Через не хочу - Елена Колина

В начале октября Фире позвонил руководитель маткружка, человек, настолько погруженный в олимпиадную математику, что у него не торчал наружу, в жизнь, даже кончик носа.

— Меня не интересует его поведение, я не воспитатель. Только в связи с математикой. Но если бы это был не Лева, я бы исключил его из кружка.

Фира ахнула — сердце подпрыгнуло и упало вниз.

— Не ругайте его так, все-таки у него в прошлом году второе место на всесоюзной…

— Меня не интересуют прошлогодние места! — вскричал математик.

Математика не интересовали прошлогодние места, не интересовало количество и сложность решенных задач, его интересовали только нерешенные задачи и будущие победы.

— Никто не решил задачу на рекуррентные соотношения… — печально сказал математик. — Лева подошел к решению ближе всех, но остановился на полпути… А у него впереди олимпиады. Чтобы попасть на всесоюзную, нужны способности, у вашего сына они есть, и уровень подготовки, — это даю ему я. Но мало попасть на олимпиаду, нужно победить. Математическая олимпиада — это спорт. Чтобы победить, нужна воля к победе. Нужно не отвлекаться от математики на ерунду вроде… вроде всего остального. Нужно собрать себя в кулак… И вам, и ему. Понимаете?

— Понимаю, спасибо вам за все, — сказала Фира.

…Пубертатный период изменяет поведение мальчиков, иногда даже меняет их личность. Нужно направить гормоны в спорт, учебу, общественно-полезные дела. Иногда приходится просто перетерпеть, быть мягче, у кого-то переходный возраст проходит бурно, а у кого-то очень бурно. Для подростков характерны претензия на лидерство, отход от родительской модели, протестные реакции… Так или почти так Фира успокаивала родителей мальчиков, своих учеников. Прежде смена позиций была забавна — у себя в школе она была учителем, а в Левиной школе мамой, но мамой лучшего ученика, ее прекрасный сын был одновременно подтверждением ее профессиональной состоятельности, вершиной ее педагогического мастерства. Теперь она стала мамой «плохого», и это превратило забавную ситуацию в болезненную, словно, провалившись сама, она потеряла право учить других…

Да, Фира обычно советовала родителям подростков в сложных ситуациях выступать единым фронтом, не дать себя разделить, поссорить, чаще повторять «у нас одна цель».

Но все это была жизнь других.

— Что нам делать, Илюшка, что делать?.. Разбуди его! Давай поговорим с ним, ты поговори с ним как отец, как мужчина…

— Ты обалдела? Будить пьяного и разговоры разговаривать?.. Ты такая красивая в этом халате, давай лучше пойдем спать…

Илья присел на диван рядом с Фирой, снял с ее головы полотенце, черные волны еще влажных после ванны волос упали на плечи. Илья потянулся к вороту яркого цветастого халата, расстегнул верхнюю пуговицу, погладил грудь, затем рука поползла к животу, слегка раздвинула ей ноги, принялась гладить.

Халат в цветах, и Фира в цвету — красивая яркая женщина, без полутонов, как дама пик. Илья быстро перебегал рукой, гладил ее то внизу, то по голове, это была не настойчивая ласка, а ласковая интимная шалость, намек, приглашение… Илья умел ее рассмешить, расслабить, но решить, будет ли у них любовь, всегда должна была она.

Фира не отзывалась Илье, но и не отталкивала его руку.

Сегодня математик опять вызывал Фиру — не ругать, а вместе беспокоиться, от разговора она разволновалась так, что заболело сердце.

— Человеку талантливому легко слететь с пути, талантливые беззащитны. В этом возрасте именно с талантливыми может случиться все что угодно. Хотите пример?.. Не хотите? Ну, ладно, вы же сами педагог. Следите за ним, не спускайте глаз.

— Я слежу, слежу!..

Фира следила, это было даже немного сумасшествие, как она следила за Левой, можно сказать, превратилась в настоящего шпиона. Когда Лева разговаривал по телефону — прислушивалась, когда спал — проверяла карманы, портфель.

— …Илюшка, подожди… Илюша, что с ним случилось? У него всегда были только интеллектуальные интересы: шахматы, история… У него в портфеле записка от Алены… Может быть, дело в Алене, может, у него первая любовь?..

— Фу! Не хочу слушать! С ума сошла — шмон устраивать! Противно!..

Илья прервал ее так возмущенно, презрительно, и возмущение, и презрение относились к ней. Обидно, как обидно! Как будто ей самой не противно «устраивать шмон», но они же взрослые люди, родители!

— Таким способом? Спасай сама — без меня.

