Женщины для вдохновенья (новеллы) - Елена Арсеньева

Грушенька, портрет маменьки, была к ней чрезвычайно привязана и видела в ней образец того, как до’лжно вести дом (а именно — никак), как обращаться с мужем (держать в черном теле) и как развлекаться (иметь побольше тайных и явных любовников). Впрочем, последней премудрости Грушеньку и учить не было надобности, ибо уродилась она необычайно страстной особою. Еще до замужества тянуло ее к плодам запретным, однако belle Stephanie сумела соблюсти дочь и выдать ее замуж прежде, чем та познала бы сладость греха с каким-нибудь обворожительным конюхом, смазливым лакеем или хорошеньким гвардейским офицериком, очередной причудою самой Степаниды Алексеевны.

Впрочем, в том, что Грушеньку выдали замуж все же девицею, была заслуга не столько матери с отцом, сколько бабушки-староверки. Еще и много лет спустя будет графиня Закревская страдать от раздвоения собственной воли: зачитываться любовными романами (и заводить их бессчетно!), а после этого слезно молить об искуплении грехов, творя двуперстное, старообрядческое крестное знамение.

Арсений Андреевич был, конечно, служака ретивый, однако принадлежал к числу тех мужчин, которые супружеские обязанности исполняют именно что по обязанности. Разохотив молодую жену, он ее ни в коем случае не удовлетворял, а впрочем, судить его за то трудно, ибо сия задача всяко была б ему не по силам — с его-то возможностями. К тому же он, бедолага, и знать не знал, что женщина в постели тоже должна кое-что получать… и это отнюдь не деньги за доставляемое удовольствие. И вот постепенно начала у дочери belle Stephanie развиваться та же болезнь, что развилась некогда у маменьки, а именно: истерия на почве хронической неудовлетворенности. Болезнь эта усилилась после кончины Степаниды Алексеевны.

Нервические припадки Грушеньки очень беспокоили ее мужа, который вступил на тот же скользкий путь, что и его тесть: всячески потворствовал капризам жены и словно в упор не видел, что в их доме толчется чрезмерно много молодых и красивых мужчин. То есть они как бы приходили выражать сочувствие больной прелестнице — ну а что выражалось сие сочувствие исключительно в ее будуаре, так ведь больная и должна лежать в постели…

Увы, лежать там одна Аграфена решительно не хотела! И частенько мужчина, явившийся ее навестить (запросто, по-дружески, даже где-то по-товарищески!), бывал в сию постель (в постелю, как говаривали в описываемое время) увлечен. Как правило, воспринималось сие с удовольствием, потому что Аграфена, повторимся, была собою прекрасна, истинная la belle. Однако кое-каких слабаков ее любовная ненасытность пугала. В их числе оказался и некто Шатилов, в которого наша чаровница внезапно влюбилась, да так, что пожелала давать ему доказательства своей привязанности по нескольку раз на дню. Более того — еще настаивала, чтобы он тайно, с помощью верной горничной, проникал к Аграфене Федоровне и ночью. Вскоре Шатилов уже на ногах не стоял, исхудал, побледнел и на службе совершал такие оплошности, от которых его карьера вскорости должна была сойти на нет. А вот Аграфена явно повеселела, поздоровела и беспрестанно вела разговоры о том, что им с любовником нужно встречаться чаще. Предчувствуя свою неминучую погибель, в помрачении сознания, Шатилов однажды при встрече с генералом Закревским разрыдался и чуть ли не в ножки ему кинулся, каючись в грехе прелюбодеяния и… умоляя спасти его от домогательств Аграфены Федоровны!

История сия сделалась известна, но никого особенно не удивила: о похождениях Аграфены Федоровны уже давно втихомолку судачили. Арсений же Андреевич оказался в ситуации непростой, из которой предпочел выйти с каменным выражением лица, сделав вид, будто ничего не случилось.

Он очень любил жену, вот какая беда! Говорят, у каждого человека непременно сыщется в жизни особа, против коей он бессилен, чарам коей не может противостоять. Таким человеком для Арсения Андреевича была его жена… Так что в доме Закревских ничего не изменилось, ну разве что Шатилова велено было не принимать. Да, впрочем, он и сам обходил сей особняк стороной, не ленясь лишний раз давать порядочного крюку, лишь бы не попасться на глаза ненасытной Аграфене.

В числе приятелей Закревских, принятых в их московском доме, был некий Александр Яковлевич Булгаков, чиновник и приятель, к слову сказать, Петра Вяземского, Александра Тургенева и Василия Львовича Пушкина. Господин Булгаков был завзятый сплетник и частенько сообщал своему брату Константину Яковлевичу из Москвы в Петербург все самые свежие новости, касаемые светской жизни.

В ноябре 1821 года А. Булгаков писал брату о болезни Аграфены Федоровны: «Закревская все так же; только я не одобряю, что всех к ней пускают. У нее нервы расстроены ужасно, я видел это во время смерти матери ее, а всякий к ней входит, все с ней болтают, а главное для нее лекарство — покой и покой. Этого мало. Она все читает, и что же? Романы! А тут одно трогает, другое сердит, третье пугает, и все тревожит. Она себя очень расстраивает этим».

А спустя несколько дней господин Булгаков сообщал: «Закревской все то лучше, то опять припадки. По моему суждению, у нее просто падучая болезнь. Припадки делаются вдруг, и пресильные. Кажется, и добрый наш Арсений подозревает это. Его очень убивает положение жены его. Утешение иметь детей, кажется, у него отнято».

Этот прелестный эвфемизм означал, что Арсений Андреевич отлучен от супружеского ложа. Аграфена Федоровна сделалась невыносима, просилась уехать. Доктора смотрели на сие предприятие благосклонно: припадочная красавица с ее причудами им изрядно осточертела. Поразмыслив, Закревский решил отправить жену в Италию на лечение, хоть ради этого пришлось залезть в долги — в счет доходов будущего года.

Разумеется, и речи не шло о том, чтобы супруг сопровождал ее: с Аграфеной Федоровной отправился отец. Толстой был просто в восторге и предвкушал покупки очередных антиков. Отправив в сентябре 1822 года жену, Закревский вернулся в Петербург, и теперь уж Константин Яковлевич Булгаков отписывал брату: «Закревский болен. Я вчера долго у него был. Он при мне получил письмо из Венеции от жены. Тесть дорогой нашел средство и там купить три манускрипта. Хвалит, как все дешево. Дочь его удерживает от покупок, хорошо, как бы и пример ему показывала собою, но этому мудрено поверить».

Ох, прозорлив оказался Булгаков!

Belle Аграфена под южным солнцем расцвела и распустилась вполне, как истинная северная роза (так итальянцы настойчиво называли всех без исключения русских красавиц). Однако вспомним, что слово «распустилась» в русском языке многозначно…

Очень скоро до Петербурга доползли слухи о том, что у Аграфены Закревской завязался бурный роман с графом Леопольдом Кобургским.