На отмелях - Джозеф Конрад

— Вам не нужен лоцман, — здесь можно проехать с закрытыми глазами. Но если я вам нужен, я приду. Десять долларов.

Проведя порученный ему корабль мимо последнего острова, он ехал обратно на челноке тридцать миль с двумя старыми малайцами, бывшими чем-то вроде его свиты. Проехать тридцать миль в море под экваториальным солнцем, да притом еще в скорлупе, в которой нельзя пошевелиться, — это подвиг, для которого нужна выносливость факира и свойства саламандры.

Десять долларов была дешевая цена за такую работу, и его нанимали частенько. А когда приходилось трудно, он занимал пять долларов у первого встречного, замечая при этом: «Я не могу очень скоро расплатиться с вами, но моей старухе надо есть, и если вы захотите что-нибудь узнать, я вам сообщу».

Удивительно, что никто никогда не улыбался в ответ на это «что-нибудь». Обычно говорили:

— Спасибо, старина. Когда мне понадобится что-нибудь разузнать, я обращусь к вам.

Иоргенсон кивал тогда головой и говорил:

— Помните, что если вы, молодежь, не окажетесь такой же закалки, как мы, старики, которые шатались тут в былые времена, сообщенные мною сведения могут сослужить вам плохую службу.

От этого-то Иоргенсона, имевшею своих любимцев, с которыми он был менее замкнут, Лингард и услышал о «Дарат Эс — Саламе», или «Береге Убежища». Иоргенсон, по его словам, «знал всю подноготную этой страны с тех самых времен, как одетые в белое падрисы стали проповедовать и воевать на Суматре и нагнали на голландцев такого страху, что у них родимчик сделался». Правда, он говорил не «родимчик сделался», но эта парафраза достаточно передает его презрительное выражение. Теперь Лингард пытался припомнить удивительные рассказы Иоргенсона и извлечь из них практические указания; но в памяти его не осталось ничего, кроме общего представления о местонахождении этого побережья да еще смутной мысли о чрезвычайной трудности подступов к нему. Лингард колебался, и бриг, как бы отвечая его мыслям, колебался тоже, блуждая по тихим водам то туда, то сюда.

Благодаря такой нерешительности большой нью-йоркский корабль, груженный бочонками с маслом для Японии и проходивший через Билл итонский пролив, увидел однажды утром красивый бриг, приведенный к ветру в самом фарватере, немного восточнее Кариматы. Худой капитан в сюртуке и его грузный помощник с густыми усами сочли, что он слишком красив для британского судна, и удивлялись, зачем командир брига убрал марсель. Большой корабль, с хлопающими парусами, скользил вперед, и когда с него в последний раз взглянули на оставшийся позади бриг, — грот на бриге все еще был обстенен. Но на следующий день плывший из Лондона с грузом чая клипер уже не увидел на этом месте неподвижно стоявшего судна, как бы недоумевавшего, куда ему направиться.

Всю эту ночь Лингард проговорил с Хассимом, пока звезды над их головой огромным потоком искр плыли с востока на запад. Иммада слушала, иногда издавая восклицания, иногда затаив дыхание. Один раз она захлопала в ладоши. Наконец слабо заалела заря восхода.

— Я буду обходиться с тобой, как со своим отцом, — говорил Хассим.

Тяжелая роса покрыла снасти, и потемневшие паруса черне ли на бледной синеве неба.

— Ты будешь мне отцом, который подает добрые советы…

— Я буду верным другом и хочу, чтобы со мной обходились, как с другом, не больше, — перебил его Лингард. — Возьми назад твое кольцо.

— Почему ты презираешь мой дар? — спросил Хассим с пе чально-иронической улыбкой.

— Возьми его, — сказал Лингард. — Кольцо все равно останется моим. Как могу я забыть, что ты думал о моей безопасности, когда тебе самому грозила смерть? Нам предстоит еще много опасностей. Мы часто будем в разлуке, чтобы лучше делать общее дело. Если когда-нибудь тебе и Иммаде потребуется немедленная помощь и я буду неподалеку, пошли мне это кольцо, и я приду к тебе, если буду жив… — Он посмотрел на бледный рассвет. — Я поговорю с Беларабом напрямик, по обычаю белых людей. Я никогда не видел его, но я — сильный человек. Бела — раб должен помочь нам отвоевать твою страну, а когда мы это сделаем, я послежу, чтобы он не ощипал тебя дочиста за свои услуги.

Хассим взял кольцо и склонил голову.

— Нам пора пускаться в путь, — закончил Лингард.

Вдруг он почувствовал, что кто-то тянет его за рукав. Он оглянулся и увидел, что Иммада прижимается лбом к фланели его рубашки.

— Не надо, дитя мое, — сказал он тихо.

