На отмелях - Джозеф Конрад

Иоргенсон, о котором все забыли, задумчиво смотрел на карты.

— Я говорю вам: шпион, — бормотал ок оо себя. — Если хотите что-нибудь узнать, спрашивайте у меня.

Когда, после необычно долгого отсутствия, Лингард вернулся из Ваджо, все заметили в нем большую перемену. Он был менее разговорчив и не такой шумный, как всегда; он был по-прежне — му гостеприимен, но его гостеприимству не хватало былого размаха, и тот самый человек, который раньше с наслаждением обсуждал неосуществимейшие проекты с полудюжиной родственных душ, теперь неохотно встречался даже с самыми лучшими друзьями. Вообще он вернулся гораздо менее компанейским малым, чем был до сих пор. Его визиты в Поселения стали не реже, но гораздо кратковременнее, и когда он приезжал туда, он всегда торопился уехать.

В течение последних двух лет бригу досталось не меньше, чем его хозяину. Быстрый и чистенький, он все время переходил от одного островка к другому. С уединенных высот острова частенько видели, как он белым пятнышком проносился по морю, а сторожа редких маяков, разбросанных по восточному побережью, издали узнавали его по покрою марселей. Бриг плыл то на восток, то на запад; иногда он несся со склоненными мачтами в туман, дождь, бурю, иногда, прямой и с дрожащими парусами, он бежал ровно и неторопливо, подгоняемый легкими и переменчивыми ветрами. То он плыл под сильным муссоном в Бенгальском заливе, то, убаюканный штилем, недвижно лежал в Яванском море, то нежданно появлялся откуда-то из скал, весь облитый лунным светом, изящный и тихий. Путешествия брига служили темой оживленных разговоров вполголоса; разговоры эти, однако, сейчас же замолкали, как только появлялся его владелец.

— Вот и он. Пришел вчера ночью, — шептали сплетничавшие собеседники.

Лингард не замечал бросаемых на него почтительно-иронических взглядов; он кивал головой и проходил дальше.

— Эй, Том! Неужели вам даже выпить некогда? — кричал кто-нибудь.

Вместо ответа Лингард только качал головой, даже не оглядываясь. Он был уже далеко.

День-два он расхаживал по городу, разодетый и осанистый: появлялся откуда-то из пыльных складов. Шагал от западного банка к портовой конторе, пересекал эспланаду, исчезал в китайских лавках. Рядом с ним шествовал старик Иоргенсон, такой же высокий, как и он сам, худой, упрямый, выцветший, позабытый, похожий на беспокойного духа, пытающегося снова вступить в жизнь живых.

Лингард игнорировал незадачливого авантюриста, ходившего за ним неотступно, как тень, а Иоргенсон не старался привлечь его внимание. Иоргенсон терпеливо дожидался у дверей контор, исчезал во время вечернего чая, опять появлялся вечером и уже не отходил от Лингарда, пока тот не удалялся спать к себе на бриг. Стоявшие на посту полицейские презрительно смотрели на призрак капитана Г. К. Иоргенсона, с барка «Дикая Роза», блуждавшего по набережной или стоявшего целыми часами у берега темного, искрящегося корабельными огнями рейда, — на беспокойного духа, как будто стремившегося перейти обратно реку забвения.

Иногда лодочники, проезжавшие ночью домой мимо темного корпуса брига, слышали громкий тягучий говор американца, доносившийся из подъемного окна каюты. Отрывки произносимых в нос фраз долетали с тихого судна.

— Да, сэр. Мексиканские военные ружья совсем как новые, — по шести штук в ящике… Моя балтиморская фирма… По сто двадцати патронов на штуку… Как раз подойдет к вашим требованиям. Ну а музыкальные инструменты вам не подойдут? Кредит? Нет-нет! Наличными… Моя балтиморская… Мортиры, вы говорите? Гм. Это рискованная штука… Десять процентов комиссионных, да и это еще совсем даром…

Время шло, ничего не случалось или, по крайней мере, никто ничего не слышал, — и возбуждение мало-помалу улеглось. С новыми манерами Лингарда свыклись. «Ничего особенного нет», — утверждали одни. Другие не соглашались. Но любопытство все же оставалось, и смутные слухи о каком-то готовящем ся предприятии следовали за Лингардом по пятам от Рангуна до Гонконга.

Лингард нигде не чувствовал себя так хорошо, как на якор ной стоянке во внутреннем кольце отмелей. Центр его жизни переместился на четыреста миль от Малаккских проливов к Берегу Убежища. Когда он был здесь, он находился как бы в другой сфере бытия; тут им руководили непосредственные порывы и громче говорили его желания. Хассим и Иммада приходили на берег и ждали его прибытия на островке. Он всегда расставался с ними с сожалением.

