Практическая педагогика. Роман о школе, любви и не только… - Ксения Демиденко

Дима был галантен, пытался угодить и моей маме, и папе, вспоминал наши детские игры, но мне так сильно хотелось, чтобы застолье закончилось, и Дима ушел. Честно говоря, я не представляла его своим мужем. Убирая тарелки со стола, я не удержалась и спросила отца:

– Пап, ты же понимаешь, что я никогда не выйду замуж за мужчину, которого не люблю? Зачем тогда этот цирк?

– Ты о Димке? Он – классный парень. Мне нравиться его общество. Заметь, он отличный предприниматель. И всего добился сам, хотя ты знаешь дядю Петю, он же тот еще жук, все в семью. У Димки есть стержень. В прошлом году прогорел с теми прицепами, не учел многого, но ведь не сдался, взял кредит, выкарабкался и снова на коне. А тебе с такой профессией нужен муж с деньгами.

– Вот только не нужно наезжать на мою профессию! Я хотела быть учителем – и я буду им. Хотя я знаю, что вы с мамой никогда не одобряли моего выбора.

– Да будь ты кем угодно, но уже почти 23 года. А замуж, а дети? Мы с мамой внуков хотим, – бурчал отец.

– Вон у вас Ванька Владиков есть, что мало? – отбивалась я.

– То Владика. А мы с мамой хотим, чтобы у тебя хорошая семья была. Нам тогда спокойнее пенсионерить будет. Ты же знаешь, муж и дети для женщины – это все!

– Не хочу ни того, ни другого. Я не домашняя женщина, – очень устала выдвигать отцу аргументы.

– А тебя никто и не заставляет жарить котлеты с утра до вечера. Дима в состоянии нанять кухарку.

– Па, Дима очень классный парень, – ответила я. – Кому-то он будет отличным мужем. Но не мне. Я не хочу выходить замуж… за Диму…

– Из-за того… бандита с большой дороги? – подняв голову и смотря прямо мне в глаза, спросил отец. – Из-за этого детского твоего романа?

– Папа, я любила его, – а про себя отметила, что и до сих пор люблю.

– Тебе тогда было только пятнадцать лет. Как ты знаешь, что это была любовь?

– Некоторые женщины любят только один раз в жизни. Только раз. Макс был для меня всем. Всем миром, – я отвернулась и уставилась в окно, боясь расплакаться. – С того времени не было никого, кто бы вызвал во мне такие чувства. И я думаю, что уже не будет. А если судьба мне пошлет такого, как Макс – вот он и будет мне мужем. Понимаешь, па, моим, таким, какой подходит мне, а не тебе и маме. И уясни сейчас, это точно не Дима.

– Если бы ваш роман продолжался дольше, ты бы устала от него, – отец говорил тихо.

– А я уверена, что нет, – категорически заявила я.

– Он просто воспользовался тобой. Вот и все. Как еще ребенка тебе не сделал, никак не пойму…

– А мы не были с ним… близки, – призналась я, хотя понимала, что отцу доказывать, что плевать против ветра.

– Ага, так я тебе и поверил, что он не дотрагивался до тебя, – с насмешкой заявил отец.

– Хорошо, что хоть дотрагивался. Есть, что вспомнить. Только он не уничтожил мою девственность. Он понимал, что меня воспитывали по-другому. «Ты будешь каяться», – говорил он. И как был неправ. Я много раз пожалела, что не он был первым мужчиной в моей жизни.

Отец стал хмурым. Никогда у нас не заходил разговор так далеко.

– Я был уверен, что ты с ним спала.

– К сожалению, не спала, – я улыбнулась. – Как сложилось, па, так и есть. Что уж говорить теперь. Мне завтра нужно ехать, ждут ученики. А ты можешь заняться поиском невесты для Димы. Пореспектабельней подбери ему девочку.

– Парню реально ты нравишься. Ну-ну. Сообщишь, когда наиграешься в игру «учительница». Это очень тяжелый и неблагодарный труд. Соня. Твоя бабка, моя мама была учительницей, я знаю ведь все нюансы этой работы. Я все хотел спросить, если бы он не погиб тогда так ужасно, ты бы вышла замуж за этого орангутанга?

– Да, вышла бы, даже если пришлось жить с ним в бедности, в комнате коммуналки и воспитывать с десяток детей, – я улыбнулась, представив эту картину. – И я была бы счастливой, папа, поверь, это правда.

Последняя ночь в родном доме… Завтра поездом опять в Киев в съемную квартиру. А пока один на один с воспоминаниями. Нашла большую коробку из-под сапог. В ней я храню свои рисунки. У меня не осталось фотографии Макса, но я его столько раз рисовала. А ему рисовала машины.

Пересеклись дороги наши лишь на миг

Твой взгляд один

И вдруг огонь в душе возник

Во мне печаль

Поёт натянутой струной

Но почему ты не со мной?

