Десятиглав, Или Подвиг Беспечности - Андрей Добрынин

Он открыл дверь своим ключом. Баян немедленно смолк, и на пороге вырос разгоряченный музицированием идиот. Он огляделся, заметил в сторонке дежурную по этажу и с радостным воплем: "Даш" Когда дашь?!" — устремился к ней. Дежурная пустилась наутек, но как-то вяло, и мне подумалось, что в этот вечер идиот непременно будет счастлив. "Ну так из-за чего весь шум? — с укором обратился Евгений к застывшим в недоумении официальным лицам. — Просто этот малый нашел запасные ключи, которые вы везде разбрасываете, и влез к нам в номер, а там баян, ну он и распелся… А вы вместо того, чтобы дать одаренному ребенку возможность заниматься музыкой, устраиваете тут форменный погром. Да вы знаете, кто я такой? Знаете, кто эти люди? ("Знаем! Большие люди!" — тут же угодливо встрял давешний милиционер.) Мы здесь по личному приглашению представителя президента! — и Евгений потряс в воздухе мятой бумажкой, исписанной явно шизофреническим почерком. — Да я вас всех к нулю сведу, если подобное повторится! А ребенку прошу завтра же приобрести баян и хорошую одежду, а то мальчик у вас ходит в каких-то лохмотьях. В Москве через два месяца Всемирный фестиваль композиторов-идиотов под патронажем Игоря Крутого, так мы его туда вызовем". С этими словами Евгений вошел в номер и мы проследовали за ним. Особенно независимым видом отличался замыкавший шествие Григорьев: он приплясывал и напевал свою песню "Девушки-голубки, у них четыре губки", ставшую знаменитой благодаря скандальному фильму культового режиссера Пржикрживницкого "Человечность", где эта песня прозвучала. На пороге номера Григорьев как бы случайно шумно выпустил газы и, не извинившись, захлопнул за собой дверь, оставив озадаченных официальных лиц праздно стоять в коридоре. Некоторое время они напряженно прислушивались к происходящему в номере, однако там после нескольких взрывов беззаботного смеха все стихло. Тогда блюстители порядка удалились, тихо ступая по ковровым дорожкам, сохраняя угрюмое молчание и стараясь не глядеть друг на друга.

Глава 5

В местный театр эстрады мы прибыли за час до начала концерта — за нами заехали на автомобиле знакомые Евгения, шустрые молодые люди. В их голосах постоянно проскальзывали хвастливые нотки, характерные для новых хозяев жизни, однако к нам они обращались с преувеличенным почтением и любую нашу попытку сострить встречали восторженным смехом. Такое их поведение вселило в меня уверенность в успехе грядущего концерта: видимо, наша репутация в городе N поднялась на тот уровень, когда любую глупость, слетающую с уст кумира, публика склонна считать перлом вдохновения. А шуточки наши после гулянки, завершившейся лишь под утро, носили и впрямь несколько странный характер. Это, однако, ничуть нас не смущало — мы были веселы и вполне довольны собой, тем самым лишь добавляя себе авторитета в глазах окружающих. К нашему удивлению, уже за час до концерта вокруг театра наблюдались явные признаки ажиотажа. Под перекрестным огнем любопытствующих взглядов мы быстрым шагом пересекли фойе и по запутанным коридорам добрались до гримерной. Приведя себя в порядок, мы вышли в зал, намереваясь проверить микрофоны и вообще осмотреться, однако зал уже начал заполняться публикой, и дабы не мозолить ей глаза раньше времени, мы поскорее вернулись обратно в гримерную. Шустрых молодых людей Евгений поставил у входа в зал торговать нашими книгами, и то один, то другой из них время от времени врывался к нам и докладывал о происходящем. Судя по их волнению, обычно поэзоконцерты в городе N собирали куда меньше публики и не насыщали до такой степени электричеством атмосферу в Театре эстрады. Впрочем, никому и в голову не пришло бы выделить под чтение обычных стихов такой огромный зал — лишь наши скромные произведения удостоились в городе N столь выдающейся чести. Более того, ходившие по городу уже две недели слухи о приезжающих столичных штучках достигли ушей местной правящей элиты, среди которой самой пылкой нашей поклонницей являлась юная жена губернатора, того самого веселого карлика, что велел изваять себя в виде водочной бутыли. Своим фанатизмом скучающая красавица заразила немалое число жен и подруг других высокопоставленных лиц, — точнее, эти женщины попросту побоялись прослыть отставшими от моды мещанками и тоже собрались на наш концерт. Буржуазную и бюрократическую элиты в жизни сближает не только взаимная выгода и принцип "рука руку моет", — сам способ существования этих людей, поразительно напоминающий симбиозы различных безмозглых низших организмов, предъявляет вполне определенные требования к духовному складу индивидуумов, рвущихся занять свое место в благоденствующем социальном слое. В наши дни вряд ли у кого-то еще сохранилась наивная убежденность в том, что в верхи буржуазного общества проникают только лучшие, одареннейшие особи, способные принести роду человеческому наибольшую пользу — жизнь наглядно продемонстрировала всем прекраснодушным адептам социального дарвинизма полную несостоятельность данной точки зрения. При этом почему-то именно на Руси представители общественной элиты выглядят особенно карикатурно, хотя никем вроде бы не доказано, что для вхождения в новорусскую руководящую прослойку надо непременно обладать животным эгоизмом, удручающим скудоумием, лживостью и криминальными наклонностями, а также общей человеческой мелкотравчатостью. Впрочем, здесь не место для экскурсов в область социальной психологии, — я лишь хочу заметить, что помимо прочих милых черт современным сильным мира сего присуще ярко выраженное стадное чувство, заставляющее их следовать в русле даже самых нелепых, но зато уверенно высказанных мнений. Понятно, что вес имеют исключительно мнения лиц "с положением", то есть наделенных либо большой властью, либо большими деньгами, а при нынешних порядках это практически одно и то же.

