При вечернем и утреннем свете - Дмитрий Сухарев (Сахаров)

«Когда по безналичному расчету…»

Когда по безналичному расчетуРасчетливую делаешь работу,—Уловленную душу измочаль,Пиши: звезда горит, душа трепещет,И бездна, бездна, бездна в берег плещет,И со свечою мается печаль.

Твори безбедно и небесполезно,Звезда, свеча, душа, печаль и бездна —Отборная оснастка для стихов,Которые не слишком даже плохи,И как-никак, а документ эпохи,И ловят души на манер силков.

Но выгляну в окно, там ночь немая,Там город спит, себя не понимая —Юдоль непонимания и лжи,Там бездны мрак бензином в берег плещет,Душа дрожит и на ветру трепещет,И как все это выразить, скажи?

27 профессоров

Незнакомый вежливый профессорПригласил меня прислать деся-Ток-другой моих произведенийДля чудесной книги, книги века,Где стихи — одних профессоров.

Говорил он: «Я как составительПредставляю химию белка.Есть у нас астроном, офтальмолог,Физик почв, географ зарубежных,Два юриста, три искусствоведа,В сумме — 27 профессоров».

Я молчал, подавленно-польщенный,Крепче к уху трубку прижимал.А под вечер все же раскололся,Полувразумительно промямлил,Доложился, искренне признался,Показал, что я — недопрофессор,Что меня профессорским дипломомДо сих пор не удостоил ВАК.

Так вот я, увы, и не схлестнулсяС профессионалами пера,Не усилил, но и не ослабилКнигу века, славную команду —27, и всяк пасует в рифму,27, и каждый лупит ямбом,27, и все профессора!

К вопросу о коммуникативной функции слова

Коммуникативная функция слова,Она, если в ней разобраться толково,Кому — позитивная функция слова,Кому — негативная функция слова.

Представим, к доярке взывает корова,Мычит некультурно и неэлитарно;Здесь функция МУ, т. е. функция слова,Нелитературна, но утилитарна;Здесь МУ позитивно, коммуникативно:Ведь, как бы ей ни было это противно,Доярка пойдет на вербальный призыв,Источнику МУ кулаком пригрозив.

Но если доярка в своем теремуМычит, поджидая шофера Кузьму,То ясно для самых отсталых ослов,Что самодостаточна песня без слов;Здесь значимо «ми» и не значимо МУИ, стало быть, слово вообще ни к чему;Тем более в песне оно примитивноИ, стало быть, антикоммуникативно.

Но я-то, но мы-то, я думаю, с вамиЗа то, чтобы песня была со словами!За слово, зовущее жить коллективно,А бьющее мощно и кумулятивно!Поэтому нам и толкует наука,Что главное — незамусоленность звука,Поэтому мы и за МУ, и за «ми»,За заумь, но все ж и за ум, черт возьми![9]

Не в этой ли пене рождается сноваТо самое, самое дивное слово,Которое, сколько его ни зовите,В ответ лишь хохочет, как Моника Витти!

Из японской поэзии

Немолодым усталым поэтессам,Что так страдают каждою строфою,Молоденьких мужей послал господь.

«Вот поэты той войны…»

Вот поэты той войны,Сорок первого сыны:Пишут внятно и толково.

Вслед за этими и мы,Опаленные умы:Дети пятьдесят шестого.

А за нами — никого?Поколенья — никакого?

Так, наверно, не бывает,Ихней роты прибывает,Кто-то нас перебивает —Поприветствуем его.

Фиеста

Забуду ль пеструю лавину,Катившуюся в котловинуНа наше сдержанное «ах»?По склону барды мчались бодро,Мелькали бороды и бедра,Скакали спальники и ведра,Гитары прыгали в чехлах.

Какие ждут нас дни и ночи!Нет, здесь не Сопот и не Сочи,И мы иные — мы охочиДо песен собственных кровей!Певцы, певуньи, вы все те ли?Откуда вы поналетели?Пред циклопичностью затеиРазину рот, как муравей.

Держись, мураш, крепи рассудок,Забудь про сон на трое суток,За ситуацией следи:Бивак разбит, котлы дымятся,Уже тылы к огню теснятся,Битлы истомою томятся,Чехлы долой! — теперь иди.

