Концессия - Павел Далецкий

— Ты часто ходишь сюда? — спросил Огурец. — И ты уже пьешь? Раньше не пил. Помнишь, как ты поучал: если тебе хочется выпить, иди на башню и изучай звезды: это настоящее человеческое счастье.

— У тебя хорошая память, Жорж. Сюда я не часто хожу. Ты не можешь себе представить, как я много работаю! Когда я начинаю сдавать, я заглядываю сюда, встряхнусь немного в интересах дела и опять месяц без отдыху. Но зарплаты, конечно, нехватает, —продолжал он, наливая товарищу рому, — перетаскиваю к уважаемому доктору свою комнату. Не время теперь наслаждаться фарфорами и бронзами. Пей ром, почему не пьешь?

Геркулес стыдливо улыбнулся.

— Не могу, я от рома разомлеваю.

— А-а... дело тонкое. Отчего ж, разомлей. Разомлеть — тоже приятно. Так у меня к тебе дело, Жорж... Я работаю сейчас на бочарном заводе. Народ на завод приходится набирать всякий. На той неделе попался мне охотник: глазки остренькие, насквозь видит. Я с ним разговорился. Привычка у меня эта старая, люблю рабочего брата. Оказывается, приехал в казну продавать открытие... И какое открытие! Во время охоты набрел в тайге на масляное озеро. Зачерпнет в ковш, бросит спичку, и освещение на целую ночь. Ты понимаешь?

Он смотрел на Огурца и тянул ром медленными глотками.

— Нефть! Понимаешь? В Приморье у нас под носом нефть! А мужичонка с ног сбился, бегая по исполкомам и геолкомам, предлагая свое открытие за две тысячи. Ему говорят: сначала укажи, а потом деньги. Он говорит: сначала деньги, а потом укажу. Так ни до чего не договорились. Издержался вдребезги и поступил работать к нам, чтобы купить билет домой.

— Зачем ты мне все это рассказываешь? — тихо спросил Огурец.

— Зачем или на какой предмет? — задумался Греховодов. Он размяк от рома и сидел развалясь. — На предмет счастья, Жорж. Скажи, чем ты сейчас занимаешься?

— Воду вожу.

— Именно, как возишь?

— Обыкновенным образом вожу.

Греховодов засунул ноги глубоко под стул, оплел ножки и изогнулся над столом восьмеркой. Когда он впадал в опьянение, ему всегда казалось, что он делается необычайно легким и каждую минуту может улететь. Поэтому он особенно старательно цеплялся за ножки стула...

— Обыкновенным образом вожу... имею лошадь, бочку...

— И прибыльно?

— Не меньше двухсот.

— Чорт возьми! Загребаешь!

— Не так уж много. Воду за меня по большей части возит китаец, считается компаньоном, пятьдесят ему да налог.

Пили пиво и ром. Греховодов пьянел быстро, но не терял сознания, наоборот, оно становилось отчетливым и цветистым.

— Жорж, — сказал он, — я не просто соскучился по тебе. Я хочу тебе помочь. Какие у тебя настроения, старый друг?

Он шлепнул его легонько по руке — огромной тигровой лапе.

— Какие настроения, а? Все прежние?

— Какие настроения? — насторожился Огурец. — Никаких.

— Никаких? — прищурился Илья Данилович. — Ты таишься от старого товарища. Я ведь вижу тебя насквозь. Хочешь, я вскрою тебе всю твою философию?

— У меня нет философии.

Огурец нахмурился. Он вспомнил школу прапорщиков, фронт, революцию, офицерский отряд, который ушел с румынского фронта в числе двадцати человек и через месяц превратился в белую армию. Была вера в свою правоту, в честь русского офицера. А в результате, вместо чести, разврат, погромы и пьянство. Армию разгромили. Бесславный, гнусный конец! Какая же может быть тут философия?

— Да ты пей ром.

— Не хочу. На кой мне чорт ром!

— Ну, ладно, не пей, — примирительно заговорил Илья Данилович. Ему сейчас было легко, просторно, точно он стоял на высокой горе и готовился проповедовать миру. — О твоем счастье, Жорж... Несколько слов о нем... Ты воевал всю молодость. Потом революция... крушение твоих идеалов. Утро твое прошло в багровых туманах. Наступил день. И что ты получаешь, чем ты живешь в этот великолепный период твоей мощи? Каждый день в одном и том же вагоне трамвая, каждый день с перепачканными до живота штанами, потому что каждый норовит смазать тебя не коленкой, а подошвой. Каждый день одни и те же вопросы, стены, люди... ведь шалеешь. Посадили тебя счетоводом, и ты готов: куплен на век и за грош!

— Я счетоводом не был и не буду.

— Ну все равно... вырабатываешь свои двести рублей, таская воду, и хочешь себя уверить, что счастлив без задних ног... Правда, голова у тебя уцелела, это реальное благо. Кроме того, у тебя десять кубометров комнаты и жена, которую ты подобрал после куда-то удравшего соседа по комнате...

— Что ты врешь... я не женат!

— Ну, все равно... это дела не меняет. Но признайся, что в минуты размышлений тебя тошнит от твоего счастья. Признайся, ведь я правду говорю... Я когда немного выпью, как будто восхожу на высокие горы, передо мной раскрываются горизонты. Я знаю, чего тебе хочется, — сказал он, полузакрыв глаза, — тебе хочется ананасов...

Огурец смотрел на него с изумлением. Как изменился его суровый друг! Что делает жизнь с людьми!..

— Не отказывайся, — говорил Греховодов, раскачиваясь на стуле, — тебе хочется пересекать на голубой яхте океан, подымать пунцовые, как вишни, паруса... Обнимать женщин, настоящих женщин, Огурец, понимающих толк в любви. Как ты опустился, обмелел, — сказал он с грустью. — А ведь когда-то был монарх! Целый флот плавал у тебя по Лене. И ты величественно, как истый самодержец, собирал дань с подвластных племен мехами и золотом.

— Шш... — прошипел Огурец.

— Здесь можно. Здесь никого нет.

Греховодов налил еще рому, обнял руками стакан и задумался.

— А ты здорово пьешь, — не выдержал Огурец. — Мне после офицерщины противно вино... Пиво еще люблю и то в тишине...

— Что поделаешь! — вздохнул Греховодов. — Нужно встряхнуться, иначе неработоспособен.

— А какое у тебя дело ко мне, Илья? Ты говорил...

— Коротко дело в следующем, — встрепенулся Греховодов. — Мужичонка согласился продать мне нефть за три тысячи. На госорганизации пока надежд нет — бюрократизм, волокита, нужно метлой гнать всех! Я решил сделать дело в порядке частной предприимчивости, а потом передать государству сие жидкое золото. Мне кажется, у тебя еще должны остаться некоторые связи... Попробуй занять, Жорж... проценты хорошие...

— Плевать я хотел на государство, — мрачно сказал Огурец. Глаза его тяжело запылали, тигровая лапа сжалась в кулак. — Мои связи все повешены, расстреляны, потоплены.

Илья Данилович сообразил, что сделал неверный шаг. Правда, даже перед старым другом нельзя снимать свою личину человека, завоевывающего исключительное доверие, но, зная непримиримость Огурца, можно было о государстве не говорить.

— Почему я подумал о тебе, — заторопился Илья Данилович, — потому что я бы от своей доли отказался... все тебе, чтобы удовлетворить тебя за старое.

— Нет, — тряхнул Огурец головой, — не будет. Отец мой всю жизнь рыскал по тайге и открывал золото. Я очень хорошо знаю, что он приобрел: деревянного креста на его могиле нет. А не будь отца, пролетариат сидел бы на своих дензнаках.

— Ну, положим! То, что открыл твой отец, — крупица. И потом, будем откровенны: драл он с живого и мертвого. Собственные же приискатели сожгли его живьем.

Огурец нахмурился и выпил пива.

Греховодов задумался. Дело не выгорело. Старого товарища нужно было брать с другой стороны.

Еще полчаса просидели они за столиком. Огурец мрачнел, у Греховодова роилось множество мыслей. Но как все мысли, рожденные алкоголем, они были бесплодны.

Друзья вместе вышли на улицу, пожали друг другу руки и разошлись. Греховодов медленно двинулся к Китайской. Но едва шаги товарища затихли, он услышал стук калитки и быстрое мягкое шарканье.

— Капитана, — тронул его за рукав старик-китаец, — его хозяина... его хочу с вами мало-мало говорить...

Греховодов подумал, что дело, по всей вероятности, касается просроченных закладов, на которые Греховодов решил теперь махнуть рукой.

Почтенный доктор ждал в приемной. Греховодов опустился на стул, вынул папиросы и предложил У Чжао-чу.

— Кури, кури, табак хороший. А я совсем плохо себя чувствую. Устал. Нервность, сердцебиение... Что рекомендует в таких случаях ваша китайская медицина?

Доктор осторожно положил папиросу на край пепельницы и вышел в другую комнату... Лицо Греховодова выразило тоску. Хотелось сплюнуть табачную горечь, но и сплюнуть было некуда: у почтенного доктора не водилось плевательницы.

— Вот это очень хорошее лекарство...

В красной коробочке покоилось шестьдесят шариков шоколадного цвета, величиною с орех. Греховодов встряхнул коробочку и понюхал шарики. Они приятно пахли.

— Из чего они?

Доктор улыбался.

— От какой болезни помогают?

— От всякой помогают. Плохой желудок, туберкулез... голова болит...

— Разве попробовать? У меня как раз плохой желудок, а с плохим желудком жить... Лечите, лечите меня, доктор. Сколько будет стоить лечение?