Синдикат Громовержец - Михаил Тырин

- За что в хайло-то? - хмуро поинтересовался Пельмень.

- Ты слушай! Бес, дебил, у умных людей-то не стал спрашивать. А они бы ему сказали, что Дрюня этой Халабуде - родной брат. Понял?

- Брат? - хмыкнул Пельмень и осуждающе покачал головой.

Халабудой в Зарыбинске звали старую гречанку, очень толстую, черноволосую и усатую. Мало кому было известно ее настоящее имя, однако каждый сопливый детсадовец был о ней наслышан.

Знаменитость Халабуды базировалась на том, что каждую среду, если была хорошая погода, она шла на речку в одно и то же место, раздевалась догола и мылась.

Об этой привычке знали все. Каждую среду кусты напротив любимого пляжа Халабуды трещали от набившихся в них мальчишек. Халабуда была поистине огромна. На нее смотрели не как на обнаженную женщину, а скорее как на редкий биологический вид.

Как правило, зрители досматривали спектакль до того места, где гречанка, смыв мыло и шампуни, выползала на берег, потрясая своими складками. В этот момент наступала кульминация веселья: все вылетали из кустов, свистели и упражнялись в остроумии:

- Эй, сыска отвалилась! Вон плывет в корягах!

- Всю тину поела, бегемотина! Гусям не оставила!

- Ой, не могу! Баба нырнула - две деревни смыло!

- И плотину снесло!

И еще молодежь любила скандировать:

- В нашей речке сдохли раки - Халабуда мыла сраку!

Гречанка при этом обычно прикрывалась большой мочалкой, грозила исполинским кулаком и разражалась такой виртуозной русской бранью, что мальчишек аж зависть брала. Не одно поколение школьников познало с ее помощью самые тонкие нюансы инфернальной словесности.

Закончив выступление, Халабуда уходила в кусты и одевалась. И все равно в следующую среду приходила на то же самое место. К искреннему восторгу зарыбинских оболтусов.

Сегодня как раз была среда, и Пакля с Пельменем как раз шли на речку по хорошо известной обоим дорожке. Пакля на этот раз достал где-то старый театральный бинокль, что обещало сделать наблюдение в два раза интересней.

- Значит, брат, говоришь? - хмуро повторил Пельмень, по привычке накручивая на палец ухо. - Как бы нам от него не огрести...

- Ага! - оскалился Пакля. - Ему делать нечего, только нас по кустам караулить.

Почему-то сегодня зрительская ложа была почти пуста. Среди кустов торчали только двое совсем уж сопливых пацанят, да и те не из Зарыбинска, а из Правобережного поселка. Свирепо матерясь, они спорили, даст ли каратист по морде боксеру.

- Чего-то нету никого, - тревожно пробормотал Пельмень, тронув ухо. Может, всех прогнали?

- Кто?!

- Ну, не знаю. Может, Халабуда мужиков попросила. Или Дрюня их попросил...

- Ага, конечно! Мужики, чтоб ты знал, сами сюда ходят прикалываться.

Пакля нашел в утоптанных кустах удобную позицию и бережно достал бинокль. Он был крошечный, как игрушка, помятый, но такая вещь в Зарыбинске считалась редкостью. И действительно, трудно найти театральный бинокль там, где нет театра.

Пельмень присел рядом на изогнутый ствол, древесина жалобно хрустнула под ним.

- У дядьки бинокль взял? - спросил он.

- Ага, - Пакля уже осматривал окрестности.

- А он где взял?

- А я знаю? Нашел в помойке, наверно. Пельмень покачал головой и намотал ухо на палец. Он знал, что дядька Пакли - небезызвестный Денис Романович Паклаков - немалую часть жизни отдает помойным изысканиям.

- Везет людям, - вздохнул он. - Бинокли находят... Я вот ничего хорошего еще не находил.

- А ты искал? Ты только дома сидишь, "селедок" кормишь. Ладно, сейчас к нам такая "селедка" приплывет, что... - он замолк и принялся крутить окуляры.

Мысль о голой Халабуде, которая вот-вот должна была выплыть из камышей, вдруг задела в душе Пельменя какие-то потаенные струнки. Он потрогал ухо. Ухо было на месте.

- Слушай, Пакля, а у тебя баб много было? - спросил он.

- Много! - очень поспешно и заносчиво ответил тот. Потом добавил уже спокойнее: - Хватало. А у тебя?

- У меня... - буркнул Пельмень и помял ухо. - Да не совсем много. Маловато.

Пакля тихо хмыкнул. Он понял истинную цену этого "маловато".

- Ну а вот сеструха к тебе ходит, - сказал он. - Ты ее не забодал еще?

- Да ты что! - в ужасе проговорил Пельмень. - Она ж - сеструха!

- Ну и? У сеструх, что ли, копилка не с того места? Тем более двоюродная...

- Не, не... - Пельмень даже замахал руками.

- Дело твое. А хочешь, с Веркой-Отличницей сведу?

- А как? - заинтересовался Пельмень.

- Ну как... Так. Позову ее куда-нибудь... на речку вот можно. Ты уже на месте будешь. Потом я уйду...

- Ну-ну! А дальше?

- А что дальше? Если уже поддатая будет - хорошо. Если трезвая - стакан "сэма" не найдешь, что ли?

- А делать-то что? Про что говорить?

- Про что хочешь. Я, помню, ей рассказывал, как мы в Дятлове дрожжи в туалеты побросали. Помнишь, огороды затопило?

Пельмень, яростно накручивая ухо, задумался. Вызвал из памяти облик Верки-Отличницы - вечно пьяной, краснолицей, в прожженном сигаретами платье и расшлепанных кроссовках. Он представил, как сидят они на речке и он рассказывает ей про туалеты...

Пельменя вдруг передернуло.

- Нет, - произнес он с содроганием. - Не надо Верку.

- Смотри сам... А то можно и с сеструхой твоей на речке посидеть...

Пакля вдруг выпрямил спину, потом быстро встал и так энергично закрутил колесиком резкости, что бинокль жалобно скрипнул.

- Пельмень, - сказал он напряженным, каким-то даже звенящим голосом. Пельмень!

- Чего ты? - перепугался приятель.

- Пельмень... ты когда-нибудь видел, чтобы корова на задних лапах ходила?

- Конечно! Нет, обожди... Как - корова? - Пельмень напряженно размял ухо. - На двух ногах? Ты чего, с дуба рухнул?

- Сам ты... Гляди туда.

Пельмень вытянулся, приложив ладонь к глазам. За поворотом реки поднимался луг, на краю которого темнел гребень хвойного леска. Действительно, на дальнем конце луга виднелось что-то, напоминавшее пасущуюся корову.

- Ну... вроде, да, корова, - пробормотал Пельмень. - И что?

- На задних ногах ходит, ты понял? - закричал Пакля. - Вот, вот опять, смотри!

- Да я ничего не вижу! Дай скорей линзы! - занервничал Пельмень.

- Обожди... - Пакля все наводил резкость, но никак не получалось. Вот, вот опять!

- Ну дай мне! Дай мне! - Пельмень уже извелся от нетерпения.

- Ну на... Гляди.

Пельмень нетерпеливо прижал к глазам окуляры. Ему, однако, показалось, что без бинокля было видно лучше - линзы оказались старыми, темными и помутневшими. Но через несколько секунд он к ним привык. Действительно, он увидел крошечную фигурку коровы. Она тыкалась мордой в траву и ничего противоестественного не вытворяла.

Вот она ухватила что-то зубами, остановилась, проглатывая. Сделала шаг, другой. Перешла к молодому одиноко стоящему деревцу.