Пока бьется сердце - Иван Поздняков

Это были немецкие солдаты, которые слышали Макса Винтера. Но перебежчиков расстреляли немецкие пулеметы.

Весна на фронте

Все мы ждем прихода весны. Морозы надоели. За зиму мы успели промерзнуть до костей. А она была лютой и безжалостной.

Тяжело все время ходить в ватных брюках и в поддетой под шинель стеганой тужурке. Они делают человека неуклюжим, уродуют его внешне: шинели на спине топорщатся, и, кажется, что у каждого фронтовика-бойца вырос горб. Наше обмундирование приходится дезинфицировать, чтобы оградить себя от насекомых. Шинели, шапки, ватные брюки пахнут дустом, и этот запах преследует нас везде. Не помогают даже хвойные ветки, густо настеленные в блиндажах и землянках.

Мы знаем, что весна принесет много неудобств. Снова раскиснут дороги, в ходах сообщения и траншеях будет липкая грязь, вновь в нашем дневном рационе появятся сухари, консервы, сушеный картофель, сушеная капуста, сушеный лук; опять придется пить настой хвои, чтобы не кровоточили десны; артиллеристы и минометчики снова начнут ругать хозяйственников и начбоев за то, что боеприпасы доставляются на передовые позиции по чайной ложке. Лес огласится жалобным завыванием буксующих грузовиков, бранью шоферов, отчаянным понуканием ездовых.

И все-таки мы ждем весну.

Мы истосковались по теплу и солнцу, дуновению ветра, свадебной перекличке птиц, буйному шуму лесов, запаху молодой зелени.

А весна идет.

Несколько дней подряд дует теплый юго-западный ветер. По небу бегут тяжелые тучи, роняя на землю то мокрый снег, то потоки дождя. Снег осел, стал ноздреватым, как голландский сыр. Повернешь с дороги или тропы и сразу провалишься по колено. Выдернешь ногу, и на дне вмятины быстро собирается мутная вода.

По вечерам остро пахнет хвоей, талой землей; на утренней зорьке лес звенит от тетеревиного тока. Этот звон будоражит солдатскую кровь, гонит прочь сон, заставляет забывать, что мы на войне, что рядом с нами находится смерть, всегда готовая к прыжку, чтобы вцепиться тебе в горло.

Весна идет дружная, шумная, пахучая, теплая.

Снег лежит теперь серой, грязной массой лишь на склонах оврагов да в лесных чащах. Тянется к солнцу молодая травка. Леса стоят еще сквозные, голые, но подойдешь к березе или ольхе, тронешь рукой ветку и чувствуешь, как она уже налилась соком, проснулась от зимней спячки. Ветка не ломается, а гнется — упругая, живая.

Деревья стоят по колено в воде. Трепещут оголенные ветки молодых, тонкоствольных берез, которые зябко жмутся друг к другу, словно им холодно стоять вот так целыми сутками в полой воде. Налетит ветер, погонит по разливу мелкую рябь, и заколышутся тогда отражения и молодых деревцов, и неба с горластыми журавлиными треугольниками, и березового креста на затопленной одинокой могиле немецкого солдата. Пахнет прелью, зачахлым папоротником, старой древесной корой, покинутыми птичьими гнездами.

На холмах ветер лохматит вылинявшую жесткую, как щетина, прошлогоднюю траву, высохшие почерневшие веточки брусники, рвет все это с корнем, сбивает в клубки и гонит их в воду, чтобы освободить место на земле молодым побегам. А они уже тянутся к небу.

Часто по ночам обмывают нас дожди. Веселые, бойкие, говорливые, с залихватской припляской и такой же залихватской бесшабашностью весенние дожди. Не беда, что ты промокнешь до нитки, пройдет ночь, наступит утро, и ты высохнешь за милую душу. Этот дождь, как умный и заботливый врач, помогает земле освободиться от всякой гнили. Он очистит землю и воздух, и тогда дыши полной грудью, вбирай в себя ядреные живительные запахи обновленного леса, набирайся сил и веселее смотри на окопную жизнь.

А как изменилась жизнь на передовых позициях! Если ты не в боевом охранении, то можно хорошо и с пользой скоротать время.

Солдаты греются на солнце. Тела у всех слишком белые, вымученные за зиму, жилистые. То, что жилистые, сухие — не беда. Солдат не должен обрастать жирам. Пусть лучше наперечет видны твои ребра, по-рыбьи выдается позвоночник, чем задыхаться от одышки на марше. Но если тело худосочно, бело, как сахар, — это уже порок. Другое дело, когда оно прожарено на солнце и закопчено в дыму, как астраханская вобла. На таком теле малая рана все равно что чирей, она затянется между двумя перекурами, и ты будешь избавлен от заботливого ухаживания медсанбатских сестер и докторов, тыловой скуки, тоски по родной роте, боевым дружкам-побратимам.