Ты – далеко, а я с тобой всё говорю

Как объяснить

Что всей душой – тебя Люблю

Что без тебя – жизнь стала серой и пустой

Что все мечты мои остались лишь с тобой.

Эту картинку я нарисовала в тот вечер, когда вернулась с последнего свидания. Спустя пять лет приписала с обратной стороны стихи.

В тот день мы с Максом пошли в кино. Я по обыкновению убежала из дому, чтобы родители не знали, что я встречаюсь с парнем, с которым мне нельзя было встречаться. Процеловавшись почти весь сеанс, за 10 минут до окончания фильма мы убежали из кинотеатра под покровом темноты. Хотя все время Макс следил, чтобы мы долго не оставались наедине, теперь он сам пригласил меня к себе в коммуналку.

– Когда ты сделаешь меня своей? – все время спрашивала его, но Макс отшучивался: «Вот закончишь школу, поженимся, и когда я сниму с тебя белое длинное платье и белоснежную фату, тогда, Соня, и будем мы с тобой по—настоящему вместе».

Но мне кажется, что в тот вечер Макс все же хотел нарушить свои планы. И я не была против. Его глаза просили прощения даже в то мгновение, когда он целовал меня так, как никогда до этого не позволял себе.

– Девочка моя, ты разрешишь мне любить тебя сегодня по—настоящему? – раздевая, шептал Макс.

– Ты же знаешь, что да, – радовалась я, ведь, наконец, что-то серьезное, существенное, а не сладкие поцелуи с привкусом жвачки.

– Не бойся меня, – шептал Макс. – Я сделаю это легко и медленно, тебе будет приятно. Возможно, не сразу.

Это был старый потертый диван, правда, с новым красивым бельем. Но когда он уложил меня на этот диван и начал целовать, он показался мне райским ложем.

Макс был взрослым сильным мужчиной, а я худющей десятиклассницей. Вспоминая все это, меня накрывало горячей волной. Но тогда к Максу пришли какие-то двое, что-то громко ему говорили. Он вернулся, но только затем, чтобы одеть меня, как куклу, и сказать: «Прости». Действительно, колдовство было разрушено. Макс провел меня домой. Мы шли и молчали. Что-то было в этом холодное и прощальное. Он довел меня до самой двери, ласково погладил по голове и посмотрел в печальные глаза. Он что-то хотел сказать, но не сказал. Улыбнулся и ушел. УШЕЛ. Если бы мне тогда знать, что навсегда, я бы уцепилась в его одежду и не отпустила. Но я тогда не знала, что больше его никогда не увижу. Я просто долго смотрела ему вслед.

Макса убили. Как мне потом сообщил отец, за какие-то там разборки бандитские. Мне не было важно за что. Просто его не стало. И весь мой радужный мир разрушился.

Я, как зомби, доучилась год в школе, после чего поступила в педагогический. Родители думали, что смена обстановки улучшит мое состояние и я забуду Макса. Но я до сих пор помню каждый день, каждый час, каждую минуту, проведенную с ним.

Институт действительно меня изменил. Будучи старостой, развернула такую самодеятельность, что не замечала вокруг ничего. Мне была необходима именно такая бурная жизнь, в которой могла тонуть, чтобы не оставалось ни секундочки на воспоминания. Все курсы, которые проходили в стенах института, я посещала. Денег родители никогда не жалели, поэтому пошла даже на бальные танцы, год позанималась. Между двумя иностранными – поход в бассейн. По кинотеатрам и театрам с подругами бегали, как дикие козы. С квартиры, которую меня заставили снять родители (мама посетила общежитие и с валидолом под языком покинула его), выходила в шесть утра, а возвращалась – в одиннадцать вечера.

Я знала, что красивая, поэтому кавалеров было много. Но всех их держала на дистанции. Один провожал к институту, второй домой, с третьим в кино, четвертый – серенады под окном пел. Но ночами мне все равно снился Макс…

Глава 12

Вова Титаренко

Мексиканские фильмы любя,

С героинями плакала поровну.

Но когда увидала тебя,

Жизнь рванула в обратную сторону.

Вова Титаренко появился на пороге класса через три недели после того, как начался учебный процесс. Это был вторник и я проводила на втором уроке русскую литературу в своем 10-Б, когда двери распахнулись и на пороге нарисовался (красиво появился) высокий, атлетического сложения юноша с лицом Казановы со стажем. Я чуть не задохнулась, настолько он был похож на Макса, только младше. Загорелый, черные гипнотические глаза, прямой аристократический нос, темные волосы до плеч… Меня накрыло волной воспоминаний, но не надолго. Он поймал мою реакцию, оценивающе прошелся своими глазами—угольками по моей фигуре с ног до головы и, никак не стесняясь того, что солидно опоздал, бархатным Максовым голосом громко выкрикнул: