Белая лошадь - горе не мое - Наталья Соломко

Последний урок был у Сани в родном шестом "Б". Начать его удалось не сразу, так как доблестные матросы встретили своего капитана вопросами, к изучаемой науке не имеющими ни малейшего отношения.

- Сильно больно?

- А сколько их было - семь или восемь?

- А вы нас каратэ научите?

Саня понял, что становится легендой, и попытался этому воспрепятствовать.

- Что за глупости? - решительно сказал он. - Вы о чем? Я просто упал.

- Ага! - понимающе согласился Васильев Вова. - И ударились глазом о тротуар, мы же понимаем!

- Кто помнит, что я вам задавал? - стал строг учитель географии, он не желал поддерживать разговор на эту волнующую тему.

- Ну вот! - заныл шестой "Б". - Чуть что, так сразу - что задавал! Ну, Сан Сенич, ну расскажите, ну все равно же мы все уже знаем!

Это заявление Александра Арсеньевича сильно заинтриговало.

- Что именно?

- Всё! - зашумел класс и принялся наперебой выкрикивать:

- Как вы шли, а там к нашей Юльке приставали...

- А вы им говорите: "Считаю до трех"...

- Занимательно, - хмыкнул Александр Арсеньевич.

- Нет, не так! Вы им сказали: "Кто не успеет скрыться, пусть немедленно начинает копить деньги на гроб!"

- Так, а они что?

- А они не поверили, их же много было!

- А я?

- А вы тут их и раскидали в разные стороны! - восторженно сообщил шестой "Б". - Одного аж через забор!..

- Неужели?

- Да не отпирайтесь, Сан Сенич! А вы где каратэ научились?

- Понятно, - вздохнул Александр Арсеньевич. - И откуда такая информация?

- От верблюда! - сказал Васильев Вова.

Имя этого таинственного верблюда выяснилось сразу после уроков: на улице догнал Александра Арсеньевича Кукарека и, преданно заглянув в глаза, спросил:

- А когда вы на Юлинской женитесь, я вам кем буду?..

- Слушай, - растерянно сказал Александр Арсеньевич будущему шурину, я тебе уши сейчас оборву...

Но Кукарека не испугался и всю дорогу жаловался Сане на сестру:

- Она такая безответственная! Ей сегодня в университет, там у них это... Не помню, как называется, в общем, историей они там занимаются раз в неделю. Она туда сейчас уйдет, а дома есть нечего...

- Так возьми и приготовь.

- Не мужское это дело! - не согласился Кукарека. - И вообще я до вечера буду сидеть некормленый, а у нее душа не болит! Я бы на ней ни за что не женился!

- Зануда ты! - вздохнув, отозвался Саня. - Пошли, я тебя покормлю.

Кукарека на мгновение задумался, но, решив, вероятно, что меж родственниками это вполне допустимо, пошел.

Дверь им открыл Боря. Он был уныл и задумчив.

- Ты чего? - удивился Саня.

- Да так...

- Мальчики, живо руки мойте и за стол! - скомандовала Елена Николаевна. - Санечка, как ты себя чувствуешь?

- Отлично! - доложил Саня.

- Может быть, ты все-таки скажешь мне, что с тобой вчера произошло?..

- Ну, мама!

Кукарека преданно молчал, но вид имел таинственный, заговорщический. Саня показал ему кулак.

Сели за стол.

- И как это Юлька там работает?.. - ни к кому особенно не обращаясь, произнес Боря.

- Где? - с полным ртом спросил Кукарека.

- На почте, естественно.

- А чего, даже интересно! Ходишь везде, людей видишь!

Саня осторожно жевал правой стороной и слушал.

- Надоело? - сочувственно спросила Елена Николаевна. - Устал?

- Да нет, - вздохнул Боря. - Видите ли, дело не в этом, а в том, что я, кажется, начинаю презирать людей...

- Это за что же? - удивилась Елена Николаевна, а Кукарека замер, не донеся ложку до рта, и уставился на Борю непонимающе.

- Как можно так жить! - пожал плечами Боря. - Вы представляете, Елена Николаевна, эти женщины с почты... Они же совершенно бездуховные личности! И каждый день разговоры! Все одно и то же, одно и то же: о детях, о болезнях, о продуктах, о деньгах!

- Ох, Боренька, не презирай... Ты не понимаешь...

- Чего я не понимаю? - усмехнулся Боря. - Знаете, как они живут? Утром - на работу. Вечером - по магазинам. Потом готовят поесть. Потом просиживают перед телевизором - некоторые. А некоторые даже телевизор не смотрят, но, понимаете, не потому, что им эти примитивные программы скучны, нет, они бы хотели посмотреть, но им стирать надо, гладить и все такое... Потом - спят. Ложатся рано на том основании, что завтра рано вставать. Утром кормят мужа и детей и идут на работу. На работе опять разговоры эти... Им ведь и говорить-то не о чем больше, понимаете? А после работы опять все снова. Это - жизнь?! Зачем они живут?!

- Они детей растят, Боря...

- А зачем, Елена Николаевна? - с отчаянием спросил Боря. - Они не читают, не думают ни о чем, кроме мелочей своей жизни! И дети у них будут такие же ничтожные и жить будут так же! Им же ничего в жизни не надо, только поесть и выспаться! Быдло какое-то!

- А ты - дурак! - сказал вдруг Кукарека.

- Женя! - укоризненно взглянула на него Елена Николаевна, а потом повернулась к Боре: - Не торопись судить, приглядись... Людей надо любить и жалеть...

- Любить я таких не могу и не хочу, - ответил Боря. - А жалеть их, на мой взгляд, не стоит, они сами во всем виноваты. Кто им мешал читать? Почему они не стали поступать в институт?

Саня сидел, слушал, молчал. То, что говорил Боря, было ему понятно, то есть он был вполне согласен, что такая жизнь, темная, серая, идущая по какому-то заведенному кругу, ужасна... Он, Саня, так жить не смог бы... Но странно неприятны были ему Борины слова. Слова, которые он, если разобраться, считал справедливыми. Или нет?..

- У нас мама тоже книжки не читает, - с вызовом сказал вдруг Кукарека. - А я ее все равно люблю!

Боря смутился, опустил глаза.

- Извини, я не имел в виду никого конкретно...

Но Кукарека не успокоился:

- Она медсестра и, если хочешь знать, работает по две смены, потому что папка умер, а нас двое... А в институт она не пошла потому, что Юлинская родилась, понял?

- Видишь ли, - вздохнул Боря, - с этим можно было не торопиться. Ведь можно было сначала закончить институт, а уж тогда...

- А это не твое собачье дело! - взвился Кукарека.

- Женя!

- А чего он говорит!

- Боря, ты действительно...

- Я же теоретически, - пожал плечами, Боря, а Кукарека вылез из-за стола и пошел одеваться.

- Женька! - выскочил вслед Саня.

Боря сидел опустив глаза и чертил вилкой по клеенке.

- Извините, Елена Николаевна, - виновато произнес он. - Мне очень неприятно, но он просто неверно меня понял...

Хлопнула входная дверь.

- Ну вот, ушел... - уныло сказал Боря.

Но это пришел обедать Арсений Александрович.

- Борис, письмо тебе от родителя! - крикнул он из коридора.

Боря поморщился.

На следующий день был дождь, и Елена Николаевна, конечно же, спросила, увидев, что сын натягивает куртку:

- Ты куда?

- Гулять, - сказал Саня. Не мог же он сообщить маме, что идет звонить Юле из телефона-автомата.

- Это ты?.. А пошли гулять...

- Мама не пустит, - вздохнула Юля. - Дождь...

- А завтра?

- Конечно. А у тебя синяк все равно просвечивает...

- Сильно?

- Ага... А больно?

- Нисколько!

- А я по тебе скучаю...

- А мама точно не пустит?

- Точно.

- А ты на каком этаже живешь?

- На третьем.

- Хочешь, я залезу? - сказал Саня, который сейчас все мог. Более того: у него просто земля уходила из-под ног, и, чтобы не взлететь и не удариться макушкой о потолок будки телефона-автомата, он держался за крючок на стенке, сделанный, видимо, именно в расчете на такие случаи.

- С ума сошел? - рассердилась Юля. - Убьешься!

- Нет, правда, ты окно открой...

Но Юля была неумолима.

Да и Юлина мама, надо думать, была бы несколько удивлена, если бы обнаружила, что в комнату дочери влетает учитель географии...

В конце концов Саню из автомата прогнали, он пошел искать другой, и они болтали снова, говоря друг другу "ты" и замирая от ужасной этой вольности. Потом он бродил по улицам, промок до нитки, а домой не хотелось. Он отправился на почту, проведать Борю.

У Бори уже гостил Васильев Вова с котом, Боря и Вова беседовали о "летающих тарелках", а Рыжий деловито гонял по комнате бумажный шарик.

- Не попадет тебе за гостей? - спросил Саня, оглядывая пустую служебную комнату: круглый стол, залитый чернилами, стопки телеграфных бланков, вкусно пахнет сургучом и клеем.

- Ну что вы! - удивился Боря. - Они меня любят... Заботятся...

- Боренька, забери телеграммы! - крикнули из соседней комнаты. Разнесешь - и беги домой. Да сейчас-то не ходи, погоди, на улке так и хлещет...

Но Боря не послушался: он с трудом высиживал на работе положенные часы и радовался, когда можно было уйти раньше.

Вова Васильев запихал под куртку Рыжего, и они вышли под дождь.

- Во ненормальный! - толкнул Борю Васильев. - Нашел время гулять!

Под тусклым уличным фонарем дождь лил, казалось, особенно сильно, он блестел, перечеркивая темнеющее вечернее пространство, а за его четкими полосами маячила сутулая мальчишеская фигура. Мальчишка стоял, сунув руки в карманы, дождя будто не замечал.