Дочь циркача - Юстейн Гордер

Последний раз я видел Марию с девочкой теплым июньским вечером 1975 года. Мы пробыли вместе всего несколько часов и провели их у озера Согнсванн. У нас были с собой раки, французский батон и белое вино. Мы с Марией вспоминали былые времена, а девочка плескалась у края воды с надувным лебедем. Когда она вышла из воды и захотела сока с печеньем, я сам завернул ее в махровое полотенце и вытер досуха — и дочь, и мать разрешили мне это сделать. Я также помог ей надеть платьице, это подразумевалось само собой. Мария когда-то сказала, что из меня получится «замечательный папа».

Золотко сидела на полотенце между Марией и мною, и я рассказал ей длинную сказку или, как я сказал, сагу. Она начала смеяться еще до того, как я стал рассказывать. Не знаю, понимала ли она то, что я говорил, и потому смеялась, но я пытался употреблять шведские слова, чтобы ей было легче меня понять.

Я рассказывал о маленькой девочке, которой было столько же лет, сколько Золотку, ее звали Панина Манина, и она была дочерью директора цирка — самого большого и известного во всем мире. Цирк приехал в Стокгольм из далекой страны, чтобы поставить свой шатер на Грёна-Люнд в самом центре шведской столицы, он прибыл по приглашению шведского короля и королевы. Длинной вереницей цирковые машины и повозки проехали через Сконе и Смоланд. В них везли слонов и морских львов, медведей и жирафов, лошадей и верблюдов, собак и обезьян. Кроме того, в машинах ехали клоуны и жонглеры, факиры и канатоходцы, дрессировщики и наездники, музыканты и фокусники. Панина Манина была единственным ребенком в этой большой процессии. С ней обращались как с маленькой принцессой, потому что она была дочерью директора цирка, все говорили, что ее ждет судьба знаменитой циркачки.

Золотко сидела прямо, как зажженная свечечка, и слушала мой рассказ, но сама молчала, так что я не был уверен, все ли она понимает. Я надеялся, что она запомнит хотя бы голос, рассказывавший ей эту историю. Я взглянул на Марию, и она сделала мне знак продолжать. Думаю, она была рада, что ее дочка увезет с собой мой рассказ. К тому же Метр сел, прислонившись к дереву, чтобы послушать, чем кончится эта история. Перед тем как сесть, он приподнял свою зеленую фетровую шляпу и заговорщицки мне подмигнул. Кажется, он был в отличном настроении. Наверное, впервые чувствовал себя членом семьи.

Я рассказал, что все машины и цирковые повозки остановились на обеденный отдых возле большого озера в глубине шведских лесов, и дочка директора цирка захотела поплескаться в воде, пока другие будут отдыхать. Директор цирка думал, что за девочкой последит один из клоунов, но клоун почему-то решил, что, пока взрослые будут жарить кабана на большом костре, за девочкой будет приглядывать дрессировщик. Когда несколько часов спустя цирковой поезд собрался ехать дальше, девочки на месте не оказалось и никто не мог ее найти. Артисты искали ее весь вечер и всю ночь, даже некоторых животных выпустили на свободу в надежде, что те отыщут девочку по запаху, но все было напрасно. Проискав Панину Манину почти весь следующий день, все решили, что она утонула в озере. Два верблюда несколько часов стояли на берегу и пили воду, они все пили и пили, и многим пришло в голову, что, должно быть, верблюды учуяли в воде запах девочки и захотели выпить все озеро до дна. Но в конце концов верблюды утолили жажду, а дочь директора цирка так и не нашлась. Говорят, что много лет после этого директор цирка каждую ночь плакал во сне, Панина Манина была его любимицей, он любил ее больше, чем весь свой цирк…

Я сделал вид, что вытираю слезы, и почувствовал, что девочка с удивлением смотрит на меня. Золотко как будто поняла последнюю часть моего рассказа, ведь она сама только что тоже плескалась в воде у берега, поэтому я поспешил продолжить рассказ.

