Серебро - Петр Вегин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
1930
"Собака, гитара и я"…
Собака, гитара и я —какая большая семья!
По волнам житейских заботгитара в дыму папиросок —как шлюпка, в которой плыветЛюбовь — молодецкий матросик.
Зачем ты взлетаешь, душа?Зачем полуночной порою след женщины ищет, шурша,собака бубновой листвою?
Неужто нам плохо втроем?Мы есть вопреки фарисейству,а женщину если найдем —погибнет святое семейство.
Она уведет, уведет…Ведь женщины этим владеют.Допустим, собака возьметгитару, но спеть не сумеет.
Давайте уж лучше втроем…Но вновь соблазняет загадка:гитара твердит о своеми тянет по следу собака…
1977
Под занавес лета
Под занавес лета, когда уже песенка августа спетаи кажется — выпадет решкой вечернего солнца монета,вдруг вспыхивает семидневное Бабье Лето,как семь сердоликов сентябрьского браслета!Хохочет крылатый мальчонка с колчаном и луком,рискуя свалиться с потешного велосипеда,он женщин пронзает, как будто опилочных кукол,пернатой стрелой! Чем отравлены стрелы — известноПоэтам.Наглец белокрылый, он не выбирает объекта —что школьница, что жена страхагента,без промаха бьет, и его откровенное кредо:все, кто не подходит под занавес жизни — под занавес лета!Чего не сумела Весна — совершит Бабье Лето.На счастье нет вето. Так выдумана la vita,что нашей судьбы мы не можем предвидеть кульбита.Я жил вроде смерда — вошла ты и вместо ответавплела в свои волосы жизнь мою светлою лентой.Сентябрь листопадом наполнит кисеты. Под занавес летапонятней душа и осыпана звоном брегетаземля, на которой мерцают таинственным светомхудожник с певицей, студентка в объятиях студента,кассирша с таксистом, трубач и солистка балета —все, кто наповал стрелой возрожденья пробиты,одной на двоих — словно Мастер и Маргарита…
1974
Оптимистическая баллада
С вопросом «Как жизнь?» возникнетразиня, как водолаз.Отвечу ему, разине:«Спасибо, не удалась…»
Мольеровскою улыбкойприкрою в который раз,как рецидивист улику —«Спасибо, не удалась..».
Не лгите пред снегопадом!Припомнить пора опять,что лучший способ скрыть правду —это ее сказать!
Но все-таки, снеже белый,как это ни тяжело,не надо, не переделывайжизнь мою набело.
Я пел — если только пелось, но все же — не удалась,в сравнении с тем, что хотелосьсделать и спеть для вас.Не ерничаю, не дурачусь:Мне тридцать седьмой год!Я в ваших глазах удачник,а в собственных — наоборот.
Вы видите то, что сделано, я — то, что хочу для вас.Простите мне самонадеянность.Спасибо. Не удалась.
Хотел соловьем прославитьсяв березняке людей,да бас помешал. А вам нравится,что басом поет соловей!
Когда я — метр семьдесят восемь,в гроб лягу — метр семьдесят три,поэты тяжелыми розамиприколют крылья мои.
Я командируюсь в чистилище!Но прежде скажу как смехач,что жизнь — это дробь, где удача — в числителе,а знаменатель — для неудач.
Покорнейше извиняйте,что все делю пополам:с собой унесу знаменатель,числитель останется вам!
1976
Над крышами
Поэма
Эта поэма начата во Флоренции в дни убийства Роберта Кеннеди. Трагическая гибель Альдо Моро и события в Италии, связанные с борьбой против неофашизма, вернули меня к работе над ней.
Мои герои — современные Ромео и Джульетта. Написанная в форме монолога главного героя, поэма показывает одиночество молодого человека, его конфликт с лживым обществом и попытку подняться над этим миром, взлететь и сохранить спасительную любовь. За эту дерзость взлета и превосходства мир крыш смертельно мстит окрыленным Ромео и Джульетте…
Как хочется, разворачивая газеты, видеть снимки счастливых влюбленных вместо снимков гневных демонстрантов и, слушая новости, узнавать, что похищен не Альдо Моро, а какой-нибудь редчайший цветок.
Мир крыш, к сожалению, представляет другие примеры — Че Гевара, Мартин Лютер Кинг, Сальвадор Альенде, Альдо Моро. Страшно думать, что этот список может иметь продолжение.
Жизнь, пробудившая поэму, пока что не меняется с изменением чисел в календарях.
Рвануться и вымахнуть! — над крышами, рыжими дымными черепичными крышами, над суетой, что гнездится под этими крышами, над нищими духом, над богатыми нищими, над бывшими, над настоящими, дальними, ближними, над биржами, над пивными копчеными днищами, над пьющими, над оплеванными, плюющими, над бьющими бывших любимых, над клянущимися, клянущими —рвануться и вымахнутьлюбою ценой, но толькооткусить от голубого яблока неба!
Нет, Флоренция,видно, и о твой воздух не опереться крылами,можно дышать, но невозможно взлететь.Твой воздух, некогда густой,разбавлен криками газетчиков,клаксонами автомобилей, гитарами,плохими копиями Боттичелли, шепотом гадалок,кинорекламами, анонимками,оставляющими яркие следы, как краденые поцелуи.Можно дышать, но невозможно взлететь.
Тяжело машут во мнелегкие — мои внутренние крылья.Черные монахи спешат схоронитьзаколотое ржавым ножом сердце.
Жарко. Крылья обвисли,голодными близнецами тащатся по мостовой,на них наступают модные каблуки.
Сотни вывесок «Удаление зубов»,ни одной —«Удаление крыльев».
Горбатый антиквар на перекресткепродает пару старых дуэльных пистолетов:они лежат валетом — красивые символы смерти —в округлом футляре красного бархата,как рыбы в кровавой проруби.
Купитьи вызвать на дуэль из зеркаласобственное отражение?
Ножницы женских ног,переходящие улицу,отрезают меня от моих миражей.
Разноцветное мороженоепродается на выбор — как мнения в парламенте.
Можно дышать — но невозможно взлететь.
Город уходит под крыши,как рыбы уходят под воду.
Дай поцелую лапу,пятнистая дворняга моей надежды!Иди в поводыри к кому-нибудь другому.
Выпьем, Флоренция,на помин крыльев моих,за упокой близнецов моих, умирающих с голоду.Сегодня двери кафе — как двери в рай.
Вина, девушка, вина!Чистого, как чистота всего несбывшегося,крепкого, как опора, которой нет,вина, глоток винаиз красивой бутылки, что у вас за спиной…
Что у вас за спиной???