Мой любезный Веньямин - Шмиэл Сандлер

Глава двадцатая

Неожиданное открытие

Из дневника Уилла Иванова:

"В шесть вечера я пришел домой и первым делом глянул на древо свое. Я ожидал все, что хотите, но то, что предстало перед моим взором, вынудило меня вскричать диким голосом: "Аллах Керим!" Нет, по вероисповеданию я далеко не мусульманин, просто часть клиентов нашего публичного дома арабы и я довольно сносно освоил некоторые палестинские междометия. Оказалось - этот вчера еще хрупкий стебелек, утром ветвистое дерево, а ныне уже плодоносит. Плоды были разноцветные, крупные и довольно странной формы. Так, во всяком случае, мне показалось издали. Решив получше рассмотреть, что это за фрукты такие, я подошел к горшку поближе и опять не удержался от возгласа: "Ах, мать твою эдак!" - сказал я по-румынски и это было еще более удивительным, потому что о румынском я имею весьма смутное представление - просто другая часть наших клиентов - рабочие из Бухареста - не очень торопятся рассчитываться с девушками, и мне приходиться, порою, посылать их за пределы нашего заведения на их родном языке. Я не верил глазам своим - щипнул себя за ляжку, дернул за волос. Да нет, не сплю вроде. Вот уж действительно не было печали. Я сел возле этого проклятого растения, которое вынуждало меня разражаться столь неожиданными восклицаниями, и снял очки. Нет, видение не исчезло. Да может ли такое быть - на моей дубине стоеросовой деньги растут: скомканные, еще не распустившиеся купюры и монеты мелкого достоинства. Как мне описать то состояние, которое охватило меня. Это была какая-то вакханалия чувств и мыслей. Я расхаживал по гостиной, как одержимый и все думал и думал - случаен этот первый урожай Веньямина (так я назвал цветок), или за ним последуют еще. И если он повторится, то, какие неограниченные возможности разумной жизни открываются передо мной? Только теперь до меня дошел смысл сказанных ботаником слов - "Думай о людях, Уилл". Разумеется, дядя Сеня, только о них я теперь и буду думать: я распущу все публичные дома, я сделаю человека добрее, умнее и лучше. С нежностью поглядывая на Веньямина, я вспоминал все, о чем когда-то говорил мне старик. "Будь спокоен, дядя Сема, - мысленно обращался я к покойному, - я приведу, наконец, человечество к светлому будущему, но без коммунизма и прочих излишних жертв" Тему о жертвах ботаник любил развивать особенно часто, и это навязчиво лезло мне теперь в голову"

Глава двадцать первая

Будни желтого дома

Как не казалась мне невероятной история с цветком, ничем другим я не мог объяснить широкий жест нищего Уилла положившего мне на счет, постороннему в сущности человеку, астрономическую сумму. Впрочем, такие же суммы он вполне мог тратить на себя - бабок то на дереве куры не клюют. А между тем, он ведь не гнушался подаяние просить. Если допустить, что вся эта цветочная драма действительно имела место, не столь уж и бесполезен был Уильям для потенциального убийцы, задумавшего лишить его ценного приобретения. Но поверить в то, что такое действительно возможно - растить деньги на деревьях, я не мог. Мне было трудно принять эту научно-фантастическую, а вернее, ботаническую версию производства денег. Убивать же Уилла за что либо иное было нелогично и бессмысленно. Возникал, правда, вопрос - почему убийца предпочел дожидаться пока Уилл попадет в дурдом. Не потому ли, что инсценировать самоубийство в клинике для душевнобольных куда безопаснее? Уилл провел в больнице несколько тяжелейших месяцев. Ему пришлось вынести немало серьезных испытаний: он невыносимо страдал из-за дефицита спиртных напитков. Его очень раздражал неусыпный надзор, так называемых, воспитателей, которые педагогическими наклонностями не отличались и чуть что, бывало, разворачивались и били воспитанника по уху. Дня три Уилл ходил словно потерянный, но вынужденное воздержание пробудило в нем доселе дремавший ум, и он, неожиданно для всех, проявил великую изобретательность по части изготовления самогона. Аппарат для гонки зелья был сооружен им в течение недели. Работал узник по ночам, когда утомленные от процесса воспитания надзиратели давили храпака в процедурном кабинете. Запасными частями к аппарату послужили старый рукомойник времен британского мандата и остов кухонного чайника с обрубленным носом. Пригодилась и куча проволоки, которую он подобрал на свалке. Дело было на пейсах и Уилл гнал самогон из мацы по одному ему известному рецепту, унаследованного им еще от отца. Три дня ему удавалось держать в тайне секрет производства самогона. Все это время он беспробудно пьянствовал, распевал, на чем свет стоит непристойные песенки и избивал надзирателей. Те буквально с ног вались, но обнаружить ничего не могли. Потом адон Бернштейн, бывший в свое время комендантом студенческого общежития и, собаку съевший на такого рода сыскных операциях, догадался заглянуть под мраморные плиты пола, где Уилл соорудил тайник. Аппарат был миниатюрный и замечателен тем, что приводился в действие микроскопическим двигателем при подключении в электросеть. Импровизированный движок работал бесшумно и за час гнал три литра превосходного первача. Рачительный Уилл за один вечер мог произвести запасы зелья на целый месяц. Он мог получить патент на свое детище, если бы подобного рода изобретения интересовали международную ассоциацию по делам рационализации и изобретений. Самогонный аппарат уничтожили, а Уилла поместили в общую палату, где содержались видные политические деятели современности.

