Мой отец генерал (сборник) - Наталия Слюсарева

– Черт, какой дьявол ее выдумал, проклятую! Слава Кахетии! Слава нашей деревне Бадьяуры! Не будь Кахетии, не было бы такой дешевой водки и вина.

Наевшись, дядя Тимоша отдает мне остатки пищи. Я ем и оставляю про запас.

Луна уже взошла, так что можно различить стоящие копны хлеба, пасущихся лошадей, косилку на борозде, похожую на избушку на курьих ножках. Бурьян перекати-поле, если всматриваться в него долго, превращается в причудливые, зловещие фигурки. От этого становится немного жутковато, дрожь пробегает по спине. Хочется придвинуться к огню. Лошади разбредаются на кормежку, и мне приходится идти за ними, чтобы подогнать ближе к ночлегу. И так до самого утра, пока проснувшийся на рассвете хозяин не заставит меня запрягать, и пойдет изнурительная езда на коне до самого вечера. На ягодицах нет живого места, и я ерзаю на лошадиной спине, за что от хозяина мне опять попадает.

В августе погода испортилась: зарядили дожди. Прикинув, что ненастье затянется надолго, дядя Тимоша уехал в деревню. Я остался один в поле сторожить лошадей, косилку и телегу. Перед отъездом он наказал:

– Ты, Сидорка, хорошенько смотри за скотиной и имуществом, а я пришлю к тебе своего сына Ваську в помощь, кстати, он привезет и харчи.

К тому времени, кроме буханки хлеба, другой еды не осталось. Прошел день, другой, а посланца все нет и нет. Погода хуже некуда – хлещет косой дождь с ветром. По утрам и вечерам – холодные туманы. Все промокло. На мне нет сухого места. Я, как смог, подтянул брезент и смастерил под телегой что-то вроде шалаша. Лошади и те встали мордами по ветру, не пасутся. Наконец к вечеру третьего дня объявился хозяйский наследник со сворой собак.

Когда Васька приехал, то решил показать, кто здесь хозяин. Осмотрев все ли налицо, он стал вытаскивать из мешка продукты, но делал это так, что они валились у него из рук на землю. Грызясь между собой, подхватывая на лету куски, свора собак сжирала тут же все в кустах. Делая вид, что происходит это случайно, Васька кричал мне:

– Что же ты стоишь как олух? Не видишь, что собаки едят твои харчи? Немедленно отбери у них или останешься голодным.

Но я знал, что значит отобрать у голодной собаки. Я ему ничего не ответил, а молча отошел в сторону.

Дожди шли еще несколько дней. Я питался одним только хлебом насущным. Почему-то мне не везло у Селиверстова. Никому я был не нужен. Мне попадало от всех. Хозяйские собаки нападали на меня, валили на землю, оставляя на память рваные раны. Даже лошади и те не любили меня, видимо потому, что я спал в их кормушке. Под утро они добирались до моего ложа, покрытого дерюжкой, и зачастую вместе с сеном захватывали мою нижнюю одежду, фыркали, толкали мордами, ухитряясь схватить зубами за живое место. А одна с характером кобылка все норовила укусить, запрягал ли я ее в телегу, давал ли корм, и однажды так лягнула меня по ноге, что та вся распухла. На месте удара образовалась ранка и стала гноиться. Боль была ужасная, я не мог ступить на ногу. Тихон Иванович заявил, что не станет кормить работника, который болеет, и я на костылях ушел обратно в Тифлис...

Еще с раннего детства помню я, как сильно любил меня мой отец Иван Васильевич. Я же в нем до последних дней его жизни души не чаял. Не было большего счастья для меня, как быть с ним рядом, слышать его голос с оттенком любовной нежности к своему единственному наследнику.

Дело было летом, я спал на кушетке во дворе. Подошел отец и начал гладить меня, приговаривая: «Сынок мой, Сидорка, расти быстрей, как тяжело мне, мой родной помощничек». Я чувствовал его, но не знал, что мне делать: притвориться спящим или прижаться к нему, ответить, что я все понимаю и все сделаю для того, чтобы ему было легче. Нужно совсем немного подождать, пока я вырасту. А сейчас чем я могу помочь? «Думай! Думай!» – твердил я сам себе и придумал: стану я торговцем. Слышал я от многих, что можно выйти в люди только через торговлю. Мое страстное желание во что бы то ни стало помочь отцу прокормить нашу семью преследовало меня. К тому же самолюбиетребовало оправдать мое предназначение как первого помощника отца, его наследника и заместителя.

Итак, решил я зарабатывать коммерцией. Начать с самого простого – продавать воду. Уговорил отца купить мне кувшин. Как я ему обрадовался! И верно, то был не кувшин, а мечта. Трехлитровый, расписной, старой выделки – одним словом, «красавчик». Дней десять я бегал с ним по улицам и на Дезертирском базаре, где торговали все, кому не лень. Здесь за небольшую плату можно было утолить голод, выпить чачи, выторговать вещь, продать барахло, свое, украденное, обмануть доверчивого покупателя, обыграть в карты, вытащить все деньги у простофили крестьянина. Словом, не зря его прозвали Дезертирским. Все здесь было фальшиво, подло, и только воры, бандиты, фальшивомонетчики и перекупщики чувствовали себя здесь хозяевами.

Лето выдалось жарким. Торговки едой, дабы клиент не учуял, что из чего, солили, перчили, не жалея специй. Жажда у любителей поесть была двойная – от жары и от перца. Фирма моя процветала. Назвал я ее «Горло». Рекламировал просто: «Родниковая вода, чистая вода, холодная вода!»

Чтобы вода очищалась, я бросал в кувшин кусочки квасцов, и она из мутной превращалась в чистую, а благодаря свойствам моего кувшина, через пять минут становилась холодной. Нет и не было большей радости в те дни. Я боялся выпить лишний стакан воды, чтобы сберечь «деньгу». Всю выручку с гордостью приносил отцу. Одним особенно жарким днем вода шла нарасхват. Я не успевал наполнять кувшин, как его тотчас опорожняли жаждущие. В очередной раз, когда он опустел, я подумал, зачем лишний раз делать крюк на улицу, еслия могу набрать воды прямо на базаре, взобравшись по трубе до бачка общественной уборной. Только я полез, как одно неосторожное движение, и я лечу вместе с кувшином на землю. Я цел, а он – вдребезги. Я отделался испугом, но кувшин – счастье, радость, надежда и источник дополнительного дохода – разлетелся на тысячу осколков. О, горе, горе, горе мне! Сколько было слез, которыми можно было наполнить с дюжину кувшинов, и не такого объема, каким был мой «красавчик». Я смотрел на то, что от него осталось, и почему-то думал, что это – сон, а вот я сейчас проснусь, и мой кувшин будет стоять передо мной, наполненный студеной, кристальной водой. Вечером, когда я вернулся, мой вид без слов подсказал отцу, что случилось. Он молчал, а это было еще хуже для меня.

В другой раз отец где-то достал вяленую рыбу – рыбец ростовский – и поручил мне продать ее на вокзале либо обменять на хлеб у солдат, возвращавшихся с фронта. С корзиной, в которой лежали сочные янтарные рыбцы, я пошел по перрону станции «Тифлис». Подошел состав, набитый солдатами. Я иду вдоль вагонов и кричу: «Хорошая рыба рыбцы. Сам бы ел, да деньги нужны. Могу обменять на хлеб или продукты». Вдруг из товарного вагона в окно высовывается молодой солдат. Я и сейчас помню его лицо – простое, веселое, русское лицо. Сам – рыжий, конопатый, даже глаза смеются. Протягивает руки и говорит: «А ну, браток, дай-ка я гляну, что за товар ты продаешь». И так он мне понравился, что я забыл наставление отца – давать товар только после того, как получу за него деньги. Отдал я ему рыбцов, назвал цену, а сам думаю – вот здорово, сейчас получу деньги, и пойдет торговля на всю железку. Да только мой солдат больше не показывался. Я стал плакать, кричать, но в этот момент поезд тронулся, и я остался ни с чем. Так был нанесен второй удар по моей коммерции.

Одно время на улицах, на переносных лотках, торговал тянучками «Эйнем», продавал ношеную обувь. Но все это продолжалось недолго и приносило больше огорчений, нежели прибыли.

При нэпе я еще поработал в диетической столовой, которую содержал некий проходимец со звонкой фамилией Звонарев. Оформил он ее через детдом, а что касается диетических продуктов, то редко кто из питавшихся в той столовой избежал колик желудка и язвы. Обычно под вечер, когда базар уже закрывался, он брал меня с собой и закупал по дешевке отбросы, чье место на свалке. На кухне заставлял нас все это чистить, обрабатывать и закладывать в котел. Вот там я и научилс я кулинарничать.

Глава IX

В ГОСТЯХ У «ДУБАНЯ»

Проснулись мы, когда между листвой молодого гибкого бамбука заблистали на небе редкие звезды. Кругом стояла тишина. Вдруг, как по команде, включилось сразу два хора: лягушек и цикад. Налетели тучами комары и москиты. Мы поспешили тронуться в путь. В этот миг из-за перевала выплыла полная кроваво-красная луна. В лунном свете все преобразилось. Мы подъезжали к реке. На наших глазах она из темной и страшной стала светлой и прозрачной. Плывущие по ней джонки оставляли за собой заметный золотисто-серебристый след. Журчащая, нежно переливающаяся сиреневыми тонами река бежала параллельно нашей дороге. Ехали мы с выключенными фарами, не потому что боялись, что нас может обнаружить воздушный японский разведчик, а потому что китайские патрули стреляют по всем световым точкам без всякого предупреждения. Желая побыстрее добраться к месту назначения, мы увеличили скорость. Только треск разбиваемых о лобовое стекло нашего «форда» жуков, саранчи и других насекомых служил нам спидометром.