Поднявшееся солнце осветило слабо синевшую линию «Берега Убежища». Теперь колебания кончились. Капитан и его бриг, дружно работая, нашли путь к голубому берегу. Солнце еще было высоко над горизонтом, когда бриг бросил якорь на расстоянии пушечного выстрела от мангровой рощи, в том месте, где в течение более чем столетия ни один белый человек не рисковал останавливаться.

Искатели приключений лет двести тому назад, несомненно, знали это место, ибо они были несведущи и отчаянно смелы. И если духи умерших обитают в местах, где они грешили и трудились при жизни, то в этот вечер они, вероятно, видели, как длинная восьмивесельная белая лодка, управляемая загорелым бородатым человеком в широкополой соломенной шляпе и с пистолетом за поясом, шла вдоль илистого берега, среди извилистых корней, ища прохода.

Проходила бухта за бухтой, а лодка все еще продолжала ползти вперед, словно чудовищный водяной паук с длинным телом и восемью тонкими ногами… Следили ли вы своими мертвыми глазами за поисками этого никому не ведомого смельчака, вы, забытые тени прошлого, которые некогда в кожаных камзолах и стальных шлемах штурмовали, с длинными рапирами в руках, палисады язычников или с мушкетом на плече охраняли бревенчатые блокгаузы, построенные на берегах судоходных рек? Вы, которые, устав от битв, спали на песке тихих заливов, закутанные в свои фризовые плащи и грезя о сказочных алмазах и далекой родине?

— Вот и вход, — сказал Лингард сидевшему рядом Хассиму как раз в тот миг, когда солнце садилось влево от них. — Здесь может пройти корабль. Это, наверное, тот самый вход, которого мы ищем. И черт меня побери, если мы не отыщем берлогу Белараба еще до рассвета!

Он налег на руль, и лодка, круто повернув, исчезла с линии берега.

Тени старых авантюристов, быть может, покачали своими призрачными головами и обменялись призрачными улыбками.

— Что сталось с Королем Томом? — спрашивали за столом, когда все карты были смешаны в кучу и торговцы, откинувшись в кресла, отдыхали от бешеной игры.

— Том научился держать язык за зубами. Должно быть, затеял какую-нибудь штучку, — подал мнение один из присутствующих.

Тут в разговор сердито вмешался человек с угловатыми чертами лица, немец по происхождению, который считался агентом голландской посудной фирмы, знаменитой марки «Сфинкс».

— Не стоит о нем гофорить, шентельмены. Он сумасшедший, как мартовский заяц. Дри месяц назад я пошел на борт его прига гофорить о делах, и он гофорит: «Упирайтесь». Почему упираться? — гофорю я. «Упирайтсь, пока я не просил фас са порт». Разве так гофорят о делах? Я хотель продайть ящик посуда, а он…

— Ха-ха-ха… я не осуждаю Тома, — прервал его шкипер, только что приехавший в проливы за запасами. — Ведь во всей Новой Гвинее не осталось ни одного паршивого каннибала, который не обзавелся бы чашкой и блюдцем вашей фирмы. Вы наводнили весь рынок, вы понимаете?

Иоргенсон немым скелетом стоял у карточного стола.

— Вы голландский шпион, оттого он вас и прогнал, — сказал он вдруг мрачным тоном.

Агент фирмы «Сфинкс» яростно вскочил.

— Што? Што? Шентельмены, вы все меня знайт… — Кругом ни одно лицо не дрогнуло. — Знайт меня, — повторил он влажными губами. — Што, пять лет — феликолепно знайт — посуд ная торговля — проклятый песдельник.

Дверь хлопнула.

— Вот как? — заговорил чей-то голос с американским акцен том. — Отчего вы не зададите ему трепки?

— Мы не можем сделать это здесь, — проговорил один из иг роков. — Вам сдавать, Трэнк, будем продолжать.

— Не можете? — протянул голос. — Эх вы, законники, парламентарии, сыны Белиала! Неужели не можете? Смотрите, вот эти пистолеты Кольта, которые я продаю…

Он отвел в угол только что приехавшего шкипера и говорил:

— Смотрите. Вы заряжаете вот так — смотрите. Потом… — послышалось частое щелканье, — Просто, а? Если поссоритесь, скажем, с вашими ныряльщиками за жемчугом, — клик-клик — клик, насквозь, как решето… Лучшее лекарство от негрских капризов — гарантирую.

— Да, сэр. Продается ящиками по двадцать четыре штуки, но можно и отдельно, — как хотите. Не желаете? Может быть, вам нужны охотничьи ружья или карабины? Нет? Ну, вы, по — видимому, мне ни к чему. Вот с этим Томом, или как вы его там называете, — я мог бы сделать дела. Где его можно поймать? Всюду? Значит — нигде. Но я его как-нибудь найду, да, сэр?