Восхитительный куш - Полина Федорова

15

Усадьба князя Бориса Сергеевича Волховского находилась в самой аристократической части Санкт-Петербурга, на Первой Адмиралтейской. Княгине был предоставлен бельэтаж, где после тесноты в доме Тауберга, она вздохнула свободно. С облегчением, верно, вздохнула и Матильда, спасенная от наступаний на нее этого неловкого мужлана Тауберга, к коему так благосклонно стала относиться в последнее время ее хозяйка.

Что же касается самого Ивана Федоровича, то, несмотря на девять комнат, убранных мебелями гамбургских мастеров, гобелены на стенах и французские обюссоны на паркете, ему в сих покоях было не очень уютно. Ему вообще было нигде не уютно, кроме как у себя на Малой Ордынке да в офицерской палатке походного бивуака. Впрочем, и к столичной жизни мало-помалу можно приспособиться.

Хотя Петербург, милостивые государи, решительно не то, что Москва. Ежели в первопрестольной тон жизни задают баре, то тут пуп земли чиновник. Здесь вам и Академия наук, и Смольный институт, и Правительствующий Сенат, и Священный Синод, и Государственный Совет с его четырьмя департаментами, и все семь имперских министерств. Генералами да статскими превосходительствами хоть все каналы пруди, да и прочих мундиров и эполет с бахромой здесь поболе будет, нежели в Москве. А коль прибыли вы в Северную Пальмиру по делу тяжбенному, то без судейского чиновника вам никак не обойтись. Посему почти сразу по приезде отыскал Тауберг в Петербурге человека, крайне необходимого для разрешения щекотливой ситуации, в коей оказалась его протеже княгиня Голицына, да и он сам.

Человек сей был небезызвестный господин Осип Францевич Штальбаум, служивший при Академии наук в скромной должности архивариуса и имевший ученую степень магистра права. Вел он в столице частную юридическую практику, блестяще разрешая дела деликатного свойства, широкой огласке не подлежащие. Знал об этом Тауберг не понаслышке: именно вмешательство людей Штальбаума оказало неоценимую помощь князю Всеволожскому в поисках злодеев, покушавшихся на его невесту. И что важнее того, в кругах осведомленных поговаривали, что это именно Осип Францович добыл неоспоримые свидетельства супружеской несостоятельности вице-канцлера князя Белосельского-Белогорского, и Священному Синоду ничего не оставалось, как дать добро на развод, чего так добивалась супруга князя Глафира Венедиктовна. Для Александры Аркадьевны сей опытный человек был находкой, и она бестрепетно препоручила ему ведение своего разводного процесса.

Известно, с каким скрипом вращается на Руси громоздкая махина правосудия, без связей да взяток иные ждут решения своего дела иногда и десятки лет. Александра терпением не отличалась, поэтому за ценой не стояла, заставила плясать под свою дудку высокопоставленных родственников, а сверх того вытребовала из Москвы и самого Антуана, дабы тот самолично разъяснил суть дела своему кузену Александру Николаевичу Голицыну, обер-прокурору Синода и статс-секретарю, имевшему право личного доклада у самого государя императора.

В томительном ожидании проходили недели» Великий пост подходил к концу, и обитатели флигеля усадьбы Волховского жили, казалось бы, тихой, затворнической жизнью, почти никого не принимая у себя и мало выезжая с визитами. Но события событиями, а мысли, известное дело, материя капризная, им не прикажешь. Они приходят и уходят сами по себе, и им вполне по силам привести человека думающего в состояние как ажитации, так и крайней ипохондрии.

А какие мысли приходят весьма не старым господам по утрам, когда пребывают они в полусонной неге, не стоит и спрашивать. Все равно не расскажут. И ежели ночами думы сии, исполненные мечтательностью, подернуты романтическим флером, то по утрам они наполнены сладострастием и весьма реалистичны.

Не мог ничего приказать своим мыслям и Тауберг. Зачастую, переносили они его в покои княгини. Он видел ее, стоящую у венецианского зеркала в чем-то легчайшем и прозрачном. Вот она медленно подняла руку, освобождая себя от одежды. Легкая пена кружев соскользнула с плеча, чуть задержалась на пленительном изгибе бедра и беззвучным водопадом упала к ногам. Она увидела его в зеркале совершенно нагого, порывисто вздохнула и прикрыла глаза. Он молча шагнул к ней, прижал к мучительно ноющему телу. Одна рука ощутила упругую тяжесть грудей и вишенки отвердевших сосков, другая прошлась по своенравному изгибу тонкой талии, гладкому животу, коснулась золотистых завитков. Александра вздрогнула, еще сильнее прижалась к его разгоряченному естеству прохладными ягодицами. Иван застонал, зажмурил глаза, а когда открыл их, Александры уже не было. Не было и венецианского зеркала. Грезы улетучились. Он нашел себя лежащим на смятой постеле в спальне первого этажа, распаленного и злого. «Мальчишка, — обругал сам себя Иван. — Пустоголовый мечтатель».

Воздержанность во всем была отличительной чертой Тауберга. Даже в рискованные проказы, в кои втягивали его неугомонные друзья Волховской и Всеволожский, вносил он неизменно долю снисходительного добродушия и основательности, всегда остро чувствуя ту черту, за которой шутка грозила обернуться злобой, удальство — бесчестием. Воздержание было привычно Ивану Федоровичу, ибо женщины волновали его кровь, но связи с ними лишь бледными тенями проходили где-то по окраине его жизни. Иное дело теперь, когда раскаленное тело требует не просто плотских утех, а именно эту женщину. Когда каждый день видишь ее, прикасаешься к руке, вдыхаешь легкий аромат лаванды, терзаясь невозможностью сделать ее своей навсегда или хотя бы на одну ночь, чтобы помнить потом эту ночь до скончания жизни, во веки веков.

Взлохмаченный Тауберг нехотя накинул полосатый архалук, подошел к окну и мрачно уставился на погожее декабрьское утро, на тысячи радужных искорок, веселыми всполохами игравших по белоснежным сугробам, благостную голубизну высокого неба. Вдруг по коридору послышались быстрые шаги, дверь без стука распахнулась, и он услышал голос, полоснувший его, как удар кнута.

— Иван Федорович! — радостно воскликнула Александра, через мгновение оказавшись рядом с ним. — Иван Федорович! Мы победили! Слышите? Господин Штальбаум прислал нарочного. Синод принял положительное решение. Я свободна!

Она схватила Ивана за руку, с силой повернула к себе и замерла, встретившись с ним взглядом. Ей показалось, что на нее обрушился горячий, сметающий все на своем пути поток, и откуда-то изнутри ее навстречу этому потоку начала подниматься не менее раскаленная волна, грозя превратить тело в мириады трепещущих атомов.

— Свободна, — каким-то надтреснутым, хриплым голосом повторил за ней Иван, почти не осознавая услышанного.