Убить миротворца - Дмитрий Володихин

— О! Вот, вижу, женевское федеральное эсперанто. Наш государственный язык. Все, что я смог понять до сих пор. — Двойник, наконец, разговорился.

«Наш государственный язык… Наш государственный язык…»

— Так ты женевец?

— Гражданин Женевской федерации. А ты — нет?

— Нет.

— Иностранец, из резервата?

— Н-да… В смысле, нет. Ясно одно: я из других краев, но там, где я до сих пор жил, мне не приходилось слышать слово «резерват».

— Простите… Прости. Мне кажется, ты обманываешь самого себя.

— Не понял…

— Я вижу у тебя на шее крест.

— Точно. Обыкновенный православный крест.

— И ты говоришь об этом вот так запросто! — «Дмитрий Максимович» передернул плечами и чуть отодвинулся. Удивления как не бывало. Вместо него — неприязнь. — А ведь подобное состояние исключительно вредно и для твоей энергетики, и для энергетики окружающих. Бесконечно болезнетворное вторжение прямолинейной твердости, присущей всем людям вроде тебя, в гибкое многообразие духа, характерного для нормальных людей, никогда не проходит без последствий.

«До чего умно, стервец, заговорил. Прямо по писаному. И такие глупости…»

— Вернись к иностранцам из резерватов.

— Как будто ты сам не знаешь!

«Осмелел».

— Допустим, не знаю. Забыл.

— На всей территории Женевской федерации официально запрещены любые конфессии, принадлежащие христианскому семейству, исламу или иудаизму. Конфуцианство не рекомендуется. Храмы ликвидированы. Так что ты можешь быть только из резервата, там христиане еще встречаются, и даже иудеи, говорят, есть. Если ты — тайный миссионер, то оставь меня в покое и беги.

Для полноты картины не хватало одно мазка. Собственно, капитан-лейтенант оттягивал момент, когда ему придется окончательно смириться с неизбежным. «Господи, как жить-то у них! Ведь даже попов нет…»

Ему очень, очень, очень не хотелось тут оставаться.

— Раздевайся.

— Не понимаю тебя.

— Да раздевайся ты, брат, давай, поторопись.

— Иначе вы примените силу?

— В репу ты рискуешь получить, это точно. Я дело прояснить хочу, а ты как пень. Помоги мне, твою мать, делов-то — раздеться, больше ничего не требуется. Я потом все тебе объясню.

Тут двойник заговорил странным официальным голосом. Словно какой-нибудь вшивый политик.

— Я, разумеется, не испытываю какой-либо неприязни к сексуальным меньшинствам. Все мое воспитание и душевный настрой не располагают к агрессии в отношении людей, которые отличаются от меня. Я признаю равные права любых ориентаций. Но из-за отсутствия соответствующего эротического опыта я не чувствую готовности ответить на твое предложение согласием. Хочу напомнить о суверенности моей личной территории сексуальных предпочтений, впрочем, совершенно не желая нанести оскорбления или принизить твои пристрастия.

— До пояса, дубина! Секс мне с тобой нужен, как собаке пятая нога. Уяснил?

«Близнец», наконец, зашевелился. Стянул свою обтягивающую обертку. Оказался под ней тощим, с едва-едва намеченными мышцами, чуть сутулым. Виктор схватил его за плечо, и повернул, чтобы видна была плоть на внутренней стороне руки, у самой подмышки.

«Есть! Господи Иисусе…»

— Cмотри! Сюда смотри.

Зрачки — по полтиннику… Виктор никак не мог подумать, что человеческие глаза способны столь полно выразить безграничный ужас. Наверное, он сам не способен был испытывать что-либо подобное. Наверное, такими должны быть глаза у роженицы, которой подносят младенца, и она видит перед собой пластмассовую куклу.

У обоих на одном и том же месте красовалось большое родимое пятно, похожее на ромб неправильной формы.

Двойник закричал; как видно, он совершенно не владел собой. Крик вырвался непроизвольно, дошел до высокой ноты и так же непроизвольно оборвался.

— Я не клон! Этого не может быть! Меня сто раз проверяли врачи! Я не клон! У нас это запрещено! Я не клон, нет!

— Заткнись.

«Близнец» подчинился.

— Конечно, ты не клон. И я не клон. Подумай головой своей.

— Простите… прости меня. Я испуган, подавлен. Я фрустрирован, я нуждаюсь в объяснениях. Пощади меня, я так больше не могу.

— У клонов не бывает полного сходства. Столь полного. Это азы. А что у вас, в смысле, у женевцев, клонирование запрещено, так все равно в военных целях применяете. Модель «пайлот-8», хотя бы. Своими глазами видел: неутомимый штурман с четырехмесячным сроком действия… Стоит вахты за троих, жрет мало не дерьмо. Или модель «пэтриот-аш»…

— Какая гадость!

