Палач, сын палача - Юлия Андреева

Все это раздражало Миллера, заставляя его жить, ощущая под ногами клокочущий и брызжущий искрами и каплями расплавленного металла ад. Впрочем, ад был, как обычно, внизу, под землей, но в эти дни, он вдруг словно начал расширяться, поднимаясь все выше и выше к земле, пока его отдельные искры не начали прорываться на свет божий, зажигая живые факелы во славу преисподней.

В один из таких «горячих» дней Миллера вызвал к себе судья фон Канн. Полагая, что речь опять пойдет о необходимости отъезда в Ортенау и о водной пробе, Петер шел в дом судьи, заранее продумывая, какими словами будет отказываться от предложенной ему чести. Та же горничная открыла ему дверь, кокетливо поправляя чепец и приглашая палача пройти в кабинет господина. Миллер галантно поклонился красотке и тут же встретился с повелительным взглядом экономки, которая присела перед палачом в реверансе с таким видом, словно делала ему великую честь.

Услав служанку, грозная дама сама провела гостя по лестнице ведущей в кабинет судьи, освещая путь свечой. Из-за холодного времени года ставни были закрыты, поэтому свеча не была лишней.

Поравнявшись с дверью в кабинет, экономка постучала и, услышав ответ, кивнула Миллеру. Проходя мимо дамы, Петер машинально бросил взгляд на держащую канделябр руку и отметил, что у судейской экономки нет среднего пальца и все ногти на руке должно быть несколько лет назад были безжалостно выдраны.

Эта пикантная подробность заставила было его помедлить, но судья тут же нетерпеливо позвал его. Подсвечник дрогнул в руках экономки, и Миллер заметил, как она покраснела, пряча глаза, и поспешно ретируясь в темноту лестничного проема.

Себастьян фон Канн ходил из угла в угол своего кабинета, его красивый каштановый парик небрежно валялся на столе, бант на шее был слегка ослаблен, а зеленый камзол выглядел весьма неопрятно.

Прижимая палец к губам и косясь на дверь, судья взял Миллера под руку и провел его к окну, где усадил на изящный плюшевый диванчик, устроившись рядом.

– Дражайший господин Миллер! – начал судья, дергая ртом, как это случалось у него в момент наивысшего волнения. – Я вызвал вас столь спешно, потому что дело не терпит отлагательств.

– Вы хотите поговорить об отъезде? – палач попытался встать, но судья предусмотрительно усадил его обратно. – Я не могу уехать, потому что сейчас я, как никогда прежде, нужен здесь. Как вы не можете понять?!

– Я понимаю, я все прекрасно понимаю, господин Миллер, но…

– Послушайте, господин судья, вы же все знаете, – Петер попытался предать голосу как можно больше мягкости, – вы же понимаете, что я главный палач, и в тюрьме я единственный человек, который может опровергнуть любые результаты дознания и, если это необходимо, поставить под сомнение действия любого из судебных исполнителей. Ввиду моих особых заслуг, мне разрешается перепроверять любую пробу, не позволяя закрывать дело. Если хотите знать, с начала проведения проклятых рейдов я почти что живу в тюрьме, где я постоянно кому-нибудь нужен и где ждут меня мои подопечные и…

– Вот именно о подопечных я и хотел поговорить с вами, любезнейший господин Миллер. Петер, признаться, я отношусь к вам как к сыну и то, что я должен сказать вам сегодня, разрывает мое сердце. Послушайте, не далее как сегодня ко мне поступил донос на вашу супругу, вашу Грету. Миллер!

Услышав имя жены, Петер вскочил, как если бы его ошпарили. Его лицо почернело, глаза метали молнии.

– На мою жену?! – взревел он. – Кто посмел клеветать на мою Грету?!

– Не столь важно, кто это сделал, – скривился судья, – конечно, я могу уничтожить донос, порвать бумагу, будто ее и не было никогда. Но, наш бургомистр…

– Неужели на меня клевещет кто-то из людей бургомистра? – взорвался Миллер. Сорвавшись с места, он начал расхаживать по комнате, как до этого делал судья. – Потому что я мешаю им казнить этих несчастных женщин, лишаю их кровавых денег! Гадость!

– Успокойтесь, дорогой мой! – судья поспешно поднялся, пытаясь взять Петера за руку, но тот ходил по комнате, ругая под нос оффенбургского сюзерена. – Послушайте, что я должен открыть вам. Постойте же хоть минутку на месте, признаться, я не могу ни угнаться за вами, ни кричать на весь дом. Здесь тоже, сударь мой, есть уши, и я не хочу оказаться на месте ваших подопечных. Посему умоляю, сядьте и поговорим, как нормальные люди. То, что пришел донос на фрау Грету, полбеды.

