с колен. – Пригласи Гейба. – Эмильен вся сжалась в попытке поговорить с дочерью как бы невзначай – этому она до сих пор не научилась.
Погруженная в свои мысли Вивиан ничего не заметила.
– Кого?
– Жильца нашего. – Эмильен указала на Гейба, который шлифовал новые перила, недавно поставленные им на заднем крыльце. – Иди, предложи ему, – приказала Эмильен. – Из вежливости.
– Хорошо, – вздохнула Вивиан. – Но я туда иду, чтобы увидеться с Джеком.
Эмильен выгнула брови.
– Откуда ты знаешь, что он там будет?
– Просто знаю и всё.
Блеск в глазах дочери оставил у Эмильен во рту неприятный металлический вкус.
Она протянула руку и вставила в корону из цветов на голове Вивиан веточку лаванды.
– На счастье, – сказала она чуть резче, чем следовало.
Не вымолвив больше ни слова, Вивиан, будто во сне, направилась по каменистой тропинке.
Вивиан замечала, как соседи, зайдя в булочную за хлебом, смотрели на ее мать, как вздрагивали, если она, отдавая сдачу, касалась их рук. Вивиан знала: соседи считали мать странной.
«Должно быть, обо мне они то же самое думают», – размышляла она.
Она запрокинула голову и вдохнула поглубже, пытаясь разобраться в мешанине витающих в воздухе запахов. Влажно и землисто пахли георгины – такой аромат шел от всех цветов, даже от тех, что обладали собственным резким запахом, вроде розы или гардении. От матери исходил аромат свежеиспеченного хлеба, правда с солоноватым душком, как будто хлеб просолился от слез. Вивиан сделала очередной глубокий вдох, чтобы определить, откуда идет еще один аромат. Он был пряным, как запах кедра или сосны. Вивиан всегда успокаивали ароматы древесины, они напоминали ей о Вильгельмине, но сейчас она ощущала сладковатый оттенок, которого у Вильгельмины не было.
На какое-то время Вивиан с восхищением задержала взгляд на лоснящейся от пота мускулистой спине Гейба. Он продолжал трудиться, но поднял голову, и она залилась румянцем от стыда, что он поймал ее взгляд на себе.
– Мне полагается спросить, не хотите ли вы пойти со мной на праздник солнцестояния, – сказала она.
Отложив инструменты, он искоса поглядел на нее.
– Полагается, да? – передразнил он.
Она закатила глаза.
– Ну так как, пойдете или нет?
– И как отказаться от такого предложения? – Оставив разбросанные по крыльцу инструменты и материалы, Гейб спустился следом за ней по холму. Вивиан притворилась, что не видит, как он надевает рубашку. Она не знала, как отнестись к тому, что его размеренная поступь легко сочеталась с ее торопливой походкой.
Среди праздничного веселья они шли молча. На улицах были расставлены ларьки, где продавались громадные початки желтой кукурузы, пропитанные маслом и чесноком, и норвежские лакомства pannekaken, krumkake и fattigmann[24], которыми торговали женщины из соседнего городка. Здесь
