Микола Лысенко - Остап Лысенко

«Рождественская ночь» в первой своей редакции — тоже оперетта, в двух действиях. Лысенко и Старицкий (автор либретто) могли рассчитывать лишь на любительскую сцену: профессиональный театр на Украине только зарождался. Вот почему в первой редакции все события сводятся к сценам в хате Чуба и Солохи. Однако оперетта все меньше удовлетворяла Миколу Лысенко и его побратима. Они, как и в юные годы, мечтают о настоящей опере, не только бытовой, комедийной, но и (прежде всего) героической.

Вот почему во второй редакции (1873–1874) двухактная оперетта перерастает в музыкальную комедию на четыре действия и пять картин, а гоголевский Пацюк, лентяй и обжора, неожиданно для зрителя превращается в героя-патриота, последнего рыцаря запорожской вольницы. Пацюк скорбит о судьбе родной Украины, осуждает предательство старшин:

Старшина панує,і в кріпацтво козаков рабує (силой обращает).

Пацюк (в основе его музыкальной характеристики — мелодия народной песни «Гей, не дивуйте») уговаривает Вакулу забыть Оксану, податься на Сечь к запорожцам. Тяготение к героическому плану заставляет Лысенко и Старицкого отказаться от гоголевских фантастических персонажей и эпизодов. Солоха не ведьма, а просто себе разбитная вдовица. Нет здесь и черта. Пацюк вовсе не волшебник. Вакула летит в Петербург к царице не на черте, а во сне. Пацюк подпоил его крепким напитком и «подсказал» сон, подсунув охмелевшему кузнецу, будто от царицы, «черевички туркени».

Лысенко и либреттист изменили также название гоголевского произведения (у Гоголя «Ночь перед рождеством»). Ведь на Украине колядовали, пели традиционные рождественские песни не в ночь под рождество, а в рождественскую ночь.

Ближе всего к Гоголю в «Рождественской ночи» Вакула и капризная красавица Оксана.

Вот Оксана перед зеркалом. Она и любит Вакулу и не хочет признаться в этом. А стоит ли так рано замуж выходить, «завязать свет себе»? И почему это вьются вокруг нее парубки?

Кому ж до вподобиЦі брови, ці очі,Ще чорні, як терен,Темніші від ночі?

С каким веселым кокетством произносит Оксана:

Я зовсім погана!

чтоб тут же признаться:

О, ні! Я хороша!Пишаю красою,Як квіточка вранціУмита росою.

А за окном завывает метель, кипит, плещется весельем рождественская ночь. Любовные приключения Солохи, сплетни сельских кумушек, колядование, невинные проказы парубков и девчат, торжественная и бодрая песня-колядка «Радуйся, земля» — это фон, на котором развертывается история любви Вакулы и Оксаны.

Публика с восторгом отнеслась к постановке «Рождественской ночи», но сам автор не мог не видеть, что первое его оперное детище далеко от совершенства. Местами сказывалась композиционная рыхлость, особенно бросалась в глаза слабая оркестровка. «Лысенко, — как свидетельствует один из участников спектакля 1874 года, — инструментовал оперу лишь частично».

Это объяснялось недостаточным умением, слабым знанием оперной оркестровки. Тут давали себя знать огрехи лейпцигской школы, где Лысенко готовили как пианиста-виртуоза, а не как композитора.

— Учиться никогда не поздно и не стыдно, — всю жизнь повторял отец.

Стоит ли удивляться, что в тридцать два года, с двумя дипломами, общепризнанный на родине исполнитель и композитор снова засел за парту. На этот раз в роли слушателя Петербургской консерватории по классу специальной оркестровки Н. А. Римского-Корсакова.

Выбор консерватории и учителя не случаен. Николая Витальевича в Петербург приводит не только желание овладеть искусством инструментовки. «Я взял у немца в Лейпцигской консерватории науку его о музыке, но возвратился домой и стал при помощи той науки над своим добром работать, не онемечивая своей песни. Может быть, некоторое время был под влиянием чужой науки, а в дальнейшем уже ясно отмежевал себе «где мое, где не мое»…»

Ясно отмежевав, «где мое, где не мое», Лысенко окончательно приходит к выводу, что строительство украинской музыкальной культуры возможно только на основе опыта русской музыки.

ДВА ПЕТЕРБУРГА

Соляный городок. — Под окнами Третьего отделения. — Поет Остап Вересай. — Следами отца. — У Римского-Корсакова. — Квартира Лысенко. — Михайловский дворец. — История одного фото. — Театральные впечатления

«Соляный городок» — и сейчас дорогое мне, милое и смешное воспоминание детства.

Я в кабинете отца. Притаился в мягком кресле, рад, что взрослые не замечают, не гонят спать.

— Славянский концерт в Соляном городке.

— Удивительный случай в Соляном городке.

Что-то оживленно рассказывая дяде Мише, отец, словно за дирижерским пультом, подкрепляет отдельные слова скупым, энергичным взмахом правой руки.

Закрываю глаза, и Соляный городок плывет мне навстречу сказочным дворцом. Весь из соли, сверкает, переливается цветами радуги. Незаметно засыпаю. И заботливые руки отца переносят меня из кресла в волшебный соляный замок…

Тайна Соляного городка манила и мучила меня долго, пока однажды я не вытерпел:

— Дядя Миша, как это из соли городок строят? Сколько чумацких возов соли понадобится для такого чуда?

Я очень обиделся, когда Михаил Петрович ответил на мой вопрос гомерическим хохотом.

Шли годы, и рассыпался, развеялся, как дым, сказочный дворец моего детства. Со временем Соляный городок предстал предо мною в ином, более прозаическом свете и… стал мне еще дороже. С ним тесно связана музыкально-общественная деятельность Николая Витальевича в Петербурге.

— Задумал я, — вспоминал отец, — дать несколько украинских и западнославянских концертов. Николай Андреевич[23] горячо поддержал затею, благословил на святое дело. Он же и указал мне на Соляный городок, где рядом с торгово-промышленной выставкой, в большом зале Педагогического музея, читались публичные лекции, проводились общедоступные концерты.

На первый мой зов с радостью откликнулись земляки, студенты, мелкие чиновники, заброшенные на Север «по воле рока». Они-то и образовали костяк, ядро курсов хорового пения в Соляном городке. Руководили курсами я и В. М. Пасхалов, талантливый музыкант-дирижер. Вскоре хор пополнился русскими студентами, которые без особого труда овладевали мелодичным певучим языком Украины.

Интерес к хору, его репертуару объяснялся и тем, что многие молодые люди участие в нашем хоре воспринимали как свое пусть скромное, но все же «хождение в народ», очень тогда популярное среди студентов.