Кто предал СССР? - Егор Лигачев

Еще в древние времена мудрые люди на Востоке говорили, что от толмача, то есть от толкователя, порою зависит больше, чем от самого шаха. А помощники, советники — это и есть своего рода толмачи, толкующие факты. По этой причине те, кто борется за влияние на лидера, прилагают максимум усилий к тому, чтобы внедрить в его ближайшее окружение своих людей.

Вот почему для лидера имеет большое значение выбор помощников и советников. Исходить при формировании команды только из принципа личной преданности здесь явно недостаточно, о чем убедительно свидетельствуют многочисленные уроки мировой истории. Предлагаемая ближайшим окружением трактовка фактов и событий, личностей и явлений, если она тенденциозна, может создать у лидера ошибочные представления о сути происходящего в стране и мире.

Разумеется, все сказанное в полной мере имело отношение и к генеральным секретарям ЦК КПСС, в том числе к Горбачеву. Возможно, к нему — в особой степени.

В контексте этих размышлений не могу не упомянуть вот о чем… Как уже говорилось, я возвратился в Москву после семнадцатилетней работы в Сибири лишь в 1983 году. В аппарате ЦК так называемых «своих» людей у меня не было, ни с кем я не был, что называется, «повязан», и это делало меня независимым, скажу откровенно, очень облегчало работу. Да и вообще мне не свойственны аппаратные интриги, а потому я даже не задумывался над вопросом о том, как Горбачев будет формировать свое ближайшее окружение, считая этот вопрос компетенцией исключительно Михаила Сергеевича. Никого я Генсеку не советовал в помощники, никого на эти по-своему, по-аппаратному, ключевые должности не подсовывал.

Вместе с Михаилом Сергеевичем мы обсуждали те крупные кадровые вопросы, которые определяли расстановку сил в ЦК и в партии в целом. (Естественно, утверждались они коллективно — в Политбюро, Секретариате, на Пленумах ЦК.) И как было в 1983 году при Андропове, начинать пришлось с подыскания нового заведующего орготделом, ибо совмещать эту должность с положением второго секретаря я, понятно, не мог.

Наш выбор, как известно, остановился на Разумовском.

Впоследствии о Георгии Петровиче Разумовском сложилось в партии неоднозначное мнение, что открыто проявилось на XXVIII съезде КПСС. Перед глазами моими стоит грустная картина: Разумовского выдвинули кандидатом в состав нового ЦК, и он спешит к трибуне съезда, чтобы успеть взять самоотвод. Он отлично понимал, что его «завалят», и не хотел напрасно испытывать судьбу.

Однако все обстояло куда сложнее. Разумовский — фигура весьма примечательная, отнюдь не такая простая, как показалось некоторым на XXVIII съезде. Я бы сказал, это политик со сложной судьбой, который в какой-то момент оказался сломленным.

Начать с того, что Разумовский в свое время работал председателем Краснодарского крайисполкома. В те годы он проявил крепкий характер и сумел решительно отмежеваться от «деяний» местного партийного лидера. Медунов приложил немало сил к тому, чтобы сблизиться с Разумовским, втянуть его в свои дела, не раз пытался приглашать к себе домой на застолье. Однако председатель крайисполкома держался твердо, исключительно в рамках служебных отношений, а на личные контакты не шел. Неудивительно, что в кубанских «верхах» зрел конфликт. Еще при Брежневе Разумовский определенно высказал свою позицию в ЦК партии, попросил ввиду несовместимости с Медуновым перевести его на другую работу. Просьбу удовлетворили, и в 1981 году Георгий Петрович стал ведать аграрным отделом в Управлении делами Совмина СССР.

После Медунова первым секретарем в Краснодаре недолго работал Воротников. Вскоре он стал Предсовмина России, и снова возник вопрос о кандидатуре первого секретаря. Я в то время уже заведовал орготделом ЦК, и мы вспомнили о Разумовском. Мне же довелось и проводить пленум Краснодарского крайкома, на котором я лично убедился, что кубанцы хорошо приняли Георгия Петровича. Кстати, Разумовский сам попросил направить в Краснодар вторым секретарем Полозкова, работавшего в то время заведующим сектором ЦК.

