Наши домашние дела - Александр Порецкий

НЕ ТРОНЬ МЕНЯ

Нехорошо также некстати обижаться… Обидчивость не принадлежитъ къ числу нашихъ нацiональныхъ недостатковъ, — скорѣй напротивъ; но она существуетъ и у насъ можетъ-быть въ видѣ прививка. У насъ обижаются нерѣдко, обижаются не только за себя, но и за другихъ. Конечно, ужь если обижаться, то лучше обижаться за другихъ, нежели за себя: оно какъ-то благороднѣе, доблестнѣе, только не переходила бы обидчивость черезъ край; а то вѣдь даже всякое достоинство, всякая добродѣтель, переходя черезъ край, перестаютъ быть достоинствомъ и добродѣтелью. Напримѣръ выразительное чтенiе доставляетъ истинное наслажденiе слушателю; но испытывали ли вы впечатлѣнiе, которое производитъ излишняя выразительность чтенiя? На нашъ слухъ она бываетъ до того невыносима, что не знаешь куда отъ нее дѣваться. Когда намъ приходилось слушать перехватывающаго черезъ край чтеца, то подъ конецъ мы обыкновенно чувствовали страшную усталость въ лицевыхъ мускулахъ; отчего — Богъ знаетъ; можетъ-быть не отъ напряжоннаго ли ожиданiя, что вотъ-вотъ утихнетъ, придетъ въ себя? А иногда даже и всѣ члены послѣ были какъ-будто отбитые. Не знаю, всѣ ли испытываютъ то же ощущенiе; но кажется, вообще на слабыя сложенiя подобная операцiя должна такъ дѣйствовать.

Или вотъ еще другой примѣръ излишества. Согласiе въ семействѣ — конечно вещь рѣдкая и драгоцѣнная; взаимная горячая привязанность между членами большого семейства — явленiе истинно-умилительное. Но посмотрите, чтò можетъ выйти изъ этого умилительнаго явленiя. Мы знаемъ напримѣръ одно семейство, состоящее изъ нѣсколькихъ братьевъ и сестеръ, съ ихъ чадами; все эти братья и сестры любятъ другъ друга до того, что родственная любовь переходитъ у нихъ въ какое-то обожанiе, въ ослѣпляющую страсть. Будьте вы въ самыхъ короткихъ отношенiяхъ съ семействомъ и попробуйте въ присутствiи одного изъ членовъ замѣтить какой-нибудь недостатокъ другого члена, или слегка подтрунить надъ нимъ; сдѣлайте это по сущей справедливости и въ видахъ чистаго доброжелательства — все равно: вы уже рискнули сдѣлаться человѣкомъ непрiятнымъ для всего семейства. Если же вы обнаружите въ себѣ подобное поползновенiе замѣчать недостатки въ другой и въ третiй разъ — кончено! вы дѣлаетесь врагомъ семейства, можетъ-быть даже предметомъ ненависти всѣхъ его членовъ. Не говорите потомъ о вашей благости, о вашемъ доброжелательствѣ и благихъ побужденiяхъ: о благости думать не будутъ, ея и въ расчетъ не примутъ; къ вамъ будутъ чувствовать антипатiю безотчетную; въ каждой вашей улыбкѣ будутъ видѣть насмѣшку, въ каждомъ взглядѣ — намѣренiе осудить, въ каждомъ жестѣ — оскорбительное презрѣнiе, и вы не будете знать, куда дѣваться съ вашими улыбками, взглядами и жестами; опустите руку, потупьте глаза, приведите вашу физiономiю въ самое безобидное и безгрѣшное положенiе, и со смиренiемъ ожидайте, когда утихнетъ волненiе крови въ жилахъ членовъ почтеннаго семейства… Между тѣмъ мы говоримъ о семействѣ достойномъ во многихъ отношенiяхъ, о людяхъ съ свѣтлымъ умомъ и живыми сердечными движенiями. Чтò же это такое? Это тоже родъ болѣзненной обидчивости за близкихъ сердцу людей.

На всѣ эти размышленiя и на воспоминанiе о любящемъ семействѣ навелъ насъ г. С. Дружиновъ, чтó изъ Нижняго-Новгорода, сильно обидѣвшiйся за одного духовно-родственнаго ему человѣка, и вслѣдствiе того вознегодовавшiй на г. Н. Иванисова 2-го, чтó изъ Звенигорода, который, г. Иванисовъ, оскорбилъ будто бы память того человѣка своимъ недостойнымъ воспоминанiемъ. Дѣло идетъ о Бѣлинскомъ, который, какъ извѣстно, былъ родомъ изъ пензенской губернiи, откуда, какъ оказывается, происходитъ и проживающiй нынѣ въ Звенигородѣ г. Иванисовъ. Г. Иванисовъ написалъ и помѣстилъ въ "Московскихъ Вѣдомостяхъ" небольшое, не занявшее и одного столбца воспоминаньице о Бѣлинскомъ, относящееся къ дѣтству какъ Бѣлинскаго, такъ безъ сомнѣнiя и самого г. Иванисова. Это-то воспоминаньице и возмутило г. Дружинова, который въ "Спб. Вѣдомостяхъ" восклицаетъ: "Скажите ради Бога, чтó это такое? Балаганная шутка, имѣющая цѣлiю бросить кусочекъ грязи въ дорогое для каждаго порядочнаго человѣка имя, — или просто звенигородская чепуха, помѣщенная христа-ради въ "Московскихъ Вѣдомостяхъ" для увеселенiя читателей?" — "Съ величайшимъ вниманiемъ (говоритъ въ другомъ мѣстѣ г. Дружиновъ) читали мы нѣсколько разъ это воспоминанiе звенигородскаго публициста и никакъ не могли понять, для чего и для кого оно написано г. Иванисовымъ, и тѣмъ болѣе для чего ученая редакцiя "Московскихъ Вѣдомостей" напечатала его."

Испуганные этими восклицанiями за дорогую память Бѣлинскаго, мы устремились, по указанiю г. Дружинова, въ 135 No "Московскихъ Вѣдомостей", прочли тамъ крошечную статейку г. Иванисова и изумились, отчего она не произвела на насъ никакого возмущающаго дѣйствiя. Вотъ что заключается въ этой статейкѣ:

Что такъ какъ родъ Бѣлинскаго происходитъ изъ села Бѣлыни, то и фамилiю его надо произносить Бѣлыньскiй или Бѣлынскiй, — какъ его и называли всѣ въ Пензѣ; но Бѣлинскiй, по прiѣздѣ въ Москву, неизвѣстно почему, настоялъ, чтобъ его называли Бѣлинскимъ.

Что въ Пензѣ Бѣлинскiй жилъ въ большой бѣдности; зимой ходилъ въ нагольномъ тулупѣ; на квартирѣ жилъ въ самой дурной части города, вмѣстѣ съ семинаристами; мебель имъ замѣняли квасные боченки. "Но (замѣчаетъ г. Иванисовъ) бѣдность и лишенiя не всегда убиваютъ дарованiя!"

Что Бѣлинскiй былъ тогда необразованъ (будучи ребенкомъ-то) и не имѣлъ понятiя о лучшихъ писателяхъ; спорилъ съ семинаристами о достоинствѣ произведенiй Сумарокова и Хераскова, восхищался романами Радклифъ и изъ дома отца г. Иванисова впервые получилъ для чтенiя романы Вальтеръ-Скотта, въ русскомъ переводѣ; страстно любилъ театральныя зрѣлища и часто посѣщалъ пензенскiй театръ, который содержалъ тогда помѣщикъ Гладковъ и гдѣ актеры и актрисы были — его крѣпостные люди, большею частью пьяницы. "Какъ Бѣлинскiй былъ простъ въ то время (разсказываетъ г. Иванисовъ), показываетъ слѣдующее обстоятельство. Когда онъ пришолъ въ нашъ домъ, то братья мои принесли ему нѣсколько романовъ Радклифъ. Одинъ изъ этихъ романовъ былъ съ картинкой, которая представляла подземелье съ кучей костей. Кто-то изъ насъ спросилъ у другого о романѣ съ картинкой: каковъ онъ, хорошъ ли? Бѣлинскiй, не дождавшись отвѣта, вскричалъ: "Разумѣется, хорошъ: видишь — кости!"

Что Бѣлинскiй былъ задорный спорщикъ, и г. Иванисовъ всякiй разъ, когда встрѣчалъ его у знакомыхъ, заставалъ его за жаркимъ споромъ; что наконецъ онъ не ужился въ университетѣ, потомучто посѣщалъ лекцiи только тѣхъ профессоровъ, которые ему нравились.

Статейку свою г. Иванисовъ заключаетъ слѣдующими словами, взятыми уже не изъ его собственныхъ воспоминанiй, а прибавленными такъ, вѣроятно для округленiя перiода: "Извѣстно, что онъ (Бѣлинскiй) былъ потомъ сотрудникомъ редакторовъ разныхъ журналовъ. Какъ видно, онъ получалъ мало за свои труды, а трудился слишкомъ много для своего здоровья"…

Г. Дружинову кажется, что г. Иванисовъ все — и бѣдность, и дѣтскую неразвитость, и задорную спорливость — все это ставитъ въ вину Бѣлинскому… Вотъ это-то и есть та болѣзненная обидчивость, которою страдаетъ и знакомое намъ любящее семейство!.. "Впрочемъ (прибавляетъ самъ г. Дружиновъ о г. Иванисовѣ) богъ его знаетъ, можетъ-быть онъ стряпалъ свое воспоминанiе такъ-себѣ, отъ простоты душевной, безъ всякой задней мысли".. Да конечно такъ! Неужели г. Дружиновъ, прочитавшiй нѣсколько разъ "съ величайшимъ вниманiемъ" статейку г. Иванисова, не замѣтилъ въ ней той наивности, которая именно отзывается душевной простотой, неспособной никого серьозно обидѣть? Правда, что даже и не читая нѣсколько разъ статейки г. Иванисова, а пробѣжавъ ее одинъ разъ и обративъ только вниманiе на первыя и послѣднiя ея строки, легко можно догадаться, что г. Иванисовъ не знаетъ хорошенько значенiя Бѣлинскаго для русской литературы и не можетъ опредѣлить мѣста, какое онъ занимаетъ въ ряду русскихъ писателей. Вѣроятно, читая журналы, онъ увидѣлъ, что о Бѣлинскомъ много пишутъ, заключилъ изъ этого, что онъ человѣкъ замѣчательный, вспомнилъ, что въ дѣтствѣ зналъ его лично, и счелъ долгомъ довести до общаго свѣденiя о томъ, чтó помнитъ и знаетъ. Вотъ и все! Началъ онъ такъ: "Извѣстный Бѣлинскiй былъ родомъ" и пр. А окончилъ: "Извѣстно, что онъ потомъ былъ сотрудникомъ разныхъ" и пр. Вотъ уже по этому приступу и по этому заключенiю можно догадаться, въ какой степени г. Иванисовъ знакомъ съ Бѣлинскимъ какъ съ писателемъ, какъ съ критикомъ. Стало быть требовать отъ него многаго нельзя, но и сердиться на него тоже нельзя.

Чтó же возмутило г. Дружинова? То, что разсказываютъ о нагольномъ тулупѣ и квасныхъ боченкахъ, о необразованности мальчика-Бѣлинскаго и его дѣтской спорливости? Да вѣдь все это правдоподобно и характерно, и никакой тѣни, не только грязи, на память Бѣлинскаго не бросаетъ. Ну, вообразите, что кто-нибудь написалъ, что Бѣлинскiй, будучи десяти или двѣнадцати лѣтъ, всегда ходилъ въ изящной курточкѣ, съ батистовыми воротничками, а зимой въ шинелькѣ съ бобровымъ воротникомъ; что въ такомъ возрастѣ онъ уже зналъ наизусть имена и произведенiя лучшихъ русскихъ и французскихъ писателей, и отвѣчалъ безъ запинки объ ихъ достоинствахъ по запискамъ своего учителя или гувернера; что въ гимназiю прiѣзжалъ онъ всегда въ сопровожденiи стараго дядьки, былъ благонравнѣйшимъ мальчикомъ, никогда не вступалъ въ споръ о томъ, чего не читалъ въ своихъ тетрадкахъ и не слыхалъ ни отъ папеньки, ни отъ учителя и гувернера, а съ семинаристами и вообще съ мало образованнымъ людомъ совсѣмъ не знался… Вѣдь все это такiя прiятныя свѣденiя, которыя казалось бы ничьей памяти оскорбить не могутъ; а между тѣмъ, если бы вы вспомнили, что это разсказывается о Виссарiонѣ Григорьичѣ Бѣлинскомъ, то вамъ непремѣнно сдѣлалось бы неловко. Во-первыхъ, вы бы такому разсказу не вдругъ и повѣрили, а если бы повѣрили, то непрiятно было бы вамъ знать, что изъ такой тепличной атмосферы, изъ такой молочной закваски вышелъ такой человѣкъ, какъ Бѣлинскiй.