Как воспитать незаурядную личность - Валентин Бадрак

Близкие идеи и мотивационные импульсы имели место и в семье, из которой вышел Мстислав Ростропович. Формирование шкалы ценностей молодого Ростроповича чрезвычайно тесно связано с ориентацией на отцовскую судьбу, конечно, не только потому, что Леопольд Ростропович был блистательным мастером игры на виолончели. Как и в случаях Моцарта и Нобеля, на переднем плане перед ребенком разворачивалась судьба отца, а титульной страницей собственного жизненного плана стали отцовские критерии миропонимания. И только потом сработал рычаг, который мы ошибочно считаем основным, – воплощение отцом уникальной идеи, согласно которому сын стал «ранним музыкальным чудом». Довольно весомым шагом Ростроповича-старшего, отражающим его понимание «потрясений и переворотов», явился поспешный отъезд семьи из искалеченного революцией Петрограда, – Леопольду Ростроповичу была чужда как борьба масс за самоопределение, так и борьба групп интеллектуалов-фанатиков за власть. Музыка несла особую волну самодостаточности, она исключала обязательность участия в борьбе, как бы уводя в иную плоскость бытия; хотя не подменяла и не избавляла от следования жизненным принципам. Это было то неотъемлемое и бесконечно ценное, помимо самой музыки, что удалось Ростроповичу-старшему вложить в голову взрослеющему сыну. И конечно, связь отца и сына была скреплена даром мальчика: он, повторяя биографические вехи далекого Моцарта, с четырех лет справлялся со сложнейшими клавишными мелодиями. Тут обязательно стоит отметить своевременность приобщения Мстислава к музыке. Ведь даже в таких сильных воспитательными традициями семьях, как у Пастернака или Сикорского, дети при высоком уровне образования были предоставлены самим себе, поскольку родители предпочли дать им полную свободу выбора. Любопытно в этом контексте еще раз отметить, что Борис Пастернак долгое время не мог выбрать между музыкой и литературой, и лишь отсутствие у него абсолютного слуха решило дело в пользу литературы (в то же время важно другое – наличие мотивации стать кем-то, достичь уровня отца, который, как известно, был маститым художником).

Однако вернемся к Ростроповичу. Мать юного Мстислава, Софья Федотова, слыла талантливой и удачливой пианисткой, и ее музыкальный дар определенно способствовал и профессиональной ориентации сына. Пожалуй, удивительным можно назвать упоминание о Леопольде Ростроповиче женой Мстислава Галиной Вишневской – она назвала свекра «слабовольным». Возможно, что так оно и было в обыденной жизни. Но это отцовское слабоволие ничуть не помешало дружить с сыном, иметь с ним доверительные отношения, находиться на одной волне и с ранних лет увлечь игрой на сложном, оригинальном музыкальном инструменте. История словно закрепляет определенные условия успеха, повторяя элементы в исходных данных: Мстислав Ростропович, как и Вольфганг Моцарт, тоже имел старшую сестру, правда, разница в возрасте у них была меньшею. Но именно на мальчика отец делал ставку, это подтверждает и переезд в Москву, когда Мстиславу, по мнению отца, понадобилось системное обучение. Мальчику исполнилось пять лет, а он, благодаря отцу, находился уже в эпицентре современной музыкальной среды. Музыкальная школа Гнесиных с учебой у лучших мастеров стала первой вехой в его становлении и первым местом, где его оценили как талантливого виолончелиста. Не прошло и года с момента поступления в Гнесинку, как Мстислав с сестрой уже играл в Колонном зале, умиляя высокопоставленных чиновников страны Советов. Первые успехи, ободрение отца и необозримые перспективы отныне подстегивали самолюбие мальчика, стимулировали его к еще большей усидчивости. Прямым следствием волевых усилий стал прием Мстислава в училище при Московской консерватории.

Роли в семье Ростроповичей распределились традиционным образом (еще одно подтверждение, что вековые традиции при воспитании детей имеют свой важный кодифицированный смысл). Как и в семье Теслы, именно мать дала сыну веру в будущие достижения, при помощи ее воли в нем родилось устойчивое чувство уверенного в себе мужчины. Мать надежно загрунтовала доставшуюся мальчику от отца едва проглядываемую в минуты отчаяния слабинку духа. Но именно отец сыграл ключевую роль в приобщении сына к миру музыки. Фактически жизнь Мстислава Ростроповича была организована таким образом, что никакого иного выбора, кроме карьеры музыканта, ему не было предопределено. Но опять, анализируя воспитательную конструкцию «отец – сын», стоит упомянуть, что у Мстислава Ростроповича и Галины Вишневской было две дочери. Но, несмотря на строгость и педантичность родителя, вдумчивого педагога, «постоянно занимавшегося их воспитанием», – никакой вовлеченности в профессию тут не случилось. Как не вышло с дочерьми у Леопольда Моцарта и Леопольда Ростроповича. Но примеры, приведенные ниже, все-таки отражают возможности отцов при вовлечении дочерей в область своего действия. Сама деятельность тут отличается наличием коммуникации – это та форма общественной и социально значимой активности, где женщина легко преуспевает, часто превосходит мужчину.

