Северные истории. Книга II (СИ) - "Глиссуар"

— Вы были недалеки от истины, миледи. Девятый десяток пойдет мне через год. А пока что всего семьдесят девять.

«А может, зря я беспокоюсь? — думал Рейвин, наблюдая со стороны за их шуточной перепалкой. — Когда она последний раз была так весела и приветлива? Разве что летом».

— …если только мой дорогой супруг не будет против. Не будет ведь?

Он все пропустил, думая о своем и не вслушиваясь в их мирное щебетание.

— Простите меня, я, кажется, отвлекся. О чем речь?

— Мы должны устроить праздник в честь нашего гостя, — охотно пояснила Лейлис.

— Что, в первый день зимы? — скептически осведомился Эстергар.

— Именно. Устроим пир. Хлеб и дратха, южное вино и песни… и что еще нужно для веселья?

— Мясо, конечно же! — тут же подсказал Хэнред.

— Точно, и зажарим оленя.

— Где же мы его возьмем? — сухо поинтересовался лорд Рейвин. — Вы, должно быть, позабыли, что олени уже лет пятьдесят как перестали водиться в моих землях.

— Слава Неизвестному, все еще водятся в моих. Твой покойный отец всегда приезжал ко мне, когда…

— Нет, так далеко за оленем в начале зимы я не отправлюсь.

— Любое другое животное с четырьмя копытами и жирными боками подойдет, — заявила Лейлис. — Хотя бы и кабан. У кабана ведь есть копыта? Достаньте свежее мясо, а уж я разберусь, с чем его лучше зажарить. Не подавать же солонину за праздничным столом?! Даю вам слово, такого позора не будет, покуда я здесь хозяйка!

— Твоя жена знает толк в развлечениях, а? — старик подтолкнул своего лорда в бок.

Рейвину не слишком хотелось отправляться на охоту в такое время, но Лейлис настаивала, и лорд в конце концов сдался. В самом деле, может быть, праздник — именно то, что всем им теперь нужно? Еще с вечера Рейвин сам собрал свою походную сумку, сложив туда все необходимое на несколько дней, в том числе маленькую деревянную баночку с жаркой мазью. А утром, задолго до рассвета и за пару часов до условленного с товарищами времени, он вдруг проснулся оттого, что что-то было не в порядке. В спальне было почти светло, потому что горел камин, не забранный чугунной заслонкой, а Лейлис сидела в кресле у огня, кутаясь в домашний шерстяной плащ поверх сорочки, и тихонько напевала какую-то смутно знакомую мрачную балладу:

Пусть волны ложатся покорно, шумя у далекой земли,

Но ветер последнего шторма уже закипает вдали…

Заметив, что он проснулся, Лейлис обернулась, опершись локтями о резную спинку кресла.

— Все хорошо? — спросил он, прочистив горло.

В комнате пахло как-то странно, не так, как обычно — очень приятно, пряно и свежо, как будто кто-то жег в курильнице благовония, но не южные, цветочно-сладкие, а северные — с запахом хвои, трав и еще чего-то до боли знакомого…

— Все как нельзя лучше, — звонко отчеканила Лейлис. — Думаю, тебе пора вставать, мой дорогой муж. Нехорошо, если твоим спутникам придется ждать тебя.

Рейвин выбрался из прогретой постели — сон как рукой сняло — и начал одеваться в походное. Лейлис, снова отвернувшись, все так же сидела в кресле, обхватив руками колени и бездумно глядя в огонь. И только взявшись за сумку и по привычке проверив содержимое, лорд понял, что за неуловимо-знакомый и в то же время непривычный запах растекается по спальне. Теперь ясно, отчего сразу не узнал — никому ведь не пришло бы в голову жечь жгучий корень…

— Миледи, я уверен, что положил жаркую мазь в сумку. Была небольшая деревянная баночка… — начал было Эстергар.

— С выжженным клеймом в виде птицы? — безразлично уточнила Лейлис.

— Да, верно.

— Думаю, я бросила ее в огонь.

От простоты и спокойного равнодушия ее слов Рейвин не сразу нашелся, что ответить.

— Зачем же вы это сделали? — растерянно спросил он.

Лейлис хмыкнула и дернула плечом, не удостоив его ответом.

— Миледи!