Каждый раз, как он приезжал в Поселения, Иоргенсон ждал его у лодочной пристани и, ничего не говоря, подходил к нему и шел рядом с ним. Они редко обменивались тремя словами в день. Но как-то вечером, месяцев за шесть до последней экспедиции Лингарда, когда они переходили по мосту через канал, где гроздьями были причалены туземные суда, Иоргенсон ускорил шаги и прошел вперед. Была лунная ночь, и ничто не шевелилось вокруг, кроме теней, отбрасываемых высокими облаками. Лингард снял шляпу и глубоко вдохнул в себя теплый ночной ветер.

Вдруг Иоргенсон тихо сказал:

— Новый раджа Туллы курит опиум, и иногда с ним опасно бывает говорить. Влиятельные люди в Ваджо очень недовольны.

— Превосходно! — возбужденным шепотом проговорил Лингард, сразу потерявший свою сдержанность. — Но где вы ухитрились об этом узнать? — спросил он.

Иоргенсон указал пальцем на сгрудившиеся в канале прау, береговые лодки и сампаны, покрытые циновками и залитые холодным лунным светом; кое-где тусклый фонарь мерцал среди путаницы корм, шестов, мачт и убранных парусов.

— Вот где, — сказал он, пока они шли и их тени, в шляпах и одеждах, тяжело падали на странно очерченные корабли, которым темнокожие люди вверяют свою судьбу на мелководном море.

— Я сижу с ними, говорю с ними, прихожу и ухожу, когда хочу… Они знают меня, пора бы, тридцать пять лет. Некоторые из них дают белому человеку тарелку рису и кусок рыбы. Немного для тридцатипятилетнего знакомства…

С минуту он помолчал.

— Я был когда-то вроде вас, — прибавил он и, положив руку на локоть Лингарда, прошептал: — Вы серьезно ввязались в это дело?

— До последнего цента, — спокойно отвечал Лингард, смотря прямо перед собой.

Вода рейда помутнела, и мачты стоящих на якоре кораблей погрузились в тень набежавшего облака.

— Бросьте! — шепнул Иоргенсон.

I — Я задолжал, — медленно произнес Лингард. |i — Бросьте! л — Никогда в жизни ничего не бросал. I — Бросьте!

— Клянусь богом, не брошу! — воскликнул Лингард, топнув ногой.

Последовала пауза.

— Когда-то я был вроде вас, — проговорил Иоргенсон. — Тридцать пять лет… Никогда ничего не бросал. То, что вы затеваете, — детская игра по сравнению с моими проделками. Поймите это, вы, сильный человек, знаменитый капитан Лингард с «Молнии»… Вам бы надо было видеть «Дикую Розу»… — прибавил он внезапно задрожавшим голосом.

Лингард перегнулся через решетку мола. Иоргенсон придвинулся ближе к нему.

— Я поджег ее своей собственной рукой, — произнес он. Голос его прервался, как будто он исповедовался в чем-то чудовищном.

— Бедняга, — пробормотал Лингард, глубоко тронутый трагичностью этого беспримерного поступка, — Должно быть, ничего больше не оставалось?

— Я не мог допустить, чтобы она сгнила в каком-нибудь голландском порту, — мрачно сказал Иоргенсон, — Вы слышали когда-нибудь историю с Доусоном?

— Что-то слышал. Впрочем, как следует не помню, — пробормотал Лингард, у которого мурашки пробежали по спине, когда он представил себе свой собственный бриг, медленно гниющий в каком-нибудь голландском порту, — Он ведь, кажется, умер? — рассеянно спросил он, раздумывая тем временем, хватило ли бы у него мужества поджечь бриг в случае крайности.

— Зарезался на берегу у форта Роттердам, — отвечал Иоргенсон.

В лунном свете, то и дело затемнявшемся облаками, худая фигура его колебалась и казалась сотканной из тумана.

— Да. Он нарушил какие-то там правила, а когда его задержали, стал грозить лейтенанту «Кометы» исками об убытках и судебным преследованием. — «Конечно, — отвечал негодяй. — Здесь юрисдикция Макассарского округа, и я поведу вашу шхуну туда». А потом, как только они стали подходить к рейду, он на буксире подвел ее к подводным скалам северной стороны. — Трах! Когда она до половины наполнилась водой, он снимает шляпу и отвешивает Доусону поклон. «Вот берег, — говорит он, — можете туда отправиться и начинать судебное преследование, господин англичанин».

Иоргенсон поднял свою длинную руку и погрозил кулаком месяцу, сейчас же спрятавшемуся за облака.

— Все погибло. Бедняга Доусон несколько месяцев шлялся по улицам босой и в лохмотьях. Потом он как-то выпросил нож у одной сострадательной души, взглянул в последний раз на за тонувшую шхуну и…

— Я не вмешиваюсь в дела голландцев, — нетерпеливо перс бил его Лингард. — Мне надо только, чтобы Хассим получил об ратно то, что ему принадлежит.