Бувар и Пекюше - Гюстав Флобер

— Задержите их, папаша Морен! Не то обрушится вся скала!

— Мы же копаем с научной целью! — возразил Пекюше.

В эту самую минуту огромная глыба рухнула, да так близко от них, что всех четверых чуть не завалило.

Когда пыль рассеялась, друзья обнаружили, что это не остов рыбы, а корабельная мачта; она рассыпалась в прах под сапогом таможенника.

— Мы не делали ничего дурного, — проговорил Бувар со вздохом.

— Ничего нельзя копать на территории Инженерного ведомства, — заявил стражник. — Да и кто вы такие? Я должен составить протокол.

Пекюше заупрямился, стал жаловаться на несправедливость.

— Никаких разговоров! Следуйте за мной!

Едва они вошли в гавань, как за ними увязалась толпа мальчишек. Бувар, красный, как рак, старался держаться с достоинством; Пекюше, бледный, метал кругом яростные взгляды; по правде сказать, оба незнакомца с камушками в носовых платках имели весьма подозрительный вид. Бувара и Пекюше провели на постоялый двор, хозяин которого, стоя на пороге, преграждал доступ любопытным. Тут явился каменщик и потребовал свои инструменты. Друзьям пришлось заплатить за них — новые убытки! А стражник всё не возвращался! Почему? Наконец какой-то господин с крестом Почётного легиона на груди отпустил их, и они ушли, сообщив свои фамилии, имена, место жительства и пообещав быть впредь осмотрительнее.

Помимо паспортов, им не хватало ещё многого другого, и, прежде чем приступить к новым изысканиям, они просмотрели Спутник путешественника-геолога, составленный Буэ. Главное для геолога — иметь добротный солдатский ранец, землемерную цепь, напильник, щипцы, компас и три молотка за поясом, скрытых под сюртуком, чтобы «не привлекать внимания странным видом, чего следует избегать в пути». В качестве палки Пекюше выбрал, не колеблясь, обычную туристскую палку шести футов длиною, с большим железным наконечником. Бувар предпочёл трость-зонтик со съёмным набалдашником. Друзья не забыли также крепких башмаков с гетрами, двух пар подтяжек «на случай испарины», и, хотя не рекомендуется «появляться всюду в картузе», они решили не тратиться на «складные шляпы Жибюса, названные так по фамилии их изобретателя».

В том же труде были изложены правила поведения: «Знать язык страны, которую вы собираетесь посетить», — они знали этот язык. «Скромно держать себя» — такова была их привычка. «Не иметь при себе лишних денег» — ну, это проще простого. И «выдавать себя за инженера» во избежание возможных неприятностей.

— Что ж, станем инженерами!

Подготовившись таким образом, они начали совершать долгие походы, отлучались нередко на целую неделю, проводили жизнь на воздухе.

Иной раз они замечали в расщелине, на берегу Орны, среди тополей и вереска, покатые грани утёсов, или же впадали в уныние, не видя на пути ничего, кроме пластов глины. Их привлекала не красота пейзажа с его перспективой и далями, не листва деревьев, шелестевшая под порывами ветра, а то, что было скрыто от глаз, что находилось в глубине, под землёй; каждый холм казался им лишним доказательством всемирного потопа. Эта мания вскоре сменилась другой — увлечением эрратическими валунами. Крупные камни, одиноко торчавшие среди поля, остались, по всей вероятности, от ледникового периода, и друзья без устали разыскивали морены и ракушечники.

Бувар и Пекюше были так странно наряжены, что их принимали за разносчиков; в ответ они выдавали себя за «инженеров» и сами пугались своих слов: ведь присвоение чужого звания могло навлечь на них неприятности.

К концу дня они изнемогали под тяжестью образцов, но отважно несли их до дому. Окаменелостями были загромождены ступени лестницы, комнаты, зала, кухня, и Жермена плакалась на обилие пыли.

Нелегко было определять названия горных пород, чтобы затем наклеивать на них ярлыки; из-за разнообразия окраски и строения они путали глину с мергелем, гранит с гнейсом, кварц с известняком.

Да и сама терминология их раздражала. К чему названия девонский, кембрийский, юрский, как будто породы, обозначаемые этими словами, находятся только в Девоншире, близ Кембриджа и в горах Юра? Невозможно разобраться в этой путанице; то, что для одних геологов — система, для других — ярус, а для третьих — попросту слой. Напластования смешиваются, переплетаются; к тому же Омалиус д’Алуа предупреждает, что геологической классификации вообще не следует доверять.

