Королева Виктория - Джин Плейди

— Как мама смеет писать королеве, что она не принимает! Не принимает! Можно подумать, что она сама королева. О Лецен, мне так стыдно! Лецен покачала головой, но маму защищать не стала.

Однако мой день рождения не был таким печальным, как я ожидала. Я получила письмо от Феодоры, приведшее меня в восторг: она писала, что приезжает повидаться с нами.

Феодора была счастливой матерью четверых детей — Карла, Элизы, маленького Германа и еще одного крошки, которого назвали Виктор. Хотя мы регулярно переписывались, я не видела свою милую сестру шесть лет, и надежда поговорить с ней была так приятна, что сделала мой день рождения счастливым днем. Феодора предупреждала, что я найду в ней большую перемену. Что ж, я полагаю, как и она во мне! Я пыталась вспомнить, какой я была в девять лет. Я легко могла представить себе Феодору, какой она была в день свадьбы. Она всегда была хорошенькая — мне такой не быть.

Даже мама была в восторге, что увидит Феодору. Она суетилась, отдавая приказания и готовясь к их приезду. Она все время говорила о дорогих малютках и забыла на время о своей важности и затянувшейся кончине дяди Уильяма.

Они прибыли в чудесный июньский день. Я бросилась к ним, но мама остановила меня, положив мне руку на плечо, и сама выступила вперед поцеловать Феодору. Потом настала моя очередь.

— Милая, милая Викки!

— Моя любимая Феодора!

— Как ты выросла!

И она тоже. Она уже не была воздушным созданием, каким она покинула Англию. Она была довольно полная, но по-прежнему красивая, и любовь к ней переполняла мое сердце. Я взяла ее под руку, мама нежно обняла ее. Мама выглядела по-настоящему счастливой. Она любила Феодору, хотя той и не была предназначена корона. Мне понравился ее муж граф Гогенлое-Лангенбург, а дети были просто очаровательны. Они называли меня тетя Виктория. Странно было называться тетей, но и это мне понравилось.

Программа визита Феодоры включала посещение Виндзора. Я думаю, мама охотно бы отказалась, но Феодора и Эрнст приняли приглашение, так что мама ничего не могла поделать.

В первый день мы должны были ехать в оперу. Феодора сказала, что она устала, и мама, поглядев на нее, с нежностью сказала:

— Ты должна лечь, дорогая, у тебя был тяжелый день, и я не хочу, чтобы ты переутомлялась.

— Ложись, Феодора! — воскликнула я. — Я посижу с тобой, и мы поговорим, пока ты не уснешь.

— Нет, — твердо заявила мама. — Ты поедешь в оперу.

И я поехала, хотя охотнее осталась бы с Феодорой. Но опера мне понравилась. Пела Джулия Гризи, чей голос показался мне божественным. Давали оперу Россини[14] «Осада Коринфа». А после оперы — балет «Сильфиды», в котором танцевала Тальони, так что я была наверху блаженства.

Какими радостными были все эти дни! Мне удавалось — изредка — оставаться наедине с Феодорой, и тогда мы говорили легко и непринужденно. Я полюбила детей, они были так ласковы и забавны.

Мы ездили в Виндзор. Король и тетя Аделаида приняли Феодору очень милостиво, однако я должна сказать, что во время визита король подчеркнуто игнорировал маму и мое счастье смешивалось с опасениями, что в любую минуту может вспыхнуть скандал и мама уведет нас всех без всяких церемоний. Но присутствие Феодоры, казалось, смягчило маму, и ей хотелось, чтобы Феодоре было у нас хорошо. Со своим мягким, миролюбивым характером Феодора воспринимала жизнь такой, как она есть, спокойнее, чем я. Быть может, мама была права, и на меня действительно влияло сознание того, что мне предстояло занять очень высокое положение. Возможно, это сознание придавало мне неукротимую решительность. Наилучшим способом остаться наедине с Феодорой было катание верхом. С нами, конечно, всегда кто-нибудь был, но с помощью некоторых хитростей мы ускользали от них. Однажды, когда нам это удалось, я сказала Феодоре:

— Я полагаю, мы от них сбежали.

— У меня создалось впечатление, что время от времени у тебя возникает желание куда-нибудь сбежать. — Феодора кинула на меня быстрый взгляд.

— Да, иногда мне хочется побыть одной. Я даже сплю в маминой спальне. Чего мне больше всего хочется, так это иметь свою комнату, куда я могу уйти иногда и… побыть одной.

— Я понимаю, — улыбнулась Феодора. — Бывает, что ты чувствуешь себя пленницей.

— Когда ты жила здесь, у тебя было такое же чувство?

— Мама была твердо намерена печься о нас, но иногда она походила на тюремщика. Но тебе скоро исполнится восемнадцать, Виктория, и тогда…

— Тогда я буду свободна.