В погожий теплый денек можно выстирать гимнастерку и брюки. Находим мы и корыта. Ими снабжают нас немцы. Время от времени они сбрасывают на наш передний край бомбы-«лягушки» в больших жестяных кассетах. Мы быстро смекнули, что кассеты нам пригодятся для стирки.

Зачем мы стираем? Ведь старшина роты регулярно снабжает нас чистым бельем и обмундированием. Дело не в старшине. Просто мы любим порядок. Выстиранное собственными руками обмундирование всегда кажется чище того, что доставляют нам с полковой прачечной. Есть здесь и другой резон. Мы рассуждаем так: закончится война, придешь домой, и жена спросит, как ты жил на франте. И что тогда ответить ей? Пищу, мол, доставляли, махоркой снабжали, а белье стирали девушки из банно-прачечного комбината? После таких слов она окажет, что фронт тебе раем был, что ты опять на чужом иждивении находился, женский труд эксплуатировал.

Принесла нам весна и другие хлопоты. Но они нам приятны.

Наш передний край проходит вблизи сожженных сел. Скворцы прилетели на пепелища, как сироты: ни кола, ни двора, и мы мастерим скворечни. Роты соревнуются на лучшую квартиру для пернатых. Уж тут настоящее раздолье для умельцев. Скворечни самых причудливых форм, с множеством украшений. Удивительно даже, откуда только появились на передовой рубанки, стамески, пилы-ножовки, лобзики. Правду говорят люди: солдат сквозь землю пройдет, а что нужно, найдет.

На вечерней заре и по утрам мы слушаем пение скворцов. Они подражают всем птицам, дразнят даже ворон, смешно и натужно каркая. Эти черные, с лоснящимися перьями скептики иногда пытаются дразнить кошек, которых развелось на переднем крае великое множество. Заметит какой-нибудь скворушка домашнего тигра, вытянет шею, уставится на него немигающим глазом и начинает не то свистеть, не то мяукать. Это очень бесит нашего кота Пирата. Его единственный глаз блестит тогда алчностью и злостью, пышные усы часто подрагивают. Сидит под шестом или деревом, где примостилась скворечня, задирает вверх морду и недовольно, негодующе фыркает.

На нашем фронте идут бои местного значения. То с одной, то с другой стороны иногда предпринимается разведка боем. Нащупываем друг у друга систему огня, расположение основных узлов сопротивления, артиллерийских и минометных батарей. Часто над нами кружит проклятая «рама». После ее посещения обязательно жди вражеских огневых налетов или бомбардировок с воздуха. Прилетает она в определенный час, минуту в минуту, так что по ней можно сверять время. Никогда не ошибешься. Немцы педантичны и точны.

Ходят в разведку и наши самолеты. Все это предвещает горячие сражения, и мы ждем этих сражений. Солдат на войне радуется любой перемене. Но дело даже не в этом. Нам надоела нудная окопная война, хочется встать в полный рост, расправить плечи и с автоматом в руках бежать и бежать вперед на запад, гнать врага с родной земли.

Но мы не только воюем.

Мы и любим.

С какой нежностью говорят солдаты о обоих женах и невестах! Говорят с упоением, часто ругают себя за то, что когда-то были несправедливы к ним, причиняла им обиды, доводили до слез. И теперь все дают слово, что, вернувшись с войны, они уже по-иному построят свою семейную жизнь — без лишних дрязг и мелочных придирок. Никто не берет под сомнение верность своих подруг, наоборот, каждый, упоминая о жене, говорит: «Она у меня молодец, на чужих мужиков не позарится».

Вот эта уверенность в дорогом человеке, думы о нем украшают фронтовые будни.

После окончания курсов в полк возвратился Василий Блинов в звании лейтенанта. Василий командует взводом полковых разведчиков. Перетянул к себе Степана Беркута и Николая Медведева. С подчиненными строг, но справедлив. Солдаты его любят.

Незаметно подошел май. Дороги просохли. Сухо и в окопах. Вокруг буйная зелень. Зелень и в блиндажах, землянках, словно в крестьянских избах на ивана-купала. Жизнь на переднем крае стала легче, вольготнее. Не надо ежиться от стужи, выбивать ногами чечетку, когда стоишь в боевом охранении, нет забот о топливе для печей в землянках. Сданы старшинам замызганные, пропитанные запахом глины и махорки стеганые брюки и фуфайки, шапки-ушанки. Исчезли сухари и сушеные овощи. Теперь мы каждый день получаем душистый и вкусный хлеб, свежее мясо, картофель.

В один такой погожий майский день передовые позиции объезжал командир дивизии генерал-майор Иван Данилович Черняховский. Смуглое лицо комдива было задумчиво, густые черные брови сдвинуты к переносице. Комдив прощался с бойцами и командирами. Он получил повышение и уезжал — солдаты об этом разузнали точно — под Воронеж. Генерал заходил в блиндажи, дзоты, побывал и в боевом охранении. Ему желали доброго здоровья, успехов на новой службе. Возле штаба полка Черняховский встретил Василия Блинова, узнал его.