Песнь о Гайавате - Генри Лонгфелло

Голод

О, зима! О, дни жестокой,Бесконечной зимней стужи!Лед все толще, толще, толщеСтановился на озерах;Снег все больше, больше, большеЗаносил луга и степи;Все грозней шумели вьюгиПо лесам, вокруг селенья.

Еле-еле из вигвама,Занесенного снегами,Мог пробраться в лес охотник;В рукавицах и на лыжахТщетно по лесу бродил он,Тщетно он искал добычи, —Не видал ни птиц, ни зверя,Не видал следов оленя,Не видал следов Вабассо.Страшен был, как привиденье,Лес блестящий и пустынный,И от голода, от стужи,Потеряв сознанье, падал,Погибал в снегах охотник.

О, Всесильный Бюкадэвин!О, могучий Акозивин!О, безмолвный, грозный Погок!О, жестокие мученья,Плач детей и вопли женщин!

Всю тоскующую землюИзнурил недуг и голод,Небеса и самый воздухЛютым голодом томились,И горели в небе звезды,Как глаза волков голодных!

Вновь в вигваме ГайаватыПоселилися два гостя:Так же мрачно и безмолвно,Как и прежние два гостя,Без привета и без зоваВ дом вошли они и селиПрямо рядом с Миннегагой,Не сводя с нее свирепых,Впалых глаз ни на минуту.

И один сказал ей: «Видишь?Пред тобою – Бюкадэвин».И другой сказал ей: «Видишь?Пред тобою – Акозивин!»

И от этих слов и взглядовСодрогнулось, сжалось страхомСердце милой Миннегаги;Без ответа опустилась,Скрыв лицо, она на ложеИ томилась, трепетала,Холодея и сгораяОт зловещих слов и взглядов.

Как безумный устремилсяВ лес на лыжах Гайавата;Стиснув зубы, затаившиВ сердце боль смертельной скорби,Мчался он, и капли потаНа челе его смерзались.

В меховых своих одеждах,В рукавицах, Минджикэвон,С мощным луком наготовеИ с колчаном за плечами,Он бежал все дальше, дальшеПо лесам пустым и мертвым.

«Гитчи Манито! – вскричал он,Обращая взоры к небуС беспредельною тоскою. —Пощади нас, о Всесильный,Дай нам пищи, иль погибнем!Пищи дай для Миннегаги —Умирает Миннегага!»

Гулко в дебрях молчаливых,В бесконечных дебрях бора,Прозвучали вопли эти,Но никто не отозвался,Кроме отклика лесного,Повторявшего тоскливо:«Миннегага! Миннегага!»

До заката одинокоОн бродил в лесах печальных,В темных чащах, где когда-тоШел он с милой Миннегагой,С молодой женою рядом,Из далеких стран Дакотов.Весел был их путь в то время!Все цветы благоухали,Все лесные птицы пели,Все ручьи сверкали солнцем,И сказала МиннегагаС беззаветною любовью:«Я пойду с тобою, муж мой!»

А в вигваме, близ Нокомис,Близ пришельцев молчаливых,Карауливших добычу,Уж томилась пред кончиной,Умирала Миннегага.

«Слышишь? – вдруг она сказала. —Слышишь шум и гул далекийВодопадов Миннегаги?Он зовет меня, Нокомис!»

«Нет, дитя мое, – печальноОтвечала ей Нокомис, —Это бор гудит от ветра».

«Глянь! – сказала Миннегага. —Вон – отец мой! ОдинокоОн стоит и мне киваетИз родимого вигвама!»

«Нет, дитя мое, – печальноОтвечала ей Нокомис, —Это дым плывет, кивает!»

«Ах! – вскричала Миннегага. —Это Погока сверкаютОчи грозные из мрака,Это он мне стиснул рукуЛедяной своей рукою!Гайавата, Гайавата!»

И несчастный ГайаватаИздалека, издалека,Из-за гор и дебрей леса,Услыхал тот крик внезапный,Скорбный голос Миннегаги,Призывающий во мраке:«Гайавата! Гайавата!»По долинам, по сугробам,Под ветвями белых сосен,Нависавшими от снега,Он бежал с тяжелым сердцем,И услышал он тоскливыйПлач Нокомис престарелой:«Вагономин! Вагономин!Лучше б я сама погибла,Лучше б мне лежать в могиле!Вагономин! Вагономин!»

И в вигвам он устремился,И увидел, как НокомисС плачем медленно качалась,Увидал и Миннегагу,Неподвижную на ложе,И такой издал ужасныйКрик отчаянья, что звездыВ небесах затрепетали,А леса с глубоким стономПотряслись до основанья.

Осторожно и безмолвноСел он к ложу Миннегаги,Сел к ногам ее холодным,К тем ногам, что никогда ужНе пойдут за Гайаватой,Никогда к нему из домаУж не выбегут навстречу.

Он лицо закрыл руками,Семь ночей и дней у ложаПросидел в оцепененье,Без движенья, без сознанья:День царит иль тьма ночная?

И простились с Миннегагой;Приготовили могилуЕй в лесу глухом и темном,Под печальною цикутой,Обернули МиннегагуБелым мехом горностая,Закидали белым снегом,Словно мехом горностая, —И простились с Миннегагой.

А с закатом на могилеБыл зажжен костер из хвои,Чтоб душе четыре ночиОсвещал он путь далекий,Путь в Селения Блаженных.Из вигвама ГайаватеВидно было, как горел он,Озаряя исподнизуВетви черные цикуты.И не раз в час долгой ночиПодымался ГайаватаНа своем бессонном ложе,Ложе милой Миннегаги,И стоял, следил с порога,Чтобы пламя не погасло,Дух во мраке не остался.

«О, прости, прости! – сказал он. —О, прости, моя родная!Все мое с тобою сердцеСхоронил я, Миннегага,Вся душа моя стремитсяЗа тобою, Миннегага!Не ходи, не возвращайсяК нам на труд и на страданья,В мир, где голод, лихорадкаМучат душу, мучат тело!Скоро подвиг свой я кончу,Скоро буду я с тобоюВ царстве светлого Понима,Бесконечной, вечной жизни!»

След Белого

Средь долины, над рекою,Над замерзшею рекою,Там сидел в своем вигвамеОдинокий, грустный старец.Волоса его лежалиНа плечах сугробом снега,Плащ его из белой кожи,Вобивайон, был в лохмотьях,А костер среди вигвамаЧуть светился, догорая,И дрожал от стужи старец,Ослепленный снежной вьюгой;Оглушенный свистом бури,Оглушенный гулом леса.

Угли пеплом уж белели,Пламя тихо умирало,Как неслышно появилсяСтройный юноша в вигваме.На щеках его румянецРазливался алой краской,Очи кроткие сияли,Как весенней ночью звезды,А чело его венчалаИз пахучих трав гирлянда.Улыбаясь и улыбкойВсе, как солнцем, озаряя,Он вошел в вигвам с цветами,И цветы его дышалиНежным, сладким ароматом.

«О мой сын, – воскликнул старец, —Как отрадно видеть гостя!Сядь со мною на циновку,Сядь сюда, к огню поближе,Будем вместе ждать рассвета.Ты свои мне порасскажешьПриключения и встречи,Я – свои: свершил я в жизниНе один великий подвиг!»

Тут он вынул Трубку Мира,Очень старую, чудную,С красной каменной головкой,С чубуком из трости, в перьях,Наложил ее корою,Закурил ее от угля,Подал гостю-чужеземцуИ повел такие речи:

«Стоит мне своим дыханьемТолько раз на землю дунуть,Остановятся все реки,Вся вода окаменеет!»

Улыбаясь, гость ответил:«Стоит мне своим дыханьемТолько раз на землю дунуть,Зацветут цветы в долинах,Запоют, заплещут реки!»

«Стоит мне тряхнуть во гневеГоловой своей седою, —Молвил старец, мрачно хмурясь, —Всю страну снега покроют,Вся листва спадет с деревьев,Все поблекнет и погибнет,С рек и с тундр, с болотных топейУлетят и гусь и цапляК отдаленным, теплым странам;И куда бы ни пришел я,Звери дикие лесныеВ норы прячутся, в пещеры,Как кремень, земля твердеет!»

«Стоит мне тряхнуть кудрями, —Молвил гость с улыбкой кроткой, —Благодатный теплый ливеньОросит поля и долы,Воскресит цветы и травы;На озера и болотаВозвратятся гусь и цапля,С юга ласточка примчится,Запоют лесные птицы;И куда бы ни пришел я,Луг колышется цветами,Лес звучит веселым пеньем,От листвы темнеют чащи!»

За беседой ночь минула;Из далеких стран Востока,Из серебряных чертогов,Словно воин в ярких красках,Солнце вышло и сказало:«Вот и я! Любуйтесь солнцем,Гизисом, могучим солнцем!»

Онемел при этом старец.От земли теплом пахнуло,Над вигвамом стали сладкоОпечи петь и Овейса,Зажурчал ручей в долине,Нежный запах трав весеннихИз долин в вигвам повеял,И при ярком блеске солнцаУвидал Сэгвон яснееСтарца лик холодный, мертвый:То был Пибоан могучий.

