Записки охотника Восточной Сибири - Александр Черкасов

Тарбаганы едят обыкновенно сидя на задних лапках; своими острыми желтоватыми зубами тарбаган скоро перегрызает короткую траву, но наедается не скоро; пьет он редко, но много за один раз, при этом сильно чавкает и, подобно курице, при всяком глотке поднимает голову. Нельзя не удивляться, однако же, каким образом живет тарбаган в тех местах степи, где решительно нет и признаков воды, так, например, на плоских пологостях степных возвышенностей, около которых на несколько десятков верст иногда нет не только какой-либо степной речушки, нет ни ключика, ни родника, ни поточинки. Могут сказать, что тарбаган питается дождевой водой или изобильной росой. Положим, что это так, но что же он пьет в сильные засухи, о которых я упомянул выше, когда трава среди лета засохнет на корню и пожелтеет, как глубокой осенью. Чем тарбаган тогда утоляет свою жажду? Многие туземцы говорят, что тарбаганы вовсе не пьют и не едят ветоши (засохшей травы), но это несправедливо; мне несколько раз случалось находить тарбаганов в сильные летние жары не только около степных речушек, но даже лежащими в самых речках, и когда я их убивал, то внутренние их части были переполнены чистой водой.

Летняя жизнь тарбагана весьма непродолжительна. Ночью тарбаганы спят в норах и наружу не выходят. С наступлением же дня показываются из норы сначала старики; они осторожно выставляют голову, высматривают, прислушиваются и, только не видя никакой опасности, отваживаются уже выйти; сначала они крадутся тихо, потом совсем вылезают из норы, сядут на бутан, долго озираются кругом и наконец, сделав несколько шагов вперед, начинают с необыкновенною быстротою щипать траву; это продолжается долго. После старых вылезают молодые сурки, но уже гораздо смелее и проворнее, надеясь на опытность и осторожность своих старожил. Наевшись досыта, иногда тарбаганы всем семейством ложатся на бутан и лежат таким образом частенько по нескольку часов сряду, греясь на солнце. В сильные летние жары они лежат на бутанах даже во время небольших дождиков; некоторые из них резвятся и забавно играют между собою. Всякую минуту озираются они кругом и с большим вниманием осматривают местность. Первый, который заметит что-нибудь опасное, птицу ли хищную, лисицу ли, волка или человека, тотчас начинает громко свистеть, сидя на задних лапках, другие подхватывают свист, и в одну минуту все исчезают. Даже другие тарбаганы, отдыхающие на соседних норах, иногда за несколько десятков и сот сажен, сами не видя еще никакой опасности, но только слыша предохранительный свист, тотчас свистят сами и прячутся в норы. Свист передается дальше по норам, и все тарбаганье население какой-нибудь местности, какого-либо лога, отклона горы, заслыша опасность, засуетится, засвистит и быстро попрячется в норы. Захваченные врасплох, отошедшие на несколько сажен от своих жилищ, тарбаганы в суматохе со всех ног бросаются спасаться к своим подземельям и только в случае самой крайности решаются залезать в ближайшие чужие помещения, откуда хозяева их тотчас выгонят. Несмотря на эту негостеприимность, тарбаганы любят общежитие и даже бегают друг к другу, но только полежать и посидеть общим собором на бутане, но отнюдь не в норе. Вот тут-то и беда, если вдруг невзначай подойти к такой беседе, — хозяева тотчас юркнут в свою нору, а гости торопливо и неуклюже бросятся бежать к своим домам. Уморительно смотреть со стороны, как иногда испугавшийся жирный тарбаган пустится ковылять к норе, понуря голову и помахивая хвостиком, и если расстояние далеко, то останавливается и отдыхает, прячась за каждым кустом, за каждым камешком, а добежав до своей квартиры и видя на пятах опасность, с неимоверною быстротою юркнет в свою нору. Если же опасность неблизка или была ложная, тарбаган, добежав до норы, иногда еще долго озирает окрестность, свистит, а успокоившись, ложится отдыхать на бутане. Преследуемый же, он пускается на хитрость — западает в ямки, как бы спрятавшись в нору, прилегает в густой траве и т. п. Достигнутый собакой, лисицей или волком, он тотчас становится на задние ноги, защищаясь передними лапами, жестоко царапается огромными когтями и язвительно кусается. Вся беда заключается в том, что он тихо бегает, так что и от человека уйти не в состоянии. Вот что и заставляет тарбагана быть настолько осторожным и пугливым. Но природа не совсем несправедлива относительно тарбагана: не дав ему быстрого бега, она наделила его чрезвычайно тонким зрением, слухом и обонянием. На открытом месте тарбаган видит чрезвычайно далеко, а слышит, например колокольчик проезжих, за несколько верст. В тех местах, где их мало бьют и часто проезжают, тарбаганы бывают до того смелы, что лежат на бутанах даже и тогда, когда ухарская тройка пробегает мимо их иногда в трех саженях. Не надеясь на свой бег, они никогда не отходят далеко от своей норы, и мне ни разу не случалось видеть тарбагана, убежавшего от своего жилища далее 80 и много-много ста сажен, но это уже большая редкость, обыкновенное же расстояние 20–50 сажен.

Многие тарбаганы, вместо обыкновенного сиплого свиста, издают громкое тявканье, и тогда туземцы говорят, что тарбаганы лают. Вообще же старые тарбаганы свистят реже, самый свист их гуще, громче и грубо-сиповатее. Тарбаган при всяком посвистывании как-то особенно кивает головой и в это время вздергивает хвост кверху, так что, проезжая мимо посвистывающего жителя степей и глядя на его кивание головой, невольно думаешь, что он здоровается и кланяется. Летом днем тарбаганы лучшие сторожа степи; они, как часовые, оберегая себя, при малейшей опасности подают друг другу голос, повсюду оглашают окрестность и тем предостерегают других животных от приближающегося врага. Так, например, туземные пастухи хорошо знают тревожный их крик и нередко спасают свои стада от подкрадывающихся волков, которых, быть может, сами и не заметили бы.

Для здешних туземцев тарбаганы играют чрезвычайно важную роль: как средство в народной медицине, как жирное вещество для домашнего обихода, и, наконец, как здоровая, сытная пища. Жирное и, как говорят, очень вкусное мясо тарбаганов здешние туземцы истребляют летом в огромном количестве. Сказывают, что оно особенно полезно для родильниц. Землистый вкус их мяса в свежем состоянии так силен, что не привыкшим к этому кушанию оно становится отвратительным. Здешние русские тарбаганов не употребляют, только некоторые из пограничных казаков, живя вместе с туземцами, отваживаются отведывать жирной тарбаганины и уверяют, что она похожа на мясо поросят, только что несколько пахнет землею. Бывают года, что и туземцы перестают есть тарбаган, потому что на последних бывает повальная болезнь, они гибнут как мухи, и многие неосторожные туземцы, досыта покушав зажаренных тарбаган, нередко и сами платятся жизнию. Старые жирные сибирские сурки осенью весят от 16–18 фунт, и дают чистого жира до 5 фунт. В Забайкалье тарбаганий жир продается от 1¼ до 4–6—8 и даже 10 р. сер. пуд, смотря по удаленности края от места жительства тарбаганов. В народной медицине жир этот употребляется от колики, кашля, грудных болезней вообще и от ревматизма. Шкурки тарбаганов идут на легкие дешевые меха, из них шьют рабочие штаны, легкие шубы (называемые тарбаганниками), рукавицы, шапки и проч. Шкурки их ценятся от 3 до 10 коп. сер. штука на месте.