Мы, боги - Бернар Вербер

Она проворно снимает тогу, стесняющую движения, и, оставшись в одной тунике, начинает томный восточный танец. Руки округляются, ноги сгибаются, красивое лицо остается неподвижным, а взгляд загадочным. Я понимаю, почему эта женщина могла обольстить столько мужчин.

Она кружится вокруг сферы с останками «Земли 17», как будто хочет ее разбудить. Три луны Олимпии отражаются в гладком стекле, и их бледные ореолы усиливают магию происходящего. Мата Хари кружится все быстрее. Ритм ускоряется, ее тело становится похожим на змею, содрогающуюся рывками, и наши рты открываются, чтобы произнести звук, который объединяет нас как единый голос: «Аааааааааххххх», в го время как мы бьем в ладони, а кентавры – в барабаны.

Танцовщица движется с опущенными веками. Мое сердце бьется в унисон с барабанами, руки поднимаются, я скандирую что-то вместе с толпой. Мата Хари вовлекает нас в свой транс.

Вдруг она падает. Музыка смолкает. Мы обеспокоены, но она встает, улыбаясь.

– Какая танцовщица, какая удивительная танцовщица! – повторяет рядом со мной Жорж Мельес, аплодируя без остановки.

Но внимание уже отвлекает другая сцена. Входит группа главных богов, узнаваемых по их росту и тогам ярких цветов. Они расходятся по толпе, а потом снова собираются вместе. Последним в Амфитеатр проскальзывает грациозный силуэт. И хотя нам ее не представили, я знаю, кто это.

Это она.

Ах, отныне все для меня будет до того, как я увидел Афродиту, и после того. Красивая – сказать это, значит не сказать ничего. Она само воплощение Красоты.

В складках ее пурпурной тоги появляются и исчезают ноги идеальных очертаний, охваченные от лодыжек до колен золотыми ленточками сандалий.

Ее золотистые волосы каскадом падают на красную ткань. Ее грудь едва скрыта. На тонкой шее колье из дрогоценных камней, аметистов, опалов, рубинов, бриллиантов, гранатов, бирюзы и топазов лишь подчеркивает блеск изумрудных глаз. Высокие скулы подчеркивают плавные черты лица. В нежных ушах серьги, изображающие глаза.

Барабаны и охотничьи рожки снова начинают играть нежную мелодию. Им хором отвечают колокола из дворца Кроноса. Фредди Мейер и Мэрилин Монро открывают бал. На танцевальной площадке образуются необычные пары. Я не могу покинуть взглядом Афродиту, которая приветствует других главных богов.

– Все в порядке? – спрашивает Эдмонд Уэллс.

Он смотрит на меня с удивлением, а потом, качая головой, идет к Афродите, которая склоняет прекрасное тело, чтобы выслушать то, что он говорит ей на ухо, кажется удивленной, и наконец поворачивает взгляд в мою сторону.

Боже мой.

Она на меня смотрит!

Она идет ко мне. Она со мной говорит!

– Ваш друг утверждает, что вы слишком застенчивы, чтобы осмелиться меня пригласить, – произносит льющийся откуда-то издалека голос с легким греческим акцентом.

Я чувствую совсем рядом ее запах.

Биение сердца заставляет колыхаться мою тогу. Мне нужно ей ответить, но пересохший рот больше не слушается меня.

– Вы, возможно, хотите танцевать? – продолжает она.

Она касается меня рукой. От контакта с ее кожей по мне как будто пробегает электрический разряд. Словно вслепую, я позволяю вести себя к танцевальной площадке, где она обхватывает меня другой рукой. Она выше меня больше чем на голову и вынуждена нагнуться, чтобы я услышал ее шепот:

– Скажите, вы… «Тот, кого ждут»?

Я прочищаю горло, чтобы освободить голосовые связки, и выдавливаю:

– Ээ…

– Сфинкс утверждает, что «Тот, кого ждут» знает ОТВЕТ.

– Ээ… а что за вопрос?

– Сфинкс сформулировал вопрос, чтобы узнать «Того, кого ждут».

– Это загадка: «Утром на четырех, днем на двух, вечером на трех»? Я знаю ответ на нее: человек. Ребенком он ползает на четырех конечностях, взрослый ходит на двух, а стариком, с палочкой, на трех.

Она доброжелательно улыбается.

– О, эту загадку богам-ученикам задавали три тысячи лет назад. Она очень пригодилась Эдипу, но Сфинкс с тех пор придумал много новых. Послушайте, вот последняя.

Прекратив танцевать, она шепчет мне на ухо, подчеркивая каждую букву. Я чувствую рядом с ухом ее горячее благоухающее дыхание.

«Это лучше, чем Бог.

Это хуже, чем дьявол.

У бедных это есть.

А у богатых нет.

А если это съесть, то умрешь.

Что это?»