Наконец, ему удалось усадить неугомонного Миллера на диванчик и сесть самому, переводя дух.

– Так вот, это полбеды, потому что я могу и потерять этот самый донос, да и самого доносчика можно случайно потерять, не суть. Найдется другой подонок, придет другой донос. Но я хотел поговорить с вами совсем о другом. Дело в том, что не далее как вчера наш бургомистр надумал качественно изменить рейды. То есть, если раньше судебные исполнители брали людей на улицах или обходили дом за домом, теперь он хочет, чтобы испытания прошли все жены чиновников. А чтобы народ меньше роптал о творимых в застенках ужасах, начать будет приказано с жен и дочерей самих судебных исполнителей!

Услышав это невероятное известие, Миллер снова попытался подняться, но умудренный опытом судья предусмотрительно остановил его порыв.

– Завтра, после полудня, вы знаете, как у нас любят пунктуальность, бургомистр прикажет приводить в тюрьму по одной из жен судебных исполнителей с тем, чтобы они прошли проверки и доказали свою невиновность. Посему, я предлагаю вам уже сегодня посадить жену в карету и уехать вместе с ней в Ортенау. Куда вы отправляетесь по моему личному предписанию для ознакомления с технологией проведения водной пробы.

Уже в Ортенау, вы найдете возможность увезти госпожу Миллер так далеко, как это только вам удастся. Ну что, вам нравится мой план?

Какое-то время Миллер сидел молча, обдумывая сказанное, его лицо при этом оставалось темным, глаза блистали, как у больного лихорадкой.

– Если вы соберетесь быстро, то успеете уехать вместе с комиссаром, с которым вы договаривались об этом путешествии заранее. Никто не посмеет обвинять вас в том, что вы увезли из города жену, так как вы выезжаете под покровительством святой церкви, по повелению верховного судьи и за день до того, как бургомистр объявит о своем решении. То, как вы будете затем объяснять, отчего фрау Грета осталась в Ортенау или уехала к родственникам – ваше дело. Главное, чтобы она была как можно дальше от этого проклятого города.

– Да, вы правы, главное, чтобы моя Грета успела убраться из Оффенбурга. Жена и сын – это все, что у меня есть.

– Я понимаю вас, как я вас понимаю, только мой вам совет, – судья поднялся и, напялив на голову парик, вернулся к Миллеру, – не везите с собой сына. Если вы вдруг решились прокатить с собой жену – одно дело, но если вы разом вывезете отсюда всю семью, боюсь, кое у кого возникнут ненужные подозрения, и тогда сам господь Бог не сумеет вызволить вас из беды. Поверьте мне драгоценный господин Миллер, ваш сын вне опасности, а вот жена, с женой все плохо. Увозите жену, и, если хотите, мы спрячем ее под защитой ордена. Я же прямо сейчас иду, нет, бегу к нашему бургомистру, чтобы черти его в аду припекли на сковородке, и выправляю для вас подорожные.

Глава 21

Водная проба

Судья не должен требовать обвинительного акта и формального введения в процесс. Он обязан прекращать возникающие во время суда излишние словопрения, тормозящие разбор дела апелляции, пререкания защитников и вызывания излишних свидетелей.

Ноябрь 1628 года выдался достаточно теплым и спокойным, деревья еще были одеты разноцветной праздничной листвой, а дороги, хоть местами и разжижились после недавних дождей, все равно были еще вполне сносными.

Миллер не сказал жене, что она уезжает из Оффенбурга на долгое время, и теперь лихорадочно думал, как будет объяснять – отчего той придется разлучиться с сыном.

Грету Петер рассчитывал передать под покровительство ордена, который должен был заботиться о ней и, по мере надобности, защищать.

Для всех остальных его Грета уезжала в Кельн ухаживать за внезапно заболевшим отцом. В случае, если бургомистр Оффенбурга станет требовать ее ареста, занятый устройством и распределением на новые места жительства бежавших из под присмотра церковного или светского суда по делам о ведовстве женщин святой отец Фридрих фон Шпее, с которым Миллер намеревался встретиться в Вюрцбурге, должен был обеспечить ее необходимыми подорожными и рекомендательными письмами, крышей над головой и деньгами на первое время. Сам Петер уже начал подумывать о необходимости принятия на себя должности проверяющего суды и тюрьмы инспектора или, как говорили тогда, комиссара. Ведь только так он мог безбоязненно покинуть город вместе с сыном и нажитым добром. Только приняв должность, причем по приказу свыше. В противном случае, Миллер рисковал и сам угодить на дыбу.