При вечернем и утреннем свете - Дмитрий Сухарев (Сахаров)

«Снова жирные цыгане…»

Снова жирные цыгане,Дети солнца и земли,На виоле, на цимбалеЗаиграли, завели.Примаш[6] песню заорал,Шайка-лейка подхватила,Что-то к горлу подкатило,Закачался дымный зал.

Баста, кончились туристы,Оскудел приток валют,Остается местный, честныйМуз ценитель неизвестный,Потребитель скромных блюд.

Всё, капут, конец сезона,Местный люд пришел к огню,Подают ему меню,Выбирает он резонно.

Лить дождям — не перелить,Время жажду утолить,Песен не перепиликать,Скрипок не перепилить!

Болотные страдания

Митя-бачи[7] тряхнул стариной,Митя-бачи пошел на болото,На болоте он был старшиной —Старше всех, кому жить неохота.

Всех, кому надоело соватьЭлектроды в нейронные сети,Митя-бачи повел сачковать,Соблазнил и увел на рассвете.

Но, цепляя в болоте сачкомБезымянную жертву науки,Митя-бачи ревнивым зрачкомПоверял свои чудные брюки.

Ибо на уши вешать лапшуАкадемикам или членкорамЛучше в брюках, чем без. И, прошу,Не орите, пожалуйста, хором.

Разорались, аж комья летят.Никакого с коллегами сладу.Будто впрямь Митю-бачи хотятБеспортошным оставить к докладу.

Хуже нет, когда выхода нет,—Нет в запасе штанов, хоть зарежьте!Вот возьму и на бедра жилетНацеплю на доклад в Будапеште.

Может, в нашей великой странеИсповедуют моду такую…(Эти мысли роятся во мне,Пока я на болоте сачкую.)

Ты не плачь, дорогая родня! —На докладе я выглядел франтом:Были, были штаны у меня!А и не было б, тоже красиво.

Лаванда

«С детьми ходили за лавандой».Наткнусь в блокноте на строку —И яви отблеск лиловатыйИз тусклой глуби извлеку.

Вдоль озера, затем тропоюВдоль склона, где термальных водОкаменелые покои,Затем вдоль рощицы, и вотПод негустой древесной кущейЗалиловело, и запахЦветок лавандулы, растущийНе врозь, а в купах и снопах.

Давно заброшенных посадокОстаткинежно расцвелиСредь рощ, где жив еще остатокДавно разлюбленной земли.Она размечена на цели,Взрывчаткою начинена,Но разве так на самом делеБыла задумана она?

Дыши,дитя,глазами хлопайВ Европе, пахнущей Европой,Лавандой, мятой, чебрецом,Замри, дитя, перед лицомЗемли, где длительностью слогаТак пахнет смертная строкаКак нежным запахом цветкаЖена разлюбленного бога.

У венгерского поэта

У венгерского поэтаОбитает в доме галка —Не сорока и не грач.Галя, краля, королева,Попрошайка и нахалка,За поэтом ходит вскачь.Носом по полу стучит,Неверморов не кричит.

У венгерского поэтаШевелюра поседела,Но кому какое делоДо его седых волос!Галя, краля, долгий нос,У поэта есть вопрос,Ты не знаешь ли ответа?Галка хохлится в углу,Словно турок на колу.

У венгерского поэта,У поэта-публициста,Эссеиста, депутатаИ певца широких массОбитает в доме галка.У него на кухне чисто,У него ума палатаИ бутылка про запас.Мы обсудим этот мирИ наполним сыром чрево.Галя, краля, королева,Осенит наш скромный пир.

Не горюй, моя душа!Только дай растаять снегу —Купим в складчину телегу,Запряжем с тобой лошадкуИ поедем не спеша.От деревни до деревни,Мимо Дьендьеша на Тиссу,Мимо Суража на Гжать.Будем спать с тобою в сене,Будем петь с тобою песни,А лошадка будет ржать.

Соберемся налегке,Только Галя на дугеДа бубенчик под дугой,Не печалься, дорогой!

7. Братство обливающихся слезами

Сон

Зеленый чайник на бочонке,Тельняга сохнет на бечевке,Вот тут и будет мне постой:Устал —а мотобот пустой.Он, как умаявшийся мерин,Подрагивает животом,Посапывает, вял и медлен,Постукивает в пирс бортом.

Мне снится мой отец, Антон.Мы — бреемся.Нас двое.Трое?Да, с нами Пушкин!Мы — поем.И песню нашу ах как стройноСлагаем тут же — враз втроем!Струись, прекрасная, теки,Даруй нам сладости и власти!Мои глаза слезами застит,И даже бриться не с руки.

Дивлюсь сквозь сон своим же снам.Кто сны подсказывает нам?Кто в нас царит, какая сила?Какое дерзкое светилоНас возжигает по ночам?

Се — я, усталый человек,Царю покойно и забыто.Реалии чужого бытаГурьбой стучатся в мой ночлег.

Так волны остров окружают,Но важно скалы отражаютИх притязательный набег.

В. А. Жуковский

Василий Андреич ЖуковскийСолнцем русской поэзии не был,Что поделаешь, не дано.

Сын турчанки — и правнук арапа,Два курчавых, а солнце — одно.Застрелили!Застрелили.Темно.

Море людское внизу с утра,Море людское.Вот ведь горе какое.Ледяная гораДавит на плечи.Волосы слиплись на плеши.

Меланхолический бард,Очи томные, шелковый бант —Вот не думал дожить со своею постылоюГосподи, не допусти!Не подпусти костлявой!Огороди стеной!

— Это ты, Василий Андреич?— Я, родной.

Каждый раз,Как приедем с женой в этот город,Стоим у этих воро́т.Снег за во́рот.Дождь за во́рот.Прибывает, подходит народ.Господи, не допусти!Ждем — молчаливые тени.Дважды в день Василий АндреевичВывешивает бюллетени.

Возле тихой воды

Хочется голову преклонитьВозле тихой воды.Чтоб она не резала глаз отражением солнцаИ была холодна, но не ломила зубов,И никаких колючек, репьев, никакой крапивы,Лишь мшистые прикосновенияВоды или камня.

Есть теснина в предгорьях Кавказа:Сверху полдень,Сверху горланят птицы,Сверху лесистой тропой терпеливо бренчат туристы,А там —В золотистом сумракеНа полированном ложеЛегкая дремлет вода.

Еще хранится такаяВ пологой каменной чашеНа острове том безымянномНа севере милом.

И совсем в не дальних краях,В пятистах шагах от Оки,Мне известны целебные заводиЛугового ручья.

Я москвич, обитаю в Москве,Понимаю Москву с полуслова,И, наверно б, зачах,Отлученный от мельтешенья.Но ведь очень, очень бывает,Что хочется голову преклонить,И тогда — понимаете? — негде.

Строка

И так-то плыли облакаПо легкому, пустому небу,Что мне, беспутному, явиласьСтрока.Она светилась.

И так она была легка,Что я следил ревнивым оком,Как тень ее по наволокамСкользила.И тени облаков скользили тоже,Не отставалиИ не обгоняли ее, мою строку.

Она исчезла за чертой,Как дыма клок иль звук пустой,Но долго тени облаковСкользили с ельника на ельникИ долго человек-бездельникСидел и лености оковНе рвал.И недоумевал.

Его ревнивый взорСкользил с угора на угорИ оттого, что отставал,Сердился:Зачем он слаб постичь черту,Ту, за которойСтрока исчезла навсегда?

Стихотворец