Синдикат Громовержец - Михаил Тырин

Нет, несерьезно.

Из кустов вынырнул Пакля, отсвечивая на солнце соломенной головой.

- Привет, пипл! - бодро выкрикнул он.

- Как ты нас назвал? - насторожился Хрящ, и его глаза засверкали, будто у зверька.

- Пипл, говорю. По-английски значит - пацаны.

- Наблатыкался... - пробурчал Хрящ. - Тут бы с немецким разойтись, а он - по-английски...

- Че делаете-то? - бодро спросил Пакля, шаря вокруг глазами.

- Дрочим, - сказал пацан с Кислухи. - Присоединяйся.

- Слыхали? На Промзаводе деньги собирают для Машки. Вы-то будете?

- И много собрали? - спросил на всякий случай Кирилл.

- Не знаю. Собирают.

- Ясно вам? - Кирилл обвел приятелей презрительным взглядом. - "Болты", позорники - и те деньги собирают. А вы, блин, как... - он горестно махнул рукой и замолчал.

- Ага. Собирают, - подтвердил Пакля. Он уловил намек на союзничество и подошел к Кириллу за окурком, как цирковая лошадка подходит за заработанным сахаром. - Дай дотяну.

- Отвали, - поморщился Кирилл, отворачиваясь. - Себя потяни, сам знаешь, за что.

- А чего-то ее не видно, Машки, - ничуть не обидевшись, проговорил Пакля. - Где она есть-то?

Все согласились, что Машка последние дни никому не встречалась. Конечно, никто и не думал, что после гибели родителей она будет прогуливаться по кино и танцам, но все же странно.

- Еще чего расскажешь? - деловито спросил Бабай.

- Да чего говорить? - Пакля пожал плечами. - А, вот! Слыхали? У Самохи-пожарника машина пропала.

- В каком смысле пропала? - подал голос Хрящ. - Она не пропала, ее исламцы сожгли.

- Ну да, сожгли, - кивнул Пакля. - А потом она пропала. Горелая трава есть, а машины - нету. Тю-тю. Самоху сейчас дрючат - куда машину дел, говорят.

- От-тана попала, - удивился Хрящ. - Кому она на хрен понадобилась, горелая?

- Хм, - согласился Гена.

- Не знаю кому. А Самоху теперь, может, судить будут. А может, и не будут.

- Туда ему и дорога, - сказал один из кислухинских. - Он меня в том году грязью из-под колеса обрызгал.

Пакля побыл еще немного, воспроизвел пару-тройку мелких сплетен и помчался дальше - исполнять нелегкий долг почтальона-общественника.

Кирилл вдруг подумал: "А если бы Пакля прибежал сюда на час раньше? Сказал бы про сбор денег. А потом - доложил Дрыну, что на Гимназии никто ничего даже не знает".

Его даже холодок прошиб от такой мысли. Хорошо, что сегодня обошлось. Но обойдется ли через три дня на памятнике?

* * *

Ранним утром возле центрального гастронома наблюдалось необычное скопление граждан. Они толклись у входа, сидели на заборчике, подпирали стены соседних домов. То там, то здесь мелькала шинель Адмирала Пеночкина - он быстро переходил от группы к группе и с решительным лицом отдавал немые указания.

Оказалось, ночью гастроном ограбили. Первыми эту новость узнали старушки-домохозяйки, пришедшие с утра со своими большими сумками и крошечными кошельками. Они наткнулись на табличку "Учет", милицейскую машину и зареванную заведующую.

С традиционным зарыбинским недоумением зеваки обсуждали, кто мог решиться на столь кощунственный шаг. Воровали в городе, конечно, много некоторые только этим и жили. Но одно дело - мешок картошки на прокорм из совхозного бурта, и другое - общеизвестное и всеми посещаемое торговое заведение, расположенное на самом виду.

Сотворить такую дерзость, по мнению зарыбинцев, могли только какие-нибудь лихие заезжие молодцы. Но заехать в Зарыбинск только ради нищего гастронома - верх странности.

Торговля в городке была такая же вялая, как вся прочая жизнь. Основными точками - гастроном, универмаг, хозмаг и другие - по-прежнему командовало бывшее райпо, преобразованное во что-то акционерное, но не ставшее от этого богаче и респектабельнее. Торгующие частники приживались в Зарыбинске как-то тяжеловато. Два ларька и один павильон держал давно обрусевший армянин Баданян, который жутко всего боялся. Еще несколько палаток и магазинчиков пооткрывали другие люди, в основном бывшие милиционеры, которые не боялись ничего.

Баданян снабжал городок самой дешевой, хотя и самой отвратительной водкой. Этим он и снискал популярность, а также получил прозвище Бодунян. В Зарыбинске уже имелся фразеологизм "пойти к Бодуняну". Это значило - раздобыть деньжат и надраться.

Армянин частенько жаловался знакомым, как он страдает под гнетом рэкета. И действительно, порой к нему приезжали великовозрастные лоботрясы со станции Валуй-Узловая. Ими командовал немногословный и решительный Жека-Терминатор. Они прикатывали на мотоциклах или тракторах - вечно пьяные, злые, небритые, - забирали у Баданяна пару бутылок и банку консервов, после чего убирались восвояси.

Баданян нес этот свой крест не столько покорно, сколько трепетно. Он воспринимал набеги валуевской шпаны, как акты жертвоприношения, без которых на его бизнес не снизойдет милость богов - покровителей торговли.

Сегодня он робко выглядывал из дверей своего павильончика и ласкал под сердцем мыслишку: его заведение не разбомбили лишь потому, что он регулярно приносит жертву Терминатору и его ухарям.

Между тем в дверях ограбленного магазина появился майор Дутов - как всегда, сердитый и задерганный. Он прошмыгнул в "УАЗ", поговорил там по рации с отделом и намеревался вернуться в гастроном. Но его перехватила группа старушек с пустыми сумками.

- Скоро магазин откроють?

- Чиво украли-то? Муку-то давать будут?

- Раньше надо было приезжать, когда жулики еще не убежали...

Дутов покрылся красными пятнами.

- Да подождите вы! - рявкнул он, всплеснув руками. И шагнул в гастроном так решительно, что старушечьи массы колыхнулись в стороны.

Публика, оставшись без информации, принялась обсуждать - много ли шансов поймать воров с помощью милицейской собаки, которая обнюхивала сейчас задний двор.

В магазине Дутов опять подступился к заведующей - широкой и громогласной женщине, лицо которой покрывала хищная косметическая раскраска. Сейчас, правда, заведующая была слегка поблекшей и словно бы сократившейся в размерах. Она напоминала подтаявшую снежную бабу.

- Давай-ка, Петровна, с начала, - сухо сказал Дутов. - Я тебя не очень понимаю.

- А я?! - жалобно воскликнула Петровна, размазывая тушь со слезами. - Я - понимаю? Пожалуйста, Сан Палыч, гляди сам. Четырнадцать банок топленого масла здесь стояло - нету! Банки большие - по шесть килограммов, их плохо брали. А жулики взяли!

- Так. Понял. Дальше что?

- Пожалуйста. Сгущенки ящик стоял. Нету. Почти полный был ящик... И еще, девочки только что заметили, мешки целлофановые лежали, запакованные, для фасовки. Восемь упаковок по пятьсот штук. Нету! Подскочила одна из продавщиц: