Записки герцога Лозена - Арман де Лозен

V. 1774–март 1775

Спа: триумф конюшен Лозена. — Связь Лозена с княгиней Чарторыжской. — Путешествие в Голландию. — Ревность князя Репнина. Отъезд в Польшу. — Таинственный дом. — Лозен, официальный посланник; русский союз. — Костюмированный бал в Варшаве.

Несколько дней спустя я получил письмо от шевалье д'Орэзон. Он видел, проездом в Брюссель, княгиню; она была больна и, по-видимому, страдала от какого-то тайного горя. Я оставался еще более месяца в Англии и побывал в Портсмуте вместе с королем. Наконец, я решил, что могу теперь ехать спокойно в Спа. Мы простились довольно холодно с нашим посланником; я прекрасно понял этого человека и сознавал, что только мешаю ему теперь.

Наконец я прибыл в Спа. Княгиня встретила меня очень холодно и казалась больше чем когда-либо привязанной к князю Репнину. Де-Гвин, со своей стороны, после ее отъезда сделал все, что мог, чтобы убедить меня в том, что он любим ею: он показывал портрет ее, который она ему дала, и я решил теперь покончить с ней навсегда, а потому относился к ней с напускным равнодушием. Я находился в прекрасных отношениях с Репниным, который и не подозревал, что я влюблен в княгиню. Князь говорил о посланнике нашем в Лондоне с таким пренебрежением, что мне захотелось заставить княгиню думать, что я интересуюсь кем-то другим, но, к несчастью, никто не мог заставить меня разлюбить ее.

На вечерах и собраниях мне в это время пришлось познакомиться с мадам и м-ль де Сен-Леже. Обе они были ирландки. Матери было лет от сорока до сорока пяти, она была когда-то очень красива, и, по-видимому, была и теперь еще не прочь, при сохранении внешних приличий, заняться немного флиртом. Дочь ее, восемнадцати лет, была очень красива и мила; я танцевал с ней, катался верхом. Обе — мать и дочь — привязались ко мне. Мать, хотя и ревновала дочь и стала даже придираться к ней за последнее время, все же понимала, что навсегда потеряет меня, если запретит мне видеться с ней, и поэтому меня принимали охотно, и я очень часто бывал у них в доме.

Княгиня смеялась надо мной по этому поводу, но я нисколько не смущался и продолжал ухаживать за м-ль де Сен-Леже, хотя в то же время чуть не имел из-за нее дуэль с неким Браницким что должно было доказать княгине, что я в действительности не перестал интересоваться ею.

Браницкий был уже очень давно влюблен в княгиню, но так как она относилась очень сухо к его ухаживаниям, то он позволил себе непочтительно отозваться о ней в обществе. Этого я, конечно, не стерпел и мы с ним поговорили довольно горячо. Если бы не леди Спенсер, дело зашло бы, конечно, и дальше. Княгиня узнала, с какой горячностью я ее защищал и была мне за это очень благодарна. Вскоре были назначены скачки и одна из моих лошадей выиграла первый приз, который я поднес м-ль де Сен-Леже публично при всех. В ту же минуту княгине сделалось дурно и, она уехала домой. Я не обратил на этот инцидент особенного внимания и, конечно, не подумал, что я — причина этого обморока. Княгиня однако, опасно заболела и я не отходил от нее во все время болезни, причем оказывал ей всевозможные услуги. Когда ей стало лучше, я снова отдалился от нее.

Все уезжали уже из Спа; я тоже собирался ехать с мадам и м-ль де Сен-Леже, но князь Репнин, который нисколько не ревновал меня, сказал мне, что он вынужден остаться в Спа еще две недели, чтобы отвезти потом мадам Чернышеву, и просил меня вернуться вместе с княгиней Чарторыжской в Париж. Я, конечно, не заставил себя просить, так как княгиня была мне гораздо дороже, чем он думал. Мы поехали с ней вместе, а князь Репнин проводил нас часть дороги. Мы ехали очень медленно и все время на моих собственных лошадях. Княгиня была еще слаба и чувствовала себя очень усталой; когда мы приехали в Брюссель, она не захотела даже ужинать и легла спать. Я остался около нее, чтобы ей не было скучно. Мы заговорили об Англии и разговор вскоре перешел на Гвина и леди Крэвен. Я рассказал ей подробно все, что перенес тогда из-за ее отъезда; она слушала меня со слезами на глазах. «Кончим этот опасный для нас разговор, — сказала она, — и никогда больше не будем возвращаться к нему». Но было уже поздно, судьба судила иначе: княгиня не выдержала и сказала мне, что любит меня. Но счастье ее отравлялось мыслью, какие ужасные последствия могла иметь наша любовь. Она хотела остаться верной своему долгу, и мы расстались с ней, скрепя сердце, и провели оба тревожную ночь.