— Ты станешь королевой. Это не пугает тебя немного?

— Это делает меня серьезнее.

— Я думаю, ты сумеешь настоять на своем. Теперь уже недолго. Ты выйдешь замуж, как и я.

— Для тебя замужество означало свободу.

— Человек никогда не бывает свободен. У него всегда есть обязанности. Что ты думаешь о кузенах? — неожиданно спросила она.

— Они очень милы, — ответила я.

— У нас их несколько. Интересно, понравятся ли тебе Саксен-Кобургские. Я нахожу их самыми симпатичными.

— Как они выглядят, Феодора?

— Они очень красивые, высокого роста. Дядя Леопольд о них очень заботится. Мне больше нравится Эрнст.

— Почему? Дядя Леопольд пишет более восторженно об Альберте.

— Они оба замечательные. Эрнст добродушный, можно сказать, более… наивный. А Альберт умнее, тоньше. И они очень тоскуют по своей матери.

— Почему?

— Тебе о них ничего не рассказывали?

— Ты хочешь сказать, о кузенах?

— Не то чтобы о них. Об их родителях.

— Расскажи мне.

— Рано или поздно ты все равно узнаешь. Когда их мать, Луиза Саксен-Готская, вышла замуж за герцога Эрнста Саксен-Кобургского, это должен был бы быть очень счастливый брак. Но что-то пошло не так. После рождения старшего сына Эрнста у герцога с женой начались размолвки. Он не был верным мужем, она чувствовала себя одинокой, и при дворе нашлись люди, которые воспользовались ситуацией, стали проводить с ней много времени, развлекая ее. О ней пошли слухи, а вскоре в один прекрасный августовский день в Розенау она родила Альберта. Он появился на свет в великолепном замке, окруженном деревьями — дубами, буками, вязами, ясенями.

— Я знаю. Три месяца спустя после меня.

— Да. Вы почти ровесники. Альберт родился удивительно красивым… Луиза, говорят, любила Альберта даже больше, чем своего первенца — Эрнста. По ее словам, он походил на ангела, с голубыми глазами и ямочками на щеках. Ему было только три года, когда неприятности, накапливавшиеся в течение некоторого времени, разразились открытым скандалом.

— Какой скандал?

— Луиза, покинутая мужем, завела себе друзей. Одним из них был некий лейтенант фон Хансштейн. При герцогском дворе у нее был враг, Максимилиан фон Зимборски, который решил уничтожить ее. В этом он преуспел, раздувая сверх меры всякие слухи и сплетни, и добился, что со временем герцог настолько поверил в измены жены, что решил с ней развестись.

— Развод! — воскликнула я. — Какой ужас! Бедные Альберт и Эрнст:

— Да. Дети любили мать, но ее у них отняли. Это принесло в семью большое горе. Но надо сказать, что некоторые влиятельные особы при дворе герцога очень невзлюбили Максимилиана за такое злодейство, они считали, что Луиза невинно пострадала.

Они ополчились на фон Зимборски. Он с трудом уцелел, бежав из страны. Но развод все-таки состоялся. Альберту было в то время семь лет. Луиза вышла за фон Хансштейна, но в возрасте тридцати лет она умерла.

— Какая печальная история! А что случилось с Альбертом и Эрнстом?

— Они остались на попечении бабушек и… дяди Леопольда. Они были окружены любовью, но им так не хватало матери.

— Ну, конечно. Она, видимо, была кроткой женщиной, да еще претерпевшей такое ложное обвинение. Как грустно! Я больше чем когда-либо хочу увидеть моих Саксен-Кобургских кузенов.

— Герцог женился снова на Марии Вюртембергской, но и этот брак не был счастливым.

— Он не должен был позволить этому ужасному фон Зимборски уничтожить их брак. Как странно, у Альберта, нет матери, а у меня нет отца. Как будто между нами есть какая-то особая связь…

Всю остальную прогулку я была в задумчивости. Мысли о кузене Альберте не покидали меня.

Наконец наступило время Феодоре уезжать. Мы расставались со слезами. Она пообещала, что приедет опять. Невероятно тяжело было расставаться и с милыми малютками, которых я успела полюбить. Самое печальное — это расставание с близкими тебе людьми. Меня немного утешил мой дневник, где на этот раз я могла описать свои подлинные чувства.

Приближался день моего шестнадцатилетия. Я очень хорошо понимала значение того факта, что через два года мне будет восемнадцать. Я упомянула об этом при маме, и это ее поразило. Она не хотела видеть меня взрослой и постоянно твердила, что я должна быть менее эгоистичной, менее тщеславной, не пыталась бы все время настаивать на своем и была бы менее упряма. Я понимала, что она имела в виду, ей хотелось, чтобы дядя Уильям умер сейчас, и чтобы она была регентшей.