И, глядя в очи юным феям,Я шел с пузатым корифеем,Я брел среди ночных шатров,Ночных костров, ночного бденья,—Я брел, и делал наблюденья,И всё балдел до обалденья,И бормотал обрывки строф.

И чудно было мне, и сладко,Мы шли, и каждая палаткаСвой стиль, свою являла страсть;На ВАЗе служат нашей музеИначе, чем в казанском вузе,Но, состоя в одном союзе,Поют и те и эти всласть.

Так что ж поют? Поют, что надо.Чужого нет: Булат, Гренада,И молодые имена,И мы с тобой имеем место,—Какая дерзкая фиеста!Какая странная страна!

Немыслимо, необъяснимо!О вы, кому не до МуслимаВ незамусоленной глуши,—Я вас люблю! — и этот праздникПисать желание раздразнитДля вас, что значит — для души.

А дым отечества так нежен,Когда он с вашей песней смешан,—Да, я люблю вас, в этом дело,Я ваш, и мне не надоелоТянуться к вашему огню,И если петь, то с вами вместе,А песня — это дело чести,А чести я не уроню.

Спасибо вам и за него.Не фимиам и не завеса,Он просто — дым, он запах леса,Он ест глаза, да что с того?

Старая поэтесса

Суверенной и гордой державеХорошо запускать дирижаблиНа небесный шатер голубой.Дирижабли слегка старомодны,И не слишком они скороходцы,Но зато величавы собой.

Величаво умеет старухаСобеседника слушать вполуха,Но в последний пред запуском мигЧто-то шепчет стиху суеверно,И уходит корабль суверенноНа просторы неизданных книг.

В горнем царстве поэзии русскойАппарату работать с нагрузкой,И нагрузка порой такова,Что взрывается вся суверенностьИ врывается в стих современность,Недержавно ломая слова.

А сегодня на небе просторно,У кораблика дивная форма,Туч не слышно и милостив бог.Всяк по-своему небо нарядит,В нем и мой легкокрылый снарядик —Мой бумажный ручной голубок.

«Бумажный лист — крахмальная простынка…»

Бумажный лист — крахмальная простынка,Ни пятнышка, ни стона, ни судьбы.Когда б вы знали, как это постыдно:На белый плат — да мусор из избы.

Больных стихов ревнительный читательНам говорит: «Пожалуй, что-то есть.Рука видна, и страсть видна, но, кстати,Зачем опять задета наша честь?»

Ах, наша честь, она всегда задета —Не сметь пятнать червонное кольцо!И в честь того, что мы всегда за это,Сожжем стихи и сохраним лицо.

Сожжем! Кому все это интересно?Стихи всего лишь навсего слова,А наша честь, она всегда права —Права, горда, болезненна, телесна.

Вариант Левитанского

В своей книге пародий «Сюжет с вариантами» Юрий Левитанский блистательно разработал известный с детства мотив: «Раз, два, три, четыре, пять, вышел зайчик погулять». К несчастью, осталось неизвестным, как написал бы историю про зайчика не пародист, а поэт Юрий Левитанский. Сознавая, сколь рискованно мое предприятие, я попытался восполнить этот пробел.

Итак…

Место действия — двор. Но сегодня он Лобное место,Ибо место на лбу для прицела удобное место.Это кто ж это ходит? Кто, скажите, по дворикуходит?Кто на дворик выходит? Утешение в этом находит?

Это ус, это два, это три, это пять с половиной.Это — цель, но со средствами связана цельпуповиной.Это — Зайчик, он бедный поэт, он объект покушенья.Это будет потом. А пока он само утешенье.

А пока (даже лучше: но вдруг) выбегает Охотник,Он до зайцев охотник, до зайчатины страшныйохотник,И свой Фаустпатрон он на Зайчика страшно наводит,И задумчиво водит пером, и усами поводит.

Этот крив, но неправ. Этот прав, но некрив.Это вечная тема.Это миф из шестнадцати глав. Это пиф, это паф.Это мертвое тело.И кривой, совершив свое мокрое дело, поводит усами,А косой, чуть прикрыв свое тело трусами, поводит ушами.

Он живой оказался. Оказалось, что он застрахован.Он капусту жует, а Охотник опять оштрафован.Это так нелогично. Это в сущности антилогично.Но войдет в антологию, ибо в сущности антологично.

Коля