Он тронул ее, только слегка прикоснулся, чтобы попросить повернуться и поговорить, но она отпрянула, скинув его руку, вскочила с кресла, дрожа от прорывающейся наружу злости и обиды. Толкнула дубовую спинку — откуда только силы взялись? оно ведь, верно, тяжелее всей ее хрупкой фигурки — кресло рухнуло с грохотом на каменный пол.

— Ты..! Ты смеешь спрашивать?! — взвилась леди Эстергар. — Ты был с другой женщиной!

Обвинение, как и вся эта вспышка, было столь внезапным, что Рейвин застыл, совершенно ошарашенный. Первой мыслью было, что кто-то нашептал леди Эстергар о Свангильде.

Свангильда была любовницей лорда Эстергара на протяжении четырех лет, но даже не первой любовью, и все закончилось еще за несколько месяцев до помолвки с Лейлис, а к самой свадьбе — стараниями леди Бертрады — бывшей любовницы лорда не было даже в окрестностях. Так к чему ревновать? Почти у любого мужчины найдутся одна-две подобные истории до брака. Чести это, конечно, никому не делает; но ведь и выкуп платит не женщина!

Словом, Рейвин хоть и был смущен, но выслушивать столь резкие упреки за то, что было до брака, не намеревался. Но начать объясняться он, по счастью, не успел, потому что Лейлис закричала, уже не сдерживаясь:

— Откуда у тебя жаркая мазь?! Кто ее делал для тебя?!

Рейвин смотрел на нее, медленно осознавая: «Это из-за мази. Она злится из-за жаркой мази». Он думал, что все было обговорено еще год назад. Лейлис пыталась научиться делать жаркую мазь, но каждый раз получалось не то — или недостаточно густая, стекающая бурым ненастоявшимся соком, или слишком жгучая, или не того цвета, не по тому рецепту — словом, всегда не так, как у леди Бертрады, и потому неправильно. И после третьей или четвертой попытки Рейвин просто перестал напоминать жене о мази, чтобы лишний раз не расстраивать.

— Я купил ее у женщины в деревне, — ответил он как мог спокойно.

На всю небольшую деревню была одна женщина-травница, звали ее Бьерда, она изготавливала в основном бальзамы и притирания для женщин, но кроме того жаркую мазь, смолку для жевания и некоторые лекарства. Покупали у нее все — от замковых обителей до нищих рыбаков — и не реже чем раз в два-три года кто-то из приезжих лордов или их поверенных пытался сманить травницу к себе.

Но такое объяснение Лейлис не удовлетворило:

— Что еще ты купил у женщины в деревне? — с нажимом произнесла она. — Может быть, саму женщину?

Лорд понял наконец-то, о чем она толкует.

— Прекрати! Старая Бьерда была стара, еще когда меня не было на свете. Она мою мать учила!

Обвинение в супружеской измене с травницей, которой лет не меньше, чем северо-восточной башне Эстерхалла, звучало нелепо, и вся сцена была до того безобразной, что лорд не знал, как ему реагировать на все это. К истерикам жены он уже успел привыкнуть — бывало, особенно в первый год брака, что Лейлис долго переживала из-за чего-то и под вечер это выливалось в желание высказать все наболевшее и немного поплакать, но после она, обыкновенно, быстро успокаивалась. Обычно достаточно было немного переждать, пока она выплеснет все накопившиеся эмоции, а потом обнять и уложить в постель — и назавтра все снова будет совершенно замечательно.

А теперь Рейвин смотрел на жену и не узнавал. Точнее, узнавал, но…

Воспоминание пришло из детства. Рейвин не помнил, сколько ему тогда было лет, но еще была жива сестра, и они играли вдвоем, прячась и отыскивая друг друга, и как-то оказались в алькове за родительской спальней. Оттуда доносился шум — мать кричала на своем родном непонятном языке, перемежая слова древними проклятиями, а отец громко смеялся, что могло означать у него в равной степени и злость, и веселье. Потом послышался грохот мебели, новый крик и ругательство — на этот раз не выдержал отец, потом глухой удар и все стихло. Когда отец вышел из покоев, его правая ладонь была в крови, наскоро перевязана салфеткой, но он все еще усмехался.

«Так бывает, когда auterre, — сказал он детям. — Только так и бывает. Ваша мама ревнует».

Мать не выходила из покоев еще неделю. Рейвин потом узнал, что отец в тот день оттолкнул ее так сильно, что она ударилась головой о высокую спинку кровати и от этого заболела. И было по-детски страшно от понимания: они могли тогда убить друг друга. И все еще могут в любой день.