Глава двадцать

вторая

Новая жизнь, новые надежды

Из дневника Уилла Иванова:

1

"Утром следующего дня на работу я не вышел, а стал мастерить глубокую деревянную кадку, куда бережно собирался переселить Веньямина. В горшке ему уже было тесно, пришла пора пускать корни, а для этого необходим простор. Каждые два часа я поливал Веню водичкой и ждал урожая. Спустя сутки, я снял еще двести шекелей. "Однако цветоводство это выгодно, - думал я, - старина был гений!" На работу я в этот день не вышел, а в офис отправил заявление " по собственному..." Представляю, как удивились моему решению девочки: в этот день намечался визит Самсона, в числе других я мог получить порядочный куш и пропустить смену, значило лишиться верного заработка. Ах, знали бы, милые девушки, что за ту же смену мой Веня может перекрыть все мыслимые их заработки. В десять утра мне позвонил хозяин кабинета и поинтересовался причиной моего увольнения. "Не желаю более лизать задницы твоим клиентам" - Сказал я. Наглость моя ошарашила баал а-байта. Разразившись вульгарной бранью, он предупредил меня, что я еще пожалею о своем поступке и в раздражении бросил трубку. "И чего разволновался, - дивился я, - мало что ли претендентов на мое место?" Стоило ему объявить конкурс на вакантное место и от кандидатов бы не отбился. Так он впоследствии и поступил: заменил меня отставным генералом авиации, репатриировавшим из Белоруссии. Иван Брагин, так звали ветерана военно-воздушных сил СССР. Генерал Брагин был крепкий русский мужик, женившийся на еврейке и ради нее пожертвовавший военной карьерой и генеральской пенсией. Ранее он успешно воевал в Афганистане и был не прочь поделиться опытом с еврейскими асами, но в Израиле штурвала ему не доверили, и он стал вышибалой в доме терпимости. Хозяин не упускал случая похвастать перед клиентами воинским званием Ивана, и те не скупились на чаевые. Про генерала подрабатывающего в борделе писали в местной прессе, но мне к тому времени было уже не до него. С утра и до вечера я ходил в радостном возбуждении, пытаясь разрешить назревшую проблему - как повысить урожайность Веньямина, ведь там, где можно собрать двести шекелей в сутки, при научном подходе снимешь триста, четыреста, а то и всю тысячу. А ежели дело пойдет, можно и рощицу Веньяминов высадить, на пощади эдак в десять га. Нет, под открытым небом, пожалуй, не посадишь - найдутся любители заглядывать в чужой огород. В теплицах надо бы. Деньги должны расти без свидетелей. Только теперь я понял, почему у старика временами водились деньги. И вовсе не заграничные то были гонорары, просто в промежутках между экспериментами ему удавалось стричь купоны, которые он, по обыкновению, тут же раздавал каждому кому не лень было просить.