Внизу наш дом - второй вариант - Сергей Калашников

   Потом снова задрал, на этот раз хвост и, после зависания, разогнался уже носом вперёд, выйдя из пике ещё до того, как скорость стала значительной. Да тут же и сел прямо на поле, остановив самолёт рядом с автомобилем.

   - Пионер Субботин демонстрацию техники закончил, - доложил я, подходя к мужчинам.

   - Впечатлён. Поликарпов, - ответил тот, что ниже ростом и протянул руку для приветствия.

   - Ну, ты и выдал! - подхватил второй. - Чкалов. - А меня научишь?

   - Отчего бы не научить, Валерий Павлович, - кивнул я приветливо. - Но, вообще-то, этот цирковой номер практического значения не имеет - чистые понты. Ну, и, главное, чтобы вы поверили моим словам о том, что в авиации я разбираюсь.

   - Гляди-ка! - воскликнул Поликарпов. - Он заднюю плоскость сделал сплошной. То есть, при набегании потока сзади, рули не заламывает. Точно! И ось сцентрирована. На рулях направления - тоже.

   Валерий Павлович покачал элероны, глядя на то, как от его усилий покачивается ручка: - Тут такая же история. А зачем ты такое мощное крыло применил? Можно было и попроще сделать. И полегче, - он приподнял плоскость за конец, наклоняя весь самолёт.

   - Рассчитано на двигатель в двести пятьдесят - триста лошадок, - согласился я, не ломаясь. - Вот с ним бы я вам даже "кобру" Пугачёва показал, а с этим мотоциклетным недоразумением даже простейшие фигуры высшего пилотажа приходиться делать только после разгона за счёт снижения. И то не все.

   - Рассчитано, говорите! - приподнял брови Николай Николаевич. - Может быть вы, юноша, окажете нам честь и присоединитесь к конструкторскому коллективу, в котором я работаю?

   - Этот вопрос мы обязательно обсудим, - кивнул я. - Но сначала мне необходимо рассказать о том, откуда я такой умелый и знающий.

   - Эй-эй! - донёсся голос со стороны автомобиля. - Об этом не может быть и речи. Разговор шёл только о показе самолёта. Ты вообще не должен был тут садиться, - из кабины выбрался старший инок Крутилин. На этот раз в военной форме с тремя кубарями в петлицах.

   - Показ, так показ, - ответил я миролюбиво и достал из кармана отвёртку. - Посмотрите, Николай Николаевич, как устроено крыло.

   - На внутренний осмотр у гражданина Поликарпова допуска нет, - категорически заявил Крутилин.

   - А он и не требуется. Достаточно моего авторского позволения, если Николай Николаевич интересуется, конечно.

   - Несомненно, интересуюсь. Вероятно у вас металлический набор? Если крыло рассчитано на мотор солидного веса, то нагрузка выходит килограммов пятьдесят на каждый квадратный метр.

   - Набор сосновый, но крыло рассчитано на нагрузку в четверть тонны на квадратный метр. Статически я его испытал - так что прикидки частично подтверждены.

   - Что? Положили концами на опоры и нагрузили ста пятьюдесятью пудами? И уцелело?

   Я кивнул. Посмотрел на недовольное лицо Крутилина и поспешил распрощаться, затолкав при рукопожатии записку в руку Валерия Павловича. Ничего особенного - просто мой адрес. Давать свои координаты самому Поликарпову на глазах у бдящего чекиста показалось мне неправильным.

   ***

   Письмо от Николая Николаевича пришло мне с обратным адресом Валерия Павловича спустя пару недель. Этим путём, то есть через Чкалова, мы переписывались до ноября, до моего отпуска, который я планировал провести в Москве. А меня каждые выходные мучили вопросами, на большинство которых я отвечал, что достоверными сведениями не располагаю. Ну, не интересовался я никогда политикой. И заметных событий помню не так уж много. Припомнил войну в Испании - она как раз началась в тридцать шестом после мятежа. Даже фамилию генерала Франко назвал. И Долорес Ибарури. Про то, как сначала наши ишачки причёсывали Мессеров, но потом, после установки на тех более мощных моторов, стали терпеть поражения.

   Про репрессии тридцать седьмого благоразумно "забыл". Забыл и год, когда произошли события на озере Хасан, но предположительно это было в тридцать восьмом и за них наказали кого-то из больших военачальников. Имени называть не стал - не хватало мне ещё кого-то подставлять.

   К тридцать девятому году отнёс Халхин-Гол, начало Второй Мировой с нападения на Польшу первого сентября, зимнюю войну в Финляндией из-за прилегающей к Питеру территории и отметил слабость подготовки Красной Армии. Ещё вспомнил, что наши лётчики оказывали интернациональную помощь китайскому народу в борьбе против японских милитаристов, но точных дат не назвал - я их и не знал никогда.

   Одним словом, как-то не о том меня спрашивали. А потом вдруг и это прекратилось - словно забыли. Но в конце октября приехал к нам в аэроклуб "инок" Вертелин, одетый в форму со знаками различия лейтенанта.

   - В общем, Шурик, выводы о тебе сделали, - сказал он прямо от порога. - И решения приняли. Ты действительно тот, за кого себя выдаёшь. Поэтому вашим контактам с Николаем Поликарповым мешать не станем. Более того - даже поспособствуем. Билет тебе купим, гостиничный номер оплатим, но все беседы должны проходить под стенограмму и в присутствии охраны. Ты - человек взрослый - должен понимать и способствовать нашим сотрудникам. И, да, я не Вертелин, а Конарев Игнат Кузьмич.

   - А Крутилин?

   - До него тебе нет дела. Он теперь занимается другими вопросами. А вот стенографистка будет та же самая.

   - Кстати! - поняв, что наконец-то разговариваю с адекватным мужиком, обрадовался я. - Спасибо, что тогда пригласили на встречу Валерия Павловича.

   - Это не я. Крутилин решил, что мнение лётчика-испытателя из ЦКБ будет не лишним.

   - И каково же это мнение, если не секрет?

   - Какой там секрет! Оба в один голос кричат, что ты действительно отличный специалист. Другие наши товарищи, ознакомившиеся с эскизами, которые ты отправлял Поликарпову, с этой точкой зрения согласны. За винты изменяемого шага уже посадили профильный коллектив.

   - Куда посадили? - охнул я. - На какой срок?

   - Да за кульманы посадили и за расчёты.

Глава 12. Отпуск

   Начальник аэроклуба отпустил меня на отдых только в начале ноября. Раньше не мог потому, что нужно было постоянно обслуживать технику - полёты осенью шли интенсивно, так что я и сам не особо настаивал. А как погода испортилась, и начались дожди - тут и вырвался.

   Мусенька взялась провожать меня до самого поезда, и отказать ей в этом я не посмел. Даже не стал спрашивать о том, как же занятия в школе? На вокзале встретились с "инокиней Надеждой" - она была в партикулярном платье и выглядела сногсшибательно. Подруга моя, вручая мне холщовую сумочку с дорожной снедью, косилась на "соперницу", поджимая губы - верный признак, что встревожена. Особенно встревожена потому, что мы явно знакомы, и ещё стенографистка обращалась со мной не как с ребёнком, а на равных.