— Без тебя?.. Без тебя?! Но я и так все сама, без тебя…

Илья в это страшное для Фиры время как-то самоустранился, растворился в череде дней — у него работа, у него возня с машиной, у него дружки, и от математиков Фира выслушивала про Леву плохое одна, волновалась одна, следила одна. Как будто это была ее война. Она и сама, конечно, виновата, она его в это — трудное — не вовлекала по своей семейной привычке оставлять трудное себе. Да и что Илья? Разве он виноват в ее муке, в таком вдруг неправильном взрослении ее блестящего мальчика. Он бы сказал: «Подумаешь, большое дело…»

Фира вздохнула, нахмурилась, приготовилась сказать: «Я извелась, ночами не сплю, а ты говоришь „противно!“. Какое может быть „противно“, когда Леву нужно спасти, сохранить?! А ты, ты что сделал?!» Но не сказала — разве сейчас речь о ее обидах? Сейчас речь о Леве.

— Не заводись, Фирка… Давай стели постель… — попросил Илья.

Каждый вечер Фира раздвигала диван, долго стелила постель, старательно разглаживала простынь, пытаясь симметрично засунуть концы простыни под спинку дивана. А убирать утром постель и собирать диван было обязанностью Ильи, и каждое утро Илья говорил: «Фирка, можно я сегодня не буду убирать?» Знал, что она не разрешит, но это была игра, одна из их игр — он капризничает, а она строгая, утром Фира то притворно сурово, то нежно отвечала: «Никак нельзя, Илюшенька».

— …Нет, не стели, это долго… — Илья раздвинул ей колени, прошептал: — Фирка, какая ты горячая, влажная…

— Подожди, нет, я не хочу, — оттолкнула его Фира.

— Не хочешь? — обиженно отстранился Илья.

— Не могу, — поправилась Фира, — я не могу, понимаешь?..

Илья убрал руку, сказал неожиданно трезвым голосом:

— А может быть, ему не нужно все это… что вы с Эмкой для него готовите?.. А может быть, он не математик?

— Не математик?.. А кто же?..

— Нормальный. Не математик, а нормальный человек.

Лева — нормальный? То есть обычный? Фира улыбнулась, отчасти даже растрогавшись таким нелепым предположением, — Илюшка как ребенок.

— Господи, Илюша, ты сам не понимаешь, что говоришь!.. Вот Гриша Перельман ничем, кроме математики, не интересуется, — это нормально.

— А по-моему, ненормально.

Он дразнит ее, зачем он дразнит ее в такое тяжелое время, вместо того чтобы… чтобы… чтобы вести себя как положено отцу, он ее дразнит!..

— Да?.. Да? По-твоему, нормально — это когда вместо олимпиады выпивка? Это, по-твоему, нормально?! — Фира уже почти кричала.

Илья опустился на пол перед диваном, положил руки на Фирины колени. Крепкие красивые ноги, смуглая гладкая кожа, цветастый ситец разбросан по дивану…

Фира положила руку Илье на голову, машинально отметив — кудрявые волосы совсем не поредели. Илья все так же красив, и возраст ему к лицу, он стал по-другому красивым, более мужественным…

— Как ты не понимаешь?! Математика требует полного погружения, у него должна быть только математика, тогда он добьется! У него олимпиада.

Городская. Потом всесоюзная. Потом… если повезет… Это его судьба… ты должен с ним поговорить, должен… — другим, размягченным, голосом говорила Фира.

— Я сам в его возрасте прятал сигареты за батареей… и под матрасом немецкие порнографические открытки, — поглаживая ее, бормотал Илья.

Он видел Фирино отражение в боковом зеркале трюмо, он любил смотреть, как любит Фиру, и это всегда была Фира, ему не нужно было воображать другую женщину, но сейчас вдруг почудилось, что в зеркале была не Фира. В глазах было одно, в ушах другое, — Фира все говорила «олимпиада, городская, олимпиада всесоюзная», он попытался не слышать, представить, что это другая, незнакомая женщина… Фира полностью открылась ему, застонала и вдруг резко оттолкнула Илью, вытолкнула его из себя, как пробку из бутылки, и закричала:

— Ты что говоришь?!.. Ты сам в его возрасте! Как будто ты образец удавшейся жизни!.. Ты хочешь, чтобы Лева был, как ты?! Чтобы он ничего не добился?! Ты хочешь, чтобы он был неудачником? Как ты?!

Илья поднял голову между ее колен.

Секунду назад они представляли собой любовную картинку, живую иллюстрацию к любимой Ильей перепечатанной книге «Техника секса», а теперь — то ли любовь, то ли ссора: она все еще открытая ему, с разведенными ногами, а он перед ней на коленях с растерянным лицом.