— Не хочешь — не буду. За то, что женевцем тебя назвал, прости брат. Сгоряча. Ты, вроде, наш, русский.

Молчит. Все на пятно родимое пялится. «Неужто еще сам не понял? Просто смириться с этим трудно, потому и верить не хочется»…

— Ладно, объясняю. Мы — один человек. Только существуем в разных местах. Одновременно. Один человек с небольшими разночтениями, которые, наверное, происходят от воспитания и вообще от жизни.

— Сколько нас, таких? Впрочем, пустой вопрос. Это какое-то безумие. Говорят, оно заразно. И ты заразил меня своим сумасшествием…

— Сколько нас, я не знаю. Подумать если, никто не знает. Лучше вот какую вещь скажи, Дима, ты ведь ни в какого Бога не веришь?

— Разумеется, нет.

— А в науку веришь?

— Разумеется, да. Только вера тут не при чем.

— Это еще как сказать. Ладно. Не сейчас философию разводить будем. Короче, был один эксперимент, Дима. Еще в 2067 году китайцы попробовали…

— Шанхайский резерват?

— Это у вас тут резерват. А у нас — Поднебесная империя. Не перебивай. Я и без твоей помощи собьюсь…

Не самая легкая это была задача — пересказать воспоминания некоего Дэна Ю (псевдоним?), найденные на сетевом канале популярной науки семь назад… А еще кое-какие слухи, летучие, ни в чем не укорененные гипотезы, соображения полудрузей-полуматематиков, словом, сомнительную ценность в гарнире из несомненного мусора. Суть: был в 60-х у китайцев научный бум. Такой, что до сих пор кое-чем пользуемся. Императоры-«драконы», не считая, вкладывали в науку. Среди прочих была и некая группа «Ци». На Терре-3… Не знаешь Терру-3? Потом, потом, потом. Есть такой планетоид не в Солнечной системе. Они там проверяли очередную сумасшедшую гипотезу… их, родную, китайскую. Вот, если представить себе время в виде дерева. Кое-где оно двоит, троит, четверит… словом, понятно: дает не один «ствол», а несколько. И, китайцы говорят, «выживает» изо всех единственный. Он и становится новым участком «ствола», основного трэнда. Остальные… да Бог их знает. То ли их энтропия заедает по причине какой-то внутренней нежизнеспособности, утраты космической энергии, или, может, благодати… То ли, тоже возможный вариант, из них вырастают новые вселенные. Но пока «версии» разошлись еще не очень далеко, там могут быть «двойники» людей и вещей. Что вышло у них? Ерунда вышла. Энергии, говорит этот самый Дэн Ю, истратили как на средней паршивости войну. Натурально. Один или два раза выпадали куда-то. Вот где изюминка. Выпадали! Но там были только голые скалы, холод, полное безлюдье. Камни и космос, одним словом. Кажется, та же Терра-3, только «двойником» оказался весь планетоид при полном отсутствии ноосферы. Ничего от людей. Говоришь, вы туда не летали? Точно? Дальше Марса не летали? Убого тут у вас. А про Лабиринт знаете? Не понимаешь? Потом, потом, потом… Но тогда хоть понятно: откуда там городам взяться, там, наверное, и сейчас пусто… В 2067-м это все было. А в 2068-м там шли боевые действия. Кто с кем? Поднебесная и Латинский союз… Кто? Неважно. Все потом. Словом, сгинула группа «Ци». Без остатка. Или почти без остатка, просочилось же что-то, Дэн Ю этот опять-таки.

— Может, и у нас с тобой нечто вроде…

— Эксперимент, позволь поинтересоваться?

— Куда там. Авария. Даже не авария… Не знаю. Нештатное происшествие в таком месте, где энергии хватает… хоть отбавляй.

— Но, прости меня, остается неясным главный вопрос. Насчет обратимости процесса, как ты понимаешь.

«Поверил. Скажи: „наука“, и готово. Верит, как смертник из „буйных“ в своего Аллаха. Думать начал. Истерику отставил. Продолжаем… тем же курсом».

— Откуда мне знать, Дима. Я визит в твою… кубатуру, да? не планировал. Провалился сюда, как из прямой кишки в очко. Без предупреждения… Что тебе сказать? Китайцы возвращались. Иначе кто бы оставил информацию о той стороне, то есть, о твоей, наверное, стороне. Так, чисто теоретически.

Молчание. Оба пытались раскумекать искомую обратимость, но ничего не выходило. Виктор отвлекся:

— Послушай, брат! Дима! Да мне же страшно. Не меньше, чем тебе. Только ты дома, а я… у тебя дома. И все-таки, разве обязательно трястись? А? Отвлекись.

— У нас здесь не любят неожиданности. У нас предпочитают контроль.