Но Панина Манина не утонула. Просто, пока взрослые сидели у костра, пили вино и ели жареное кабанье мясо, она отправилась в небольшое путешествие по лесу. Она пошла по тропинке в глубь леса, но вскоре у нее устали ножки, и она села в вереск среди высоких деревьев. Послушав, как воркуют голуби и ухают совы, девочка крепко уснула. Когда она проснулась, ей показалось, что прошло всего несколько минут, но на деле она проспала всю ночь и даже часть следующего дня, солнце стояло уже высоко. Панина Манина снова зашагала по тропинке, чтобы вернуться в лагерь циркачей, но, сколько ни искала, не нашла ни одной цирковой повозки и вскоре окончательно заблудилась. Поздно вечером она вышла к человеческому жилью — красному домику с шведским флагом. Перед домиком стоял розовый жилой автоприцеп, наверное, он-то и привлек внимание Панины Манины, потому что напомнил ей цирковые повозки. Хотя девочке было всего три года, она подошла к прицепу и постучала в дверь. Ей никто не открыл, тогда она вскарабкалась на каменное крыльцо красного домика и постучалась туда. Дверь открылась, и на крыльцо вышла старая женщина. Панина Манина нисколько не испугалась, ведь она была истинной циркачкой. Она посмотрела на незнакомую женщину и объяснила, что потеряла своего папу, но старая женщина не понимала ее языка, потому что Панина Манина приехала из далекой страны, в которой хозяйка домика никогда не была. Панина Манина не ела почти два дня и поднесла обе ручки ко рту, чтобы показать, что хочет есть. Когда женщина поняла, что девочка заблудилась в лесу, она впустила ее в дом. Она дала ей селедки, тефтелей, хлеба и сока из черной смородины, Панина Манина была так голодна, что ела и пила как взрослая. Вечером женщина постелила ей постель, а поскольку они не могли разговаривать, хозяйка, присев на край кровати, запела колыбельную и пела ее, пока девочка не уснула. Не зная, как зовут девочку, она называла ее просто Золотая…

Золотко снова подняла на меня глаза, может быть, потому, что я показал, как Панина Манина ела селедку и тефтели, а может, потому, что девочка в рассказе получила имя Золотая. Скорее всего, она плохо понимала смысл рассказа, однако я продолжал.

Панина Манина прожила в красном домике много лет. Никто во всей Швеции не знал, откуда она и кто ее родители, и с годами воспоминания Панины Манины о директоре цирка становились все туманнее. Вскоре она уже бегло болтала по-шведски, а потом и вовсе забыла родной язык, потому что ей не с кем было на нем разговаривать. Но — тут я поднял палец, чтобы показать, что забыл сказать что-то очень важное, — у хозяйки красного домика в шкафу в спальне был спрятан старинный хрустальный шар. Когда-то много-много лет назад она зарабатывала себе на хлеб, предсказывая людям судьбу в большом парке в Лунде. Теперь она снова достала хрустальный шар и предсказала, что ее Золотая Девочка со временем станет известной канатоходкой. Поэтому она как могла начала учить ее этому ремеслу. Девочка ходила по жердочке, по веревке, по краям бочек и чанов, и вот настал день, когда она уже могла показать свое искусство настоящему директору цирка. Прошло тринадцать лет с тех пор, как Панина Манина постучала в дверь красного домика. Гадалка прочитала в газетах, что в Стокгольм из далекой страны приехал знаменитый цирк, и в один прекрасный день старуха с девочкой отправились в шведскую столицу искать счастья. Это был тот же самый цирк из далекой страны, который приезжал в Стокгольм тринадцать лет назад, но Панина Манина уже не помнила, что когда-то давным-давно была в нем. Директору иностранного цирка очень понравилось искусство шведской девочки, и кончилось тем, что он принял ее в свою труппу. Ни Панина Манина, ни директор цирка даже не подозревали, что она его родная дочь…

Мария вопросительно посмотрела на меня. Ей всегда было интересно, как я заканчиваю свои истории. Может быть, в тот раз она особенно насторожилась, потому что мою историю слушали еще и маленькие ушки.

Говорят, что кровь гуще, чем вода, продолжал я свой рассказ, может быть, именно поэтому Панина Манина и директор цирка с первого взгляда понравились друг другу. Во всяком случае, Панина Манина решила вернуться с цирком в ту далекую страну, из которой он приехал, и там она широко прославилась как канатная плясунья. Однажды вечером, танцуя на канате высоко над манежем, она бросила взгляд на директора цирка, который стоял перед оркестром с хлыстом в руке, и там, наверху, она вдруг поняла, что директор цирка ее отец, оказывается, она не совсем забыла его. Такие мгновения называют «моментом истины», объяснил я. В замешательстве Панина Манина потеряла равновесие и упала на манеж. Когда директор цирка подбежал к ней, чтобы посмотреть, сильно ли бедняжка ушиблась, она протянула к нему руки и душераздирающим голосом воскликнула: «Папа! Папа!»

Золотко с удивлением посмотрела на меня и засмеялась, но, думаю, она не много поняла из моего рассказа. Другое дело Мария — та подняла на меня сердитый взгляд. Было ясно, что ей не понравился конец рассказа.

Заходящее солнце освещало нашу последнюю семейную встречу. Мы сложили вещи и направились к трамваю. Девочка бежала впереди нас по тропинке. «Папа! Папа!» — бормотала она. Мария взяла меня за руку и сжала ее. В глазах у нее стояли слезы. Приехав в город, мы разошлись в разные стороны. Больше я никогда не видел ни Марии, ни Золотка. Они ни разу не дали знать о себе.