Это заявление их успокоило, и, найдя известняки с полипняком в Канской равнине, глинистые сланцы в Балеруа, каолин в Сен-Блезе, оолит во всём краю и обнаружив каменный уголь в Картиньи, ртуть в Шапель-ан-Жюже, близ Сен-Ло, друзья решили совершить дальнюю экскурсию, а именно — съездить в Гавр, чтобы изучить кварц, пироморфит и киммериджскую глину.

Сойдя с парохода, они спросили, как пройти к маякам; оказалось, что на этой дороге случился обвал и идти туда небезопасно.

Тут к Бувару и Пекюше подошёл владелец каретного заведения и предложил им совершить прогулки по окрестностям: Ингувиль, Октевиль, Фекан, Лильбон и, «если пожелаете, даже в Рим».

Цены он назначил баснословные, но название Фекан поразило друзей; ведь если сделать небольшой крюк, можно посетить Этрета, и они сели в дилижанс, чтобы отправиться сначала в наиболее отдалённый пункт — в Фекан.

В дилижансе Бувар и Пекюше, разговорившись с тремя крестьянками, двумя пожилыми женщинами и семинаристом, храбро выдали себя за инженеров.

Дилижанс остановился возле гавани. Друзья направились к скалистому берегу и пять минут спустя уже осторожно пробирались по самому его краю в обход небольшого заливчика. Затем они увидели вход в глубокую пещеру, очень светлую, гулкую; своими высокими колоннами и ковром водорослей, покрывавшим камни, она напоминала церковь.

Это чудо природы поразило их, и во время прогулки, собирая по пути ракушки, они завели разговор на такую возвышенную тему, как происхождение мира.

Бувар склонялся к нептунизму, Пекюше, напротив, был плутонистом.

Огонь, горящий в центре земли, прорвал её кору, приподнял почву, вызвал трещины. Это огненное ядро похоже на подземное море с приливами, отливами и бурями, и лишь тонкий слой отделяет нас от него. Если представить себе, что находится у нас под ногами, можно потерять сон. Однако жар внутри земли постепенно уменьшается, солнце гаснет, и наш мир когда-нибудь погибнет от холода. Земля станет бесплодной, дерево и уголь превратятся в углекислоту, и ни одно существо не выживет на её поверхности.

— Нам ещё далеко до этого, — заметил Бувар.

— Будем надеяться, — отозвался Пекюше.

Тем не менее этот конец мира, как бы далёк он ни был, привёл друзей в уныние, и теперь они молча шагали рядом по гальке.

Скалистый берег, отвесный, белый, с чёрными кремнистыми прожилками, уходил вдаль, словно выгнутая крепостная стена в пять миль длиною. Дул холодный, резкий восточный ветер. Небо было серое, зеленоватое море как будто вздулось. С вершины скалы взлетали птицы и, покружившись, стремительно спускались в расщелины. По временам сорвавшийся откуда-то камень катился, подпрыгивая, вниз.

Пекюше продолжал рассуждать вслух:

— А кроме того, земля может погибнуть от какого-нибудь катаклизма! Никто не знает, каков период её существования. Стоит лишь прорваться огню, бушующему в её недрах, и всему придёт конец.

— Но ведь он ослабевает.

— И всё же острова Юлия, Монте-Нуово, да и другие тоже, образовались вулканическим путём.

Бувар вспомнил, что вычитал эти подробности у Бертрана.

— Но таких потрясений не бывает в Европе.

— Прости, пожалуйста, вспомни хотя бы о Лиссабоне. В наших краях имеются крупные залежи каменного угля и железистого колчедана; при разложении из них выделяются газы, которые вполне могут вырваться наружу. Все действующие вулканы находятся на берегу моря.

Бувар окинул взглядом море, и ему показалось, что вдали вьётся дымок.

— Поскольку остров Юлия исчез, — продолжал Пекюше, — та же участь ожидает, вероятно, и другие материки вулканического происхождения. Любой островок архипелага имеет не меньше значения, чем Нормандия и даже вся Европа.

Бувар представил себе Европу, проваливающуюся в бездну.

— Допустим, — разглагольствовал Пекюше, — что землетрясение произойдёт под Ламаншем; воды пролива ринутся в Атлантический океан; берега Франции и Англии задрожат, пошатнутся, соединятся, и бах! — всё, что там находится, будет раздавлено.

Вместо ответа Бувар так проворно помчался вперёд, что вскоре на сто шагов опередил друга. Оставшись один, обуреваемый мыслями о катаклизме, он пришёл в смятение. С утра он ничего не ел, в висках у него стучало. Вдруг ему почудилось, что земля дрогнула и скалы над головой накренились; как раз в эту минуту поток гравия покатился сверху.

Увидев стремительное бегство друга, Пекюше догадался о его страхе и закричал ему вдогонку: