Дело Зили-султана - АНОНИМYС
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Всю дорогу помощник мой объедался сушеными фруктами, к которым, по его словам, он еще с детства обнаружил необыкновенное пристрастие. Признаться, он меня этим немного раздражал — кому охота видеть перед собой вечно жующую физиономию? На мои упреки он лишь отъезжал в сторону, но жевать не переставал.
* * *
Долго ли, коротко, но наконец мы добрались и до Тегерана. По форме столица Персии представляет собой что-то вроде огромного круга. Круг этот, в свою очередь, окружен защитными земляными валами. Вдоль этих валов тянется ров, через который переброшены четырнадцаь мостов, ведущих к четырнадцати воротам. Ров можно запрудить водой, но в современной войне толку от этого немного. Когда смотришь на город из-за вала, самой столицы почти не видно, видны только минареты и дворец шаха.
Перед тем, как войти в Тегеран, нам нужно было миновать таможенного офицера. Важный вид этого достойного человека немного искажали короткие, по щиколотку, брюки, придававшие ему несколько клоунский вид. Тем не менее он со всей тщательностью проверял баулы и тюки въезжавших в город путешественников.
При взгляде на таможенника я вдруг почувствовал смутное томление. Чем ближе подходила наша очередь, тем сильнее становилось это томление, хотя причины его я понять не мог.
— А больших начальников они так же проверяют? — пробурчал Ганцзалин, которому надоело стоять в очереди.
— Больших начальников… — повторил я и посмотрел на него. Вдруг сознание мое озарилось, и причина томления сделалась совершенно ясной. — Ты помнишь «мамзель», где нас выселили из комнаты, потому что должен был явиться губернатор?
Ганцзалин, само собой, помнил. Он даже подивился тогда, что вещи наши, стоявшие просто так во дворе, никто не забрал.
— Удивляться тут нечему, — отвечал я, — здесь суровые законы против воровства: могут отрезать уши, а если украдено много, то и руку отсечь. Скажи мне, губернатор тогда появился в нашем постоялом дворе?
— Нет, — отвечал Ганцзалин, — не было.
Мы уставились друг на друга.
— То-то и оно, — заметил я. — Бояться надо не того, что могли забрать…
— А того, что могли подбросить, — закончил за меня Ганцзалин. И, по обыкновению, закончил назидательно: — Сам Абрам дался в обман.
К чему тут был помянут какой-то легковерный Абрам, не знал, я думаю, и сам Ганцзалин. Впрочем, мне некогда было комментировать дурацкие присловья — я уже обшаривал наши чемоданы. Слуга присоединился ко мне, и вскоре на дне самого большого баула мы откопали заботливо укутанную в шерстяную ткань склянку. На склянке красовались череп, скрещенные кости и английская надпись «пойзн»[3]. А чтобы не было никаких сомнений, что это за яд такой, тут же имелась еще одна — «сáйнайд»[4], то есть цианид. Внутри склянки пересыпался бесцветный порошок.
— Что написано? — спросил Ганцзалин, не сильный в иностранной учености.
— Здесь написано — цианистый калий, — отвечал я. — Это очень сильный яд.
— Добрые люди подсунули нам яд? — удивился слуга. — Зачем?
Ответ на этот заковыристый вопрос был очевиден. Яд там или не яд, еще непонятно, зато ясно, что такая склянка — подарок для таможенника. Может быть, нас и не бросили бы в тюрьму, но точно ободрали бы как липку. Прием старый, как мир, но довольно эффективный. Оставалось понять, кто это придумал и чего следует ожидать дальше.
Но поразмыслить об этом толком я не успел, потому что таможенник возгласил: «Следующий!» Следующими были мы. Я велел Ганцзалину быстренько закопать склянку на обочине, а сам повернулся к стражу границы с самой любезной улыбкой. Тот, однако, улыбаться в ответ не стал, но весьма деловито принялся за осмотр нашего багажа.
Он потребовал вывернуть все чемоданы, но не удовлетворился этим и пересмотрел отдельно каждую вещь. Я бывал в разных странах, но столь строгой таможни даже и припомнить не мог. На миг мне почудилось, что офицер не вообще досматривает нас, а ищет что-то совершенно конкретное… Впрочем, ничего интересного для себя он не обнаружил и, в конце концов, с видимым разочарованием все-таки пропустил нас в город.
— За нас взялись всерьез, — заметил я Ганцзалину, когда мы все-таки прошли досмотр. — Знать бы еще, кто.
Вопреки ожиданиям, слуга мой не ответил пословицей, но лишь хмуро промолчал.
Войдя в город, мы отправили наши чемоданы на постоялый двор, а сами двинулись к моему месту службы, то есть к Персидской казачьей бригаде. Казармы бригады выходили на плац Мейдан-и Машк, он же — Машк-Мейдан. Над входными воротами казарм красовались декоративные балкончики и львы, тут же развевался флаг Персии.
Ганцзалин церемонно постучал в открытые ворота и торжественно объявил сонному оборванному часовому, что приехал новый ротмистр, его высокоблагородие Нестор Васильевич Загорский. Персидский часовой, кажется, не очень даже понял, о чем речь, но изобразил вящую готовность служить и ужасно медленно побрел вглубь казарм — видимо, за урядником или офицером.
Мы покуда остались снаружи, ожидать. Ганцзалин по своему всегдашнему обычаю стал рыскать по площади, где, на мой взгляд, не было ничего интересного, только вездесущие продавцы воды да стайка дервишей. Подивившись, сколько в стране бродячих суфиев, я стал осматривать здания казарм снаружи, припоминая историю Персидской казачьей бригады. История эта пока не насчитывала и десятка лет.
В 1878 году шах Насер ад-Дин побывал в России. По Закавказью его сопровождали казаки, которые поразили царя царей как молодецким видом, так и выучкой — в особенности же лихой джигитовкой и владением шашкой. Шах попросил Великого князя Михаила Николаевича направить в Персию русских офицеров для создания и обучения персидской казачьей кавалерии. Русское правительство не возражало — так и возникла бригада. Формально она подчиняется военному министру Персии, де-факто — нашему посланнику, а напрямую командует ей полковник Русского генерального штаба. Так же примерно обстоит дело и с командованием полками — у каждого есть персидский генерал, но приказы отдают русские офицеры. Часть бригады сформирована из мухаджиров — переселенцев с Кавказа, другая часть — из кого попало, в основном из местных племен. Создателем бригады был полковник Домонтович, сейчас ей командует полковник Кузьмин-Караваев.
* * *
Наконец из ворот вышел урядник. Это оказался средних лет бравый усач по фамилии Калмыков.
— Здравия желаю, ваше высокоблагородие!
На приветствие я отвечал довольно сдержанно, поскольку прождал у ворот не меньше пятнадцати минут. Калмыков объявил, что за полковником уже послали,
