Далекие острова. Трилогия (СИ) - Олег Будилов

— Хорошо, — я сдался — Делай, как считаешь нужным. А сейчас извини, мне надо собраться. Ты позволишь?

Она вздрогнула. Что-то мелькнуло у нее в глазах, но так быстро, что я не успел уловить, что.

Она развернулась и вышла.

Я открыл саквояж и стал аккуратно все из него выкладывать, руки у меня дрожали. Я еще раз все проверил, уложил поудобнее и застегнул замок. В голове была полная каша. От злости я стукнул кулаком по столу. Нужно собраться с мыслями. В таком состоянии я точно, что-нибудь забуду.

Дверь опять открылась, и жена впустила детей.

Они вбежали и сразу бросились ко мне.

— Попрощайтесь с папой. Он уезжает надолго.

Ада и Тэм повисли на мне. Дочка защебетала.

— Папочка, папочка! А когда ты вернешься?

Я обнимал их, крепко прижимая легкие маленькие тела.

— Я постараюсь вернуться, как можно быстрее. Я разобью всех врагов и вернусь.

— Ты привезешь мне саблю!? — спросил Тим.

— Обязательно.

— А мне красную ленточку и еще куклу с желтыми волосами, — потребовала Ада.

— Привезу. Все привезу. И вернусь, как только смогу.

Эн подошла, и порывисто обняла меня. На мгновение я застыл, а потом обнял ее в ответ, сильно прижал к себе и поцеловал, сначала в губы, потом в щеку.

Когда я вышел из дома было уже десять часов. Голова у меня кружилась, щеки горели, и я с наслаждением подставлял разгоряченное лицо свежему ветерку. Сзади пыхтел денщик. Он тащил саквояж и свертки.

Путь до казармы пролетел незаметно. В голове теснились мысли о семье, о жизни на острове, о родных. Мысленно я продолжал разговор с женой и так увлекся, что не заметил, как пришел к воротам. Мы все крепки задним умом и сейчас мне казалось, что я, наконец, смог найти слова, которые бы убедили ее оставить столицу. Но было слишком поздно махать гарпуном, после того, как рыба сорвалась. Мне оставалось только надеяться на то, что Эн поведет себя разумно.

В казарме было тихо, Бад уже объявил отбой. Я отправил денщика в штаб, а сам проверил часовых и заглянул на склад. В оружейной комнате никого и ничего не было, в углу лежали пустые патронные ящики. Все оружие и боеприпасы раздали моринерам. На опустевшем складе, за столом сидел Кос и что-то писал в тетрадь, при свете керосиновой лампы.

— Добрый вечер, — сказал я.

Интендант поднял на меня уставшие глаза.

— Добрый вечер.

— Как дела?

— Оружие и паек раздали. Имущество упаковано и загружено на подводы. Ждем утра. Ваш НЗ я отнес в кают-компанию.

Кос выглядел постаревшим и каким-то помятым. Фуражку он положил на стол, и было видно, что перед отъездом он постригся очень коротко, отчего его голова стала похожа на грушу и большие щеки казались еще больше.

— С Вами все в порядке, Кос?

— Да, — ответил он каким-то странным детским голосом, — всегда немного волнуюсь перед походом. Спать не могу.

— Я буду в кают-компании, — сказал я, — заходите, если что.

Интендант кивнул и опять склонился над тетрадкой.

Потом я навестил доктора. В лазарете ярко горел свет. С коек сняли матрасы и белье, и они сверкали железными сетками. Шкаф для инструментов был пуст. На операционном столе стоял походный хирургический набор, лежали, какие-то свертки. Доктор в халате, одетом прямо на нижнее белье, копался в саквояже, и что-то напевал себе под нос. Он был в стоптанных домашних туфлях.

Когда я вошел, он оборвал легкомысленную песенку и посмотрел на меня поверх очков.

— Добрый вечер, господин лейтенант.

— Добрый.

Я сел на стул.

— Собираетесь?

Доктор кивнул.

— У меня такое чувство, что я забыл, что-то очень важное. Не знаете, что?

— Скальпель, — предположил я.

— Нет.

— Трепан?

— Снова нет.

— Портвейн?

— Купил четыре бутылки. Нам предстоит дальняя дорога.

Я смотрел на доктора. Он сильно сутулился и от этого казался ниже. Из-под халата торчали чистые кальсоны и тонкие завязки волочились по полу.

— Мне очень жаль, что Ваши просьбы об отставке так и остались без ответа. Я в этом не виноват.

Доктор на минуту задумался, потом сел на стул напротив меня.

— Знаете, Бур. Я даже рад, что мы отправляемся в экспедицию. Я просил об отставке, потому что здесь мне нечем заняться. Но, если Вы спросите, что меня интересует больше, лечение лихорадки, артрита и грудной жабы на мирном острове или боевая операция, я Вам честно скажу, операция.