Итак, чтобы не показаться тупицами и ретроградами, представители местной элиты, понукаемые своими женами, потянулись на наш концерт. По слухам, намеревался пожаловать даже сам губернатор, однако в последний момент его отвлекли срочные дела — один из спонсоров предвыборной кампании губернатора, незадолго перед тем укравший расположенный в областном центре нефтеперегонный завод (так я для краткости описываю процедуру приватизации, тем самым вполне отражая суть всех без исключения подобных процедур в российской промышленности), — так вот, спонсор губернатора никак не мог законным порядком зарегистрировать в Москве факт кражи завода, и потому губернатору как лицу подневольному пришлось вылететь в столицу. Забегая вперед, спешу успокоить читателя: объединенному влиянию двух таких тяжелых фигур столичные бюрократы противостоять не смогли и в конце концов вынуждены были оформить все как положено. Прочие же представители власти (как власти государства, так и власти капитала) прибыли на концерт в большом количестве и заняли лучшие места. Их мутные глаза составляли разительный контраст живым горящим взорам наших подлинных поклонников, воспринимавших долгожданный концерт любимых поэтов как подарок судьбы и пиршество духа. В дисгармонии с радостным оживлением зала находились также и торчавшие в боковых проходах многочисленные охранники с их одинаковыми галстуками, рациями в руках и физиономиями, лишенными всякого выражения. Наметанным взглядом я различал из-за кулис в гомонящем зале людей, явившихся с подарками для выступающих. Особенно заинтриговал меня плечистый молодой бородач с железной коробкой, в которой имелось решетчатое оконце. "Что бы это могло быть?" — гадал я. Вспомнилось, как на заре нашей славы нам подарили восемь живых котят и Григорьев затем бойко торговал ими на Арбате. Но в зале можно было видеть и злобные костистые лица в бериевских очках, со стиснутыми челюстями и маленькими пронзительными глазками. Таких типов я давно уже научился выделять из праздничной толпы — на все культурные мероприятия они ходят с единственной целью: обнаружить в чужом творчестве безнравственность и строго ее осудить, причем прямо в ходе мероприятия и таким образом, чтобы максимально все испортить. Впрочем, подобные субъекты быстро поняли, что на наших концертах лучше держать свои эмоции при себе — Евгений и прочие наши поклонники, люди закаленные жизнью и весьма суровые, умели поставить на место всякого злопыхателя, при этом не слишком стесняясь в средствах. Однако присутствие начальства на всех ненавистников изящного действует вдохновляюще — так зловредная собачонка боится брехать, если рядом нет хозяина, зато уж в его присутствии прямо-таки заходится от лая, пусть даже хозяин бранит ее последними словами. Брань можно стерпеть — главное в том, что собачонка проявила свою приверженность идее порядка.

"Говорят, приперлись все столпы местного общества, — промолвил у меня над ухом Степанцов, тоже глядя в щелку кулис. — Надо бы читать что-нибудь побезобиднее". Я хмыкнул в знак согласия, поскольку подумал, что коли уж зритель заплатил деньги за билет, то наш концерт не должен его (зрителя) раздражать, каким бы тупым он (зритель) ни был. Такая логика, однако, имеет существенный изъян: бывают ведь и не тупые зрители, и уж они-то ждут от концерта чего угодно, но только не покоя и благолепия. Как правило, на наших представлениях данное противоречие разрешалось очень просто: среди восторженно внимающей публики нашим недоброжелателям приходилось волей-неволей превозмочь свой инквизиторский раж, подняться над собственной природной тупостью и научиться по примеру всех окружающих ведеть хорошее там, где прежде априори виделось только плохое. Из таких перековавшихся врагов впоследствии выходили самые фанатичные наши поклонники. Но, повторюсь, эти люди для успеха перековки должны почувствовать себя одинокими в чуждой среде, тогда как присутствие в зале начальства преисполняет их ощущением собственной силы и непререкаемой правоты.