Не менее интересна история вхождения в политику Индиры Ганди. Ее пример прямо указывает на возможности неклассической формы близости – когда дочь больше привязана к отцу, а сын – к матери. Такие версии психоэмоциональной связи в первую очередь зависят от силы личности одного из родителей. Кроме того, такая форма близости часто проявляется в семьях, где речь идет об единственном ребенке, или когда в семье были прежде смерти детей. Именно так сложилась судьба Индиры Ганди, единственной дочери первого премьер-министра Индии Джавахарлала Неру. Так же как мальчики, обласканные в детстве женщинами (матерями, бабками, нянями), так и девочки, всецело поддерживаемые мужчинами, с детства воспитываются в уверенности в собственной значимости и с ощущением высокой самооценки. С ранних лет Индира была любимицей деда Мотилала Неру, который баловал девочку, покровительствуя и поощряя любые проказы. В свое время он позаботился о блестящем образовании сына, с момента же рождения внучки считал своим священным долгом заниматься развитием ее интеллектуальных способностей. Но детские забавы оказались непродолжительными. «Моя память не сохранила детских игр», – напишет она много лет спустя, когда станет известной. В доме деда часто собирались общественные деятели для дискуссий о независимости государства. Говорившие сменяли друг друга, увлекая воодушевленными речами, ораторскими приемами и неповторимой экспрессией паралингвистики, – эти представления нравились маленькой девочке. «Моя общественная жизнь началась в трехлетнем возрасте. Моим любимым занятием было произносить громовые речи перед слугами», – ребенок, поощряемый дедом, выразительно и трогательно подражал взрослым.

За вовлечением в общественную жизнь последовало органичное втягивание в политику, которая стала неотъемлемой частью жизни семьи. Аресты, обыски, описи имущества, пребывание родителей и родственников в тюрьмах и общие притеснения со стороны властей способствовали раннему взрослению Индиры, проявлению самостоятельности и самоопределению. Бывали периоды, когда едва ли не все члены семьи находились в тюрьме, и девочка невольно проникалась семейными идеями. Независимость родины и развитие Индии с ранних лет не были для нее некой абстракцией, а, напротив, отождествлялись с вкладом семьи и личной ролью в процессе противостояния и борьбы. Многое изменило в жизни юной Индиры смертельная болезнь матери. И не только потому, что это позволило ей получить европейское образование (когда ей было 9 лет, родители выехали в Швейцарию для лечения туберкулеза Камалы), но и способствовало формированию персональной системы ценностей. Вместе со смертью мамы все представления о материальных благах, удовольствиях и романтизме отошли на второй план, поставив на первый убежденность в собственном предназначении. Индире в то время только исполнилось 18 лет.

По примеру отца и по его настоянию девушка завершила образование на Западе. В Сомервильском колледже Оксфордского университета она встретила (знакомого, впрочем, с детства) Фероза Ганди, за которого вскоре вышла замуж. Но хотя она успела родить двух сыновей и искренне благоговела перед материнской ролью, душа ее уже давно принадлежала политике. Потому, когда ее отец стал премьер-министром (первенцу в то время было лишь три года, а второму сыну – только год), Индира стала частой гостьей в Дели. Джавахарлал Неру поручал дочери все более важные дела, а однажды обнаружил, что попросту не может (и не желает) без нее обходиться. Подготовка иностранных визитов, встреча делегаций, сопровождение глав правительств в поездках по стране, проработка сложных решений – как личный секретарь премьер-министра Индира была надежной и умелой, великолепно ориентируясь в международной и внутренней политике. Наконец настал день, когда она с детьми поселилась в доме отца в Дели. Можно спорить, нужна ли была женщине такая судьба. Казалось, Индира была не способна к выполнению только традиционной в Индии роли женщины, жены, и семья ее жила по другим законам. А через десятилетие, после смерти мужа от инфаркта, Индира полностью сосредоточилась на государственной деятельности. В 48 лет она стала самым молодым премьер-министром гигантской державы, снискала славу выдающегося политика в сари, а в 66 лет пала жертвой заговора от рук своего же охранника. Впрочем, она следовала своей миссии, в формировании которой приняли участие дед и отец. Одним словом, это был ее выбор, и он оказался частью программы, заложенной еще в детстве родительской рукой.