Тебе держать ответ - Юлия Остапенко

— Что мне сделать? — хрипло спросил Тобиас Одвелл, Тот, Кто был когда-то в Ответе за всё.

— Только одно: прости меня, — ответила Янона Неистовая и оставила бренное и тесное тело женщины, которой притворялась.

Часть 8

Начало

1

Человек, жаждущий как можно сильнее выделяться в толпе, должен следовать нескольким нехитрым правилам. Прежде всего ему надлежит закутаться в чёрный плащ, низко надвинув капюшон на глаза. Путешествовать он должен верхом, шагом, не понукая лошадь, а если случай либо необходимость занесут его в людное место вроде таверны, то двигаться он должен боком, вдоль стенки, заказ произносить приглушённым бормочущим голосом, а затем, ни в коем случае не озираясь по сторонам, торопливо скрыться в жилом крыле.

Тот, кто будет следовать этим наставлениям, может быть совершенно уверен, что привлечёт пристальное внимание каждого, имеющего глаза.

Обо всех этих простых и очевидных правилах леди, скрывшаяся за портьерой, отделяющей обеденный зал гостиницы «Седой филин» от спален, явно не имела никакого представления. Из этого Эд сделал вывод, что пробираться куда-либо тайком было не в её привычках. Если бы не полный набор вышеназванных действий, Эд бы даже не обратил на неё внимания — в гостинице было людно и шумно, и до прибытия таинственной леди в зале не наблюдалось ни одного человека в плаще с капюшоном. Если бы леди изволила спросить мнения Эда на сей счёт, он бы охотно поведал ей, что самый лучший способ замаскироваться — это выйти на люди голым. Разумеется, только слепой не обратит взгляд на такого человека, но после, если свидетелей спросят, они опишут каждый мускул и каждый шрам виденного ими чудака, не говоря уж о более пикантных приметах, но ни один из них не вспомнит его лица.

Впрочем, благородная леди всё равно вряд ли бы согласилась использовать подобный способ конспирации, даже несмотря на его очевидную эффективность.

Среди слуг, снующих по заполненному залу, Эд выбрал самого юного и подозвал его.

— Кто эта леди? — спросил он, неуловимым жестом опытного фокусника извлекая золотую монету и столь же неприметно перемещая её в ладонь мальчишки.

— Какая леди? — удивлённо спросил тот.

— Леди в чёрном плаще, которую ты только что пропустил в спальни.

— Да Гилас с вами, сударь, — ещё сильнее удивился тот, зажимая монету в кулаке. — Вовсе никакую леди я не отводил в первую комнату слева на втором этаже. Вам померещилось.

Эд благодарно улыбнулся и попросил ещё вина, главным образом чтобы отослать мальца и дать себе время докурить трубку. Дело, по большому счёту, не в том, что он маялся скукой, и даже не в том, что с тех пор, как он выехал из Сотелсхейма, у него ни разу не было женщины. И уж совершенно точно не в том, что он искал повод и средство оттянуть миг, когда прибудет к месту своего назначения…

Просто он заметил женщину, которая, хоть и действовала несколько наивно, однако же довольно успешно старалась остаться незамеченной. Будь на месте Эда кто-нибудь другой, он ощутил бы разве что досужее любопытство, усмехнувшись про себя забавной случайности. Но в жизни Эда Эфрина не бывало случайностей. Его жизнь стала намного труднее с тех пор, как он понял это — и одновременно намного легче, потому что с тех пор он не знал колебаний. Ныне нечто зависело от того, останется ли он на месте или поднимется наверх следом за таинственной леди. Что именно — он не знал.

Докурив и выбив трубку, Эд поднялся и вышел из обеденного зала в спальное крыло.

Это была хорошая гостиница, одна из самых дорогих в этой части Тортозо; Эд остановился в ней, зная, что теперь до самого Скортиара ему не встретится ни одной забегаловки подобного уровня. Здесь наливали хорошее вино, почти не разбавленное, практически не шарили по карманам, а публика подбиралась спокойная. За портьерой, отрезавшей Эда от сдержанного гула обеденной залы, царил почти непроглядный мрак. Лестницу он нашёл на ощупь; к счастью, она была достаточно крепка и даже оснащена перилами, видимо, специально для таинственных леди, пробирающихся по ним вслепую. Первую комнату слева обнаружить оказалось проще простого, несмотря на густой мрак, вползавший на второй этаж из нижнего коридора, ибо из-за закрытой двери доносились голоса. Два голоса, если быть точным. Женский и мужской. Оба сердитые донельзя.

Эд проверил, легко ли выходит меч из ножен, и придвинулся ближе.

Одним из немногих недостатков «Старого филина» были огорчительно тонкие стены.

— А я сказала вам, что это невозможно! Я устала повторять это снова и снова, Родерик, вы будто вовсе меня не слушаете!

— Воистину, у меня просто нет сил слушать ваши злые слова, лишающие меня разума. Но я не верю, нет, слышите, я не верю, что вы и вправду можете быть столь жестоки! Вы что-то скрываете от меня, я это чувствую…

— Родерик! Да вы оглохли, что ли?! Я прямо вам сказала: мой муж вот-вот узнает обо всём, и я не намерена…

— Так вы боитесь его мести! О, любовь моя! Если так, то вы ведь знаете, что ваш бедный, ваш потерявший голову Родерик положит и жизнь свою, и честь на алтарь взаимного чувства, коим…

— Вы скорее положите на алтарь мою жизнь и честь. Да пустите же мою руку, несчастный! И встаньте наконец с колен!

Нельзя сказать, чтобы эта ссора тайных любовников была Эду очень уж интересна или познавательна. Он больше трёх лет провёл при дворе конунга и наслушался подобных диалогов достаточно, чтобы на всю жизнь удовлетворить праздный интерес. В общем-то, глупо с его стороны было следить за этой женщиной — глупо и низко, если уж говорить начистоту, — и самым разумным, что он мог теперь сделать, было повернуться и уйти так же тихо, как он пришёл сюда.

Но он не ушёл. Он стоял и слушал, зная, что в его жизни ничто не происходит случайно.

— Ну, довольно. Я сказала всё, что имела вам сказать. Я ухожу.

— Постойте! Но ведь вы всё же пришли, пришли сюда! А это значит, что ваше сердце…

— У меня зубы от вас сводит, Родерик, — сказала таинственная леди голосом, говорившим о её чувствах много больше самих слов, и, чтобы не понять её, следовало и вправду быть кромешным идиотом. — Даже не знаю, от чего больше: от вашей глупости или от вашего упрямства. Я пришла только потому, что вы отказывались верить в подлинность моих писем, где я недвусмысленно говорила вам то, что повторяю сейчас. Кстати, вы обещали, что вернёте мне их… и я, кажется, просила вас отпустить мою руку.

— Я не могу, — мужской голос заговорил тихо и очень напряжённо, так напряжённо, что Эд невольно подобрался. — Я не могу отпустить вас.