По щекам его бежали,Как весенние потоки,Слезы теплые струями,Сам же он все уменьшалсяВ блеске радостного солнца —Паром таял в блеске солнца,Влагой всачивался в землю,И Сэгвон среди вигвама,Там, где ночью мокрый хворостВ очаге дымился, тлея,Увидал цветок весенний,Первоцвет, привет весенний,Мискодит в зеленых листьях.

Так на север после стужи,После лютой зимней стужи,Вновь пришла весна, а с неюЗацвели цветы и травы,Возвратились с юга птицы.

С ветром путь держа на север,В небе стаями летели,Мчались лебеди, как стрелы,Как большие стрелы в перьях,И скликалися, как люди;Плыли гуси длинной цепью,Изгибавшейся, подобноТетиве из жил оленя,Разорвавшейся на луке;В одиночку и попарно,С быстрым, резким свистом крыльев,Высоко нырки летели,Пролетали на болотаМушкодаза и Шух-шух-га.

В чащах леса и в долинахПел Овейса синеперый,Над вигвамами, на кровлях,Опечи пел красногрудый,Под густым наметом сосенВорковал Омими, голубь,И печальный Гайавата,Онемевший от печали,Услыхал их зов веселый,Услыхал – и тихо вышелИз угрюмого вигвамаЛюбоваться вешним солнцем,Красотой земли и неба.

Из далекого походаВ царство яркого рассвета,В царство Вебона, к Востоку,Возвратился старый Ягу,И принес он много-многоУдивительных новинок.

Вся деревня собраласяСлушать, как хвалился ЯгуПриключеньями своими,Но со смехом говорила:«Уг! Да это точно – Ягу!Кто другой так может хвастать!»

Он сказал, что видел мореБольше, чем Большое Море,Много больше Гитчи-ГюмиИ с такой водою горькой,Что никто не пьет ту воду.Тут все воины и женыДруг на друга поглядели,Улыбнулися друг другуИ шепнули: «Это враки!Ко, – шепнули, – это враки!»

В нем, сказал он, в этом море,Плыл огромный челн крылатый,Шла крылатая пирога,Больше целой рощи сосен,Выше самых старых сосен.Тут все воины и старцыПоглядели друг на друга,Засмеялись и сказали:«Ко, не верится нам что-то!»

Из жерла ее, сказал он,Вдруг раздался гром, в честь Ягу,Стрелы молнии сверкнули.Тут все воины и женыБез стыда захохотали.«Ко, – сказали, – вот так сказка!»

В ней, сказал он, плыли люди,Да, сказал он, в этой лодкеЯ сто воинов увидел.Лица воинов тех былиБелой выкрашены краской,Подбородки же покрытыБыли густо волосами.Тут уж все над бедным ЯгуСтали громко издеваться,Закричали. Зашумели,Словно во́роны на соснах,Словно серые воро́ны.«Ко! – кричали все со смехом. —Кто ж тебе поверит, Ягу!»

Гайавата не смеялся, —Он на шутки и насмешкиСтрого им в ответ промолвил:«Ягу правду говорит нам;Было мне дано виденье,Видел сам я челн крылатый,Видел сам я бледнолицых,Бородатых чужеземцевИз далеких стран Востока,Лучезарного рассвета.

Гитчи Манито могучий,Дух Великий и Создатель,С ними шлет свои веленья,Шлет свои нам приказанья.Где живут они, там вьютсяАмо, делатели меда,Мухи с жалами роятся.Где идут они – повсюдуВырастает вслед за нимиМискодит, краса природы.

И когда мы их увидим,Мы должны их, словно братьев,Встретить с лаской и приветом.Гитчи Манито могучийЭто мне сказал в виденье.

Он открыл мне в том виденьеИ грядущее – все тайныДней, от нас еще далеких.Видел я густые ратиНеизвестных нам народов,Надвигавшихся на Запад,Переполнивших все страны.Разны были их наречья,Но одно в них билось сердце,И кипела неустанноИх веселая работа:Топоры в лесах звенели,Города в лугах дымились,На реках и на озерахПлыли с молнией и громомОкрыленные пироги.

А потом уже иноеПредо мной прошло виденье, —Смутно, словно за туманом:Видел я, что гибнут нашиПлемена в борьбе кровавой,Восставая друг на друга,Позабыв мои советы;Видел с грустью их остатки,Отступавшие на Запад,Убегавшие в смятенье,Как рассеянные тучи,Как сухие листья в бурю!»

Эпилог