Я с удивлением смотрел на доктора и думал, что он изменился. И хорошо. Мне не хотелось идти в поход с человеком, который затаил обиду. Он уже мало походил на того подтянутого офицера, которого я встретил на скале во время гибели «Грозного». Второй раз мы с доктором встретились почти два года назад, когда готовился десант для захвата линии Мо. Мы сразу узнали друг друга и просидели целый вечер, вспоминая нашу встречу на острове. Сол был приписан к другой морине, но я упросил адмирала Крола перевести его к нам. В бою доктор был ранен, но никогда не ругал меня за то, что я втравил его в такую опасную историю.

Доктор предложил выпить, но я отказался и пошел к себе. По дороге я проверил казарму. Моряки спали, в комнатах младших офицеров свет не горел.

В кают-компании за большим столом сидел Бад и ел оставшуюся от ужина жаренную рыбу. На столе стояли консервные банки, пачки галет, бутылки с коньком и вином, лежали подсумки с патронами и походные ранцы. На диване сидел лейтенант-артиллерист Гат и читал газету. Еще целая пачка лежала рядом. На подоконнике расположился командир третьего взвода лейтенант Тар. Он пил вино из кофейной чашки.

— Добрый вечер, господа.

— Добрый вечер.

Офицеры встали.

— Вольно.

Все опять расселись.

Я поморщился.

— Что Вы тут устроили? Зачем все свалили на стол? Столешницу испортите.

— Да и пусть, — легкомысленно ответил Бад, — нам здесь больше не жить.

— Я тоже сказал, что стол жалко, — поддакнул Гат, — но кто теперь слушает артиллеристов?

— Правильно, — сказал Бад и отодвинул пустую тарелку, — никто не слушает.

Я покачал головой и ушел в кабинет. С этими людьми я воевал. Нас связывали дружеские отношения и иногда, они позволяли себе больше, чем следовало, но я не обращал на это внимания. Они были толковые офицеры, которым я доверял своих людей и свою жизнь. Скоро с нас, как шелуха слетит столичный лоск, мы забудем о парадной форме и эполетах.

Я разложил на столе старую газету, снял со стены трофейный краф, однозарядный офицерский карабин с укороченным стволом, достал прибор для чистки и принялся за дело. В дверь постучали и вошел Люм.

— Что-нибудь желаете, господин супер-лейтенант?

— Принеси чаю.

— Слушаюсь.

— Стой.

Люм замер.

— Почему лейтенант-маринер Тар пьет вино из кофейной чашки? Где бокалы?

— Извините, господин супер-лейтенант, — денщик вытянулся.

Я видел, что он устал, наверно упаковывал посуду и прочие необходимые в походе вещи, подавал на стол, раз двадцать готовил чай и кофе, таскал за мной покупки, но жалости к денщику я не испытывал. Он не плохо устроился при штабе, значит должен хорошо трудиться.

— Я уже все упаковал.

— Обеспечь господ офицеров всем необходимым.

— Слушаюсь, — с поддельной радостью сказал Люм.

Я почистил краф, отложил его в сторону и расставил на столе патроны. Они были крупнее, чем боеприпасы к карабину Гока, с серыми закругленными пулями, с желтыми медными гильзами. Патроны для крафа достать было почти невозможно, редкое оружие, которое делали только на заказ для вардовской знати, но Турд, по старой дружбе, раздобыл мне сорок штук. Десяток я расстрелял в тире, а тридцать стояли сейчас передо мной на столе. Я брал их по одному и раскладывал в подсумки из толстой коричневой кожи. Когда эта работа была закончена, я прикрепил подсумки к нагрудным ремням портупеи, так чтобы справа получился один, а слева два, потом еще раз взял карабин в руки, аккуратно протер ветошью и на секунду замер, рассматривая приклад. Он был из темного ореха, гладко отполированный и приятный на ощупь, с шестью зарубками. Их сделал не я. Вардовский капитан вырезал ножом напоминание о тех, кого убил. Интересно, а скольких убил я? Одного на катере, когда сидел на Скале, восьмерых или больше на линии Мо, в том числе хозяина этого карабина. Всех сосчитать было невозможно. Я не запомнил этих людей, только нескольких — двоих, троих. А сколько было убито по моему приказу, не сосчитать. Пустые мысли. Я солдат и совесть не мучает меня.

Я опять повесил карабин на стену, убрал все со стола и перенес на него свой ранец и сухой паек, дверь оставил открытой. Лейтенант Тар пожелал всем спокойной ночи и ушел спать. Гат рассказывал, как прощался с женой и детьми, Бад собирал ранец и слушал. До войны артиллерист работал инженером на заводе по производству корабельных орудий, был мобилизован, как технический специалист, но в первом же бою остался у пушки один и был вынужден отражать атаки вражеских катеров, за что и получил лейтенанта. На завод он больше не вернулся.