Инженеры Кольца - Урсула Ле Гуин

— Тот, который создал новую религию?

— Да, — ответил Госс и рассмеялся, как будто это было очень смешно. Но я не знал, смеется ли он над последователями йомеша, или надо мной.

Я решил задать вопрос типа «да — нет», который позволил бы, как минимум, определить степень туманности и двусмысленности ответа. Фейкс подтвердил то, что мне сказал Госс, — вопрос мой может касаться тем и проблем, о которых прорицатели не имеют ни малейшего понятия. Я могу спросить, каков будет урожай хоольма в северном полушарии планеты С., и они дали бы мне ответ, не зная до этого момента даже о существовании этой планеты. Это обстоятельство, как мне казалось, перемещало проблему в плоскость сугубо вероятностную, как, например, гадание на стеблях тысячелистника либо бросание монеты. Но Фейкс сказал, что это не так, что случай здесь не играет никакой роли и весь процесс, по сути своей, является противоположностью случайности.

— Значит, в таком случае вы читаете мысли спрашивающего?

— Нет, — ответил Фейкс с открытой и ясной улыбкой.

— Может быть, вы читаете его мысли, не отдавая себе в этом отчета?

— А что бы это дало? Если бы тот, кто спрашивает, знал ответ, то не платил бы за него.

Я выбрал вопрос, на который я, и это было абсолютно точно, не знал ответа. Только время могло точно определить, было ли предсказание правильным. Разве что, как я подозревал, это будет одно из тех достойных удивления и восхищения профессиональных предсказаний, подходящих к любому ходу событий. Вопрос отнюдь не был незначительным. Я оставил свое первоначальное намерение — спросить, когда перестанет идти дождь или что-нибудь в этом роде, когда мне стало известно, что это дело, которое я затеял, будет трудным и небезопасным для девяти предсказателей из Отерхорда. Вопрошающий платил дорого — два моих рубина перекочевали в сокровищницу крепости, — но те, которые отвечали, платили еще дороже. Кроме того, с того времени, как я познакомился с Фейксом, мне трудно было уверить себя в том, будто он — профессиональный мошенник, а еще труднее было поверить в то, что он настолько наивен, что обманывает самого себя. Его ум тверд, незамутнен и отшлифован, как мои рубины. Я не осмелился бы устраивать для него ловушку. Поэтому я спросил о том, что я хотел бы знать больше всего на свете.

В день оннетерхад, то есть в восемнадцатый день месяца, девять прорицателей собрались в большом доме, который обычно стоял запертый. В нем одно-единственное высокое помещение с каменным полом, холодное, слабо освещенное двумя узкими окнами и огнем в глубоком камине, расположенном в конце залы. Они уселись в кружок на голом каменном полу, все в длинных одеяниях с капюшонами, похожие в них на грубо обтесанные неподвижные каменные глыбы, словно круг дольменов в слабом отсвете далекого огня. Госс вместе с двумя молодыми адептами, не так давно посвященными в таинства ханддары, и врач из ближайшего селения при замке внимательно наблюдали за происходящим со своих мест у огня, сохраняя молчание. Я вошел в зал и встал посреди круга. В этом не было ничего от церемонии, но ощущалось большое напряжение. Одна из фигур, почти полностью скрытая капюшоном, подняла ко мне свое лицо — странное, с грубыми чертами и дерзкими глазами. Фейкс сидел, скрестив ноги, неподвижный, но как бы заряженный, полный какой-то нарастающей силы, которая заставляла тихий его голос потрескивать, как будто от электрических разрядов.

— Спрашивай! — произнес он.

Я стал посередине круга и задал свой вопрос:

— Станет ли эта планета, Гетен, членом Экумена Известных Миров на протяжении ближайших пяти лет?

Тишина. Я был как бы подвешен в центре паутины, сотканной из тишины.

— Ответ возможен, — тихо сказал Ткач.

Напряжение несколько ослабело. Изваяния, укрытые капюшонами, зашевелились, утратив свою каменную неподвижность. Тот, который так странно посмотрел на меня раньше, что-то шептал своему соседу. Я вышел из круга и присоединился к наблюдателям у огня.

Двое прорицателей сохраняли молчание и не двигались, только один из них время от времени поднимал левую руку и ударял ею легко и быстро от десяти до двенадцати раз и снова замирал неподвижно. Ни одного из них я не видел прежде. Они были одержимыми, как сказал мне Госс. Они были безумны. Госс называл их «те, которые расщепляют время», — что могло бы означать шизофрению. Кархидские психологи, хоть и лишенные телепатических способностей и действующие как слепые хирурги, тем не менее весьма успешно применяли химические препараты, гипноз, локальный шок, местное применение сверхнизких температур и различные ментальные терапии. Я спросил, можно ли этих двух психопатов вылечить.

— Вылечить? — удивился Госс. — Разве ты лечил бы певца от его умения петь?

Остальные пятеро участников мистерии были жителями Отерхорда, адептами ханддарского искусства присутствия, которые, как объяснил мне Госс, до тех пор, пока они были прорицателями, выполняли данный ими обет безбрачия на протяжении всего периода половой активности. У одного из них именно теперь должен был начаться кеммер. Теперь я мог его распознать, так как уже научился замечать то легкое физическое заострение, высветление черт, характеризующее первую фазу кеммера.

Рядом с кеммером сидел извращенец.

— Он приехал сюда из Спреве в сопровождении врача, — пояснил Госс. — Некоторые сообщества прорицателей искусственно вызывают такие отклонения у нормальных людей, вводя им заранее мужские либо женские половые гормоны, но лучше, чтобы это был настоящий извращенец. Он охотно соглашается, потому что ему льстит связанная с этим слава.

Говоря об этом, Госс употребил местоимение, обозначающее самца животного, а не местоимение, употребляемое для обозначения человека, проявляющего в кеммере мужские черты, и как будто несколько смутился. Как правило, кархидцы говорят о сексе без смущения или какой-либо предвзятости и рассуждают о кеммере с уважением и не без удовольствия, но очень неохотно упоминали об извращениях, особенно в моем присутствии. Чрезмерное удлинение периода кеммера, сопровождающееся продолжительным нарушением гормонального равновесия в любую сторону — мужскую либо женскую, — кархидцы называют извращением. Это явление встречается не так уж редко — от трех до четырех процентов взрослых особей являются извращенцами, или, с нашей точки зрения, нормальными людьми. Общество не выталкивает их за свои рамки, но мирится с их существованием, относясь к ним с некоторым презрением или пренебрежением, так, как относятся к гомосексуалистам в гетеросексуальных социумах, во всяком случае, в большинстве из них. Популярным определением для них является слово «полутрупы», так как они бесплодны.