Когда в мае 1985 года мы с Горбачевым один на один обсуждали кандидатуры на пост заведующего орготделом, Михаил Сергеевич назвал Разумовского, и я в разговоре поддержал его. Я знал, что Разумовский и Полозков работали дружно, наводили в крае порядок, освобождались от тех, кто занимался при Медунове злоупотреблениями. Мы видели в Разумовском достойного человека, активно боровшегося против коррупции, и это во многом предопределило его назначение в ЦК. Уезжая из Краснодара, Георгий Петрович предложил избрать первым секретарем Полозкова, который, по его мнению, хорошо показал себя на Кубани. Это было и мое предложение. К тому времени Полозкова я знал основательно и только с положительной стороны.

Вот так состоялся переход Разумовского в ЦК, где он вскоре стал секретарем.

Начал Георгий Петрович активно. Не опасался высказывать свое мнение, любил заострять вопросы и, наоборот, не любил, когда смазывают углы. В общем, было видно, что он не намерен приспосабливаться: на заседаниях Секретариата ЦК Разумовский проявил себя с лучшей стороны.

Так продолжалось примерно до осени 1988 года, когданачало происходить что-то неладное.

Впрочем, тут требуются некоторые пояснения. В то время, после XIX партконференции, когда глубокое реформирование нашей политической системы ускорилось, возник вопрос о разработке нового закона о выборах. КПСС провозгласила верный лозунг: больше социализма — больше демократии. В соответствии с этим лозунгом предстояло изменить сложившуюся еще в сталинские годы избирательную систему — перейти на принципы альтернативности.

В предыдущие десятилетия выборы народных депутатов были крайне заформализованы. Все расписывалось до буковки, без участия обкомов партии в списки кандидатов никого включать не позволяли. Это, разумеется, не означает, что среди депутатов не было достойных людей — были, и очень много! Кроме того, благодаря такому порядку строго соблюдалось представительство в Советах всех классов и социальных групп, людей всех национальностей, женщин, молодежи. Однако сам принцип выборов — безальтернативный, безусловно, был устаревшим и нуждался в замене.

На высшем уровне партийного руководства в этом принципиальном подходе разногласий не было.

Однако сам процесс преобразований избирательной системы принял, я бы сказал, быстротечный, радикальный характер. Начать с того, что новый закон о выборах — важнейший закон, который впервые в нашей истории вводил в практику альтернативные выборы, — по существу практически не обсуждался общественностью. Его провели всего лишь за месяц (!), в невероятной спешке, непозволительной для разработки такого краеугольного документа. Она не дала возможности все тщательно продумать.

Честно скажу, уже в то время у меня возникало немало сомнений в целесообразности чрезмерной спешки с принятием нового закона о выборах. Но вспомните тот период — осень 1988 года: против Лигачева развернулась мощная атака, связанная со статьей Нины Андреевой, меня отстранили от ведения Секретариата. В этих условиях было непросто выступать вопреки мнению Генерального секретаря и тех, кто рьяно ратовал за максимальное ускорение политических преобразований.

Но следует сказать — и здесь моя обязанность быть до конца откровенным, — в тот период я еще полностью не осознал мотивов радикализации, ускорения в политике, а главное, его вредных последствий. Лишь потом, когда накопилось достаточно обобщений, пришло понимание того, что это был своего рода метод «шоковой терапии» в политике. Речь шлао том, чтобы не дать людям опомниться перед напором новшеств, поставить их перед свершившимся фактом.

Здесь, впрочем, требуются пояснения относительно того, что означают радикализм и реформизм в политике. Современные радикалы, они же псевдодемократы, под флагом перестройки добивались замены экономической и политической системы, поворота общественного развития вспять, к капиталистическому укладу, который связан с обнищанием большинства и обогащением немногих. Цели, которые ставили перед собой радикалы, применительно к мировой «классификации» заставляют считать их правыми — антисоциалистическими — силами.

Реформизм как мировоззрение означает общественные преобразования без изменения экономических, социальных, политических основ существующего строя. И пока мы не меняли советскую систему, а реформировали ее, а это первые 3–4 года перестройки, дела шли на лад. Отступления от основ советской системы в сторону нерегулируемого рынка принесли лишения и страдания народу.

Конечно же, вскоре выяснилось, что новый избирательный закон несовершенен. Спешка дала о себе знать. Однако она была лишь прелюдией к тем напряженным, а возможно, и губительным событиям, которые разыгрались непосредственно во время предвыборной кампании.