Будучи уже в Париже, князь Репнин предложил нам всем поехать в Анвер, чтобы посмотреть там коллекцию картин, которую он намеревался купить. Решено было, что княгиня поедет со мной в маленьком фаэтончике, который я взял с собой из Англии, и которым она нередко правила в Спа. Как только мы очутились с ней вдвоем, между нами произошел следующий разговор:

— Я вовсе не хочу скрывать от вас, Лозен, что я вас люблю, — сказала она, — но в то же время я должна вам сказать, что эта любовь, которая для меня дороже жизни, должна повлечь за собой ужасные последствия для нас обоих, если мы не найдем в себе силы расстаться немедленно. Слушайте меня внимательно и вы убедитесь в том, что признание, которое я вам сейчас сделаю, действительно доказывает, насколько я вас люблю. Обладая известной способностью нравиться и очаровывать людей, я уже с ранних лет привыкла к поклонению со стороны мужчин; оно всегда льстило моему самолюбию, и с тех пор как я себя помню, я всегда была склонна к кокетству. Я вышла замуж не по любви, но зато я всегда уважала своего мужа и уважаю его с каждым днем все больше. Из всех моих поклонников самым ревностным был польский король. Мне очень льстило, что он предпочел меня самой красивой женщине в Варшаве, но, тем не менее, я не желала стать его любовницей. Князь Репнин, русский посланник в Варшаве, тоже влюбился в меня, но я относилась к нему очень сухо. Смуты, раздиравшие мою несчастную родину, дали ему возможность показать в скором времени на деле свою любовь ко мне. Мои родители и мой муж очень рассердили императрицу своим постоянным неповиновением ее воле. Князь Репнин получил приказ поступить с нами как можно строже. Но князья Чарторыжские продолжали себя вести по-прежнему и все оставалось для них безнаказанным. Императрица, раздраженная этим, приказала князю Репнину арестовать их и конфисковать все их имущество. Она писала ему, что его жизнь находится в зависимости от его послушания. И мои родные погибли бы, если бы у Репнина не нашлось мужества противиться воле государыни. Я считала, что должна принести себя в жертву из благодарности и, скажу больше, в то время мне казалось, что благодарность моя даже перешла уже в любовь. В скором времени оказалось, что князю Репнину не оставалось ничего на свете кроме меня. Он потерял пост посланника, потерял все свое состояние и впал в немилость у императрицы; благодаря тому, что он любил меня, этот человек, поражавший всю Польшу роскошью своей жизни, принужден был довольствоваться ежегодным доходом, не превышавшим и тысячи дукатов. Он не мог вернуться уже а Россию, и просил меня ехать путешествовать с ним по Европе. Я, конечно, не задумалась бросить все, чтобы следовать за ним. Один из его родственников постарался примирить его с государыней и она позволила ему опять вступить в должность командира полка в армии Румянцева. Но он отказался и от этой чести и этим окончательно восстановил против себя государыню. Мы жили с ним очень хорошо и никогда не ссорились до тех пор, пока он не приревновал меня к де Гвину. Тут он начал делать мне такие жестокие сцены, что часто страшно оскорблял меня; мне казалось, что я заслуживаю больше доверия со стороны человека, которому пожертвовала всем. Но я переносила его выходки с большим терпением, хотя должна сознаться, что де Гвин нравился мне гораздо более его, и мне очень льстило внимание, которое он оказывал мне; мне кажется, я в состоянии была бы даже полюбить его, если бы он только сам не был так влюблен в себя. Я сделала над собой усилие и подавила всякое чувство к нему. Этому много помогло и то обстоятельство, что я познакомилась тогда с вами. Я слишком скоро почувствовала разницу между вами. Но все же я должна сказать вам, что хотя мне предстоит жить и умереть несчастной от неудовлетворенной любви, я останусь верна своему князю, который потерял все на свете из-за меня.