33. МИФОЛОГИЯ: ОЛИМПИЙЦЫ

После царствования бога Хаоса и Кроноса – бога времени, наступила эра богов-олимпийцев. Зевс, новый владыка мира, распределил роли и почести в соответствии с усердиями его братьев и сестер в борьбе против титанов. Посейдон получил контроль над морями. Гадес стал владыкой царства мертвых. Деметра получила поля и урожаи. Эстия – огонь. Гера – семью, и так далее.

Закончив раздел, Зевс построил дворец на вершине горы Олимп и объявил, что там будут проходить все встречи богов, на которых они будут решать судьбы Вселенной.

Однако мать Гея была раздражена превосходством ее сына и родила ужасного монстра: Тифона. Это было чудовище с сотней драконьих голов, изрыгающих пламя. Он был таких размеров, что малейшее движение вызывало бурю. И когда он появился на Олимпе, боги были так напуганы, что приняли вид животных и убежали в египетскую пустыню. Зевс остался один на один с Тифоном. Монстр победил короля богов. Он перерезал ему нервы и сухожилия и унес в пещеру. Однако Гермес, молодой шаловливый бог, ставший союзником олимпийцев, вооружился каской-невидимкой Гадеса и освободил Зевса. Он восстановил нервы и сухожилия и вернул царя на Олимп. Тифон вернулся, но на этот раз Зевс поразил его с вершины молнией. Монстр оторвал куски горы, чтобы бросить их на вершину, но Зевс молниями разрушил их. Обломки упали вниз и раздавили Тифона. Зевс заковал его в цепи и бросил в кратер вулкана Этна, где он иногда просыпается и снова плюется огнем.

Эдмонд Уэллс,

«Энциклопедия относительного

и абсолютного знания», том 5

(с помощью Франсиса Разорбака,

вдохновлявшегося «Теогонией» Гесиода,

700 год до н.э.)

34. В ГОЛУБОМ ЛЕСУ

Новый ночной побег. Все теонавты, Фредди Мейер, Мэрилин, Эдмонд Уэллс и я, собрались. Даже Рауль следует за нами, правда, на расстоянии, поскольку он еще не победил свою злобу.

Эдмонд Уэллс идет рядом со мной.

– Ну и как она, Афродита?

– Лучше чем бог, хуже, чем дьявол… – Потом я добавляю: …У бедных это есть, а у богатых нет, а если это съесть, то умрешь. Что это? Вы так любите разгадывать загадки, вы сможете разгадать эту, загаданную мне богиней.

Он замедляет шаг.

– Ответ должен быть простым, – наконец произносит учитель. – Пока я его не нахожу, но я подумаю еще. Мне нравится эта загадка.

На берегу голубого потока мы начинаем строить плот, чтобы во время переправы нас не схватили сирены. Мы срезаем тростники и связываем их лианами. Мы работаем аккуратно, стараясь производить как можно меньше шума.

– У тебя нет в запасе какого-нибудь анекдота? – спрашивает Эдмонд у Фредди, не прекращая связывать тростники.

Раввин роется в памяти:

– Есть. Это история про одного типа, который провалился в зыбучие пески. Он погрузился уже по пояс, когда приехали пожарные его спасать. «Не утруждайте себя, – говорит тип, – я верю, Бог меня спасет». Он погрузился уже по плечи, когда пожарные возвращаются и предлагают бросить ему веревку. «Нет, нет, – повторяет тип, – вы мне не нужны. Я верю, Господь меня спасет». Скоро наружу торчит одна голова. Пожарные снова возвращаются, а тип опять повторяет: «Нет, нет, у меня есть вера. Господь меня спасет». Пожарные не настаивают. Начинает погружаться и голова. В песок уходит подбородок, нос, глаза, человек задыхается и умирает. Попав в Рай, он начинает упрекать Бога: «Почему ты меня покинул? У меня была вера, а ты ничего не сделал, чтобы меня спасти». – «Ничего не сделал, ничего не сделал для твоего спасения? – восклицает Бог. – Какая неблагодарность! А эти пожарные, которых я посылал к тебе три раза?»

Общий смех помогает расслабиться. Ночь начинает казаться менее угрожающей. Со своей стороны Рауль бьет по зарослям. Может быть, он считает, что его отцу удалось ускользнуть из логова сирен и спрятаться в лесной чаще? Однажды он обнаружил его повесившимся в туалете, на полу лежала незаконченная книга. В следующий раз родитель показал ему фортель под названием «Покажи себя достойным меня после моей смерти», и он снова оказался неспособен последовать за ним. Я понимаю, что ответственность за это он перекладывает на нас, – на меня, в частности.

Не обращая больше внимания на Рауля, мы продолжаем собирать тростник, как вдруг появляется грифон, странное создание с крыльями летучей мыши, орлиным клювом и телом льва. Мы поспешно достаем кресты, готовые стрелять и бежать. Зверь, однако, лишен воинственных намерений. Он не издает никаких криков, способных привлечь кентавров. Наконец, он даже дружески склоняет голову мне на плечо, и тогда я замечаю, что грифон косоглазит. Как Люсьен Дюпре! Неужели это он?