Уинстон Спенсер Черчилль. Защитник королевства. Вершина политической карьеры. 1940–1965 - Манчестер Уильям

В передаче, предназначенной для Рочестерского университета – расположен в Рочестере, штат Нью-Йорка, где его дедушка, Леонард Джером, был юристом, до того как добился успеха на Нью-Йоркской бирже, – Черчилль удивлялся, как Гитлеру удалось сделать, чтобы «народы падали поверженными один за другим, а остальные только изумленно зевали и болтали», пока тоже не оказывались в рабстве. Теперь «старая львица со своими детенышами стоит напротив охотников, вооруженных смертельным оружием и охваченных безумным, разрушительным гневом». Станет ли львица последней жертвой? «О нет! – заявляет Черчилль. – Звезды пророчат избавление человечеству». Не так-то просто остановить прогресс человечества. Не так-то просто загасить огонь свободы[1234].

В палате общин, на следующий день после нападения на Пёрл-Харбор, он нарисовал ту же картину: «В прошлом у нас был мерцающий свет, в настоящем свет, который горит ровным пламенем, а в будущем свет, который озарит всю землю и море. И пусть Гитлер потушил свет во всей Европе, у Черчилля был собственный источник света[1235].

Но будет ли его достаточно, чтобы осветить дорогу к победе, – сомнений возникало все больше, по мере того как Роммель отвоевывал пустыню, с каждым кораблем, который топили немецкие подводные лодки, и с каждым новым налетом японцев. 12 февраля Алек Кадоган написал в дневнике: «Самый черный день войны… У нас нет ничего, кроме поражений и неумения, а японцы убивают наших мужчин и насилуют наших женщин в Гонконге». Погода была отвратительной, еды было мало, курицы перестали нестись. Он написал: «У меня заканчивается виски, и нет никакой возможности найти какое-нибудь спиртное. Но если так будет продолжаться дальше, то это уже не важно». Кадоган написал эти строки за три дня до падения Сингапура[1236].

19 февраля авианосное ударное соединение адмирала Тюити Нагумо нанесло удар по порту Дарвин в Австралии, причинив достаточный ущерб, чтобы порт перестал существовать в качестве базы снабжения. Пять авианосцев Нагумо успешно преодолели тысячи миль из северной части Тихого океана до Австралии. Этот рейд был предназначен для того, чтобы уничтожить остатки австралийской уверенности. Премьер-министр Кертин хотел, чтобы его войска срочно вернулись домой. Говоря о войсках, он имел в виду закаленную в боях 7-ю дивизию, которая в тот момент направлялась с Ближнего Востока в Австралию. К тому моменту японцы начали наступление на Бирму из Таиланда, и их целью был Рангун. Черчилля больше волновала Бирма, чем паранойя австралийцев, ведь Бирма была последним рубежом между японцами и Индией. 19 февраля Черчилль попросил Кертина позволить перебросить 7-ю дивизию для защиты Бирмы. Кертин отказал, будучи уверен в том, что если Сингапур потерян, то 7-я дивизия необходима для защиты Австралии. Рузвельт с Черчиллем считали иначе; по их мнению, японцы не станут рисковать, посылая десятки тысяч солдат за 4 тысячи миль морем с Явы в Австралию. Но для Кертина бомбардировка Дарвина подтвердила худшие опасения. Рузвельт послал два сообщения Кертину, в которых подчеркнул стратегическое значение Бирмы и необходимость австралийской помощи для ее защиты. Кертин стоял на своем. На следующий день Черчилль, после того как он повторил свою просьбу и до того как от Кертина пришел ответ, направил конвой в Бирму. Спустя два дня он сообщил об этом Кертину, чем только подтвердил надменность, которую Кертин приписывал командующим в Лондоне. Кертин, в бешенстве, настаивал на том, чтобы конвой вернулся из Бирмы в Австралию. Черчилль отступил. Рангун не будет защищать ни один австралиец. 7-я дивизия отправилась домой, чтобы присоединиться к 90 тысячам американских солдат, которых Рузвельт направил Кертину, армия, которая к лету сделает Австралию одним из самых защищенных мест на планете[1237].

24 февраля Уэйвелла вызвали в Бомбей из Голландской Ост-Индии. К нему присоединился крошечный воздушный флот Бреретона, к тому времени насчитывавший две дюжины самолетов. Голландский адмирал Конрад Эмил Ламберт Хелфрих заменил Томми Харта, «хорошего шкипера в сильный шторм», не потому, что Харт потерпел неудачу, – для достижения цели ему не хватало кораблей, – а потому, что голландцы собирались не позволить японцам захватить Яву. Флот Хелфриха состоял из пяти крейсеров, включая американский «Хьюстон» (на котором Рузвельт однажды совершил приятное путешествие), британский «Эксетер» и десять эсминцев. В определенных обстоятельствах это могло оказаться внушительной силой, но в Сурабае, Индонезия, продовольствия становилось все меньше, и к ним направлялась огромная японская армада; союзнический флот удерживала на плаву только надежда, он был один и, как «Принц Уэльский», без прикрытия с воздуха[1238].

Неудачи не могли не отразиться на Черчилле. 27 февраля Мэри Черчилль поведала дневнику: «Папа в крайне затруднительном положении. Он не очень хорошо себя чувствует – и измучен, испытывая на себе постоянное сокрушительное давление событий». В тот день в Яванском море события в очередной раз повернулись против Британии и ее союзников. Готовясь к нападению на Яву, два японских военно-морских оперативных соединения, каждое из которых охраняло около пятидесяти транспортов и было сильнее всего союзнического флота, подошли к северному побережью Явы. Небольшой флот Хельфриха, которым командовал в море голландец контр-адмирал Карел Доорман, находившийся на пути к Сурабае, получил сообщение о приближении японских транспортов. Доорман на крейсере «Де Рётер» направился на перехват, надеясь нанести японцам повреждения до подхода тяжело вооруженных японских боевых кораблей контрадмирала Такэо Такаги. В 16:00 противники встретились и начали стрелять с расстояния около 6 миль. Черчилль был прав, когда говорил, что исход морской битвы решается за минуты, но эта растянулась на восемь часов. Американский общественно-политический еженедельник сделал удивительные выводы: «Японцы наказаны… Потоплен японский тяжелый крейсер. Еще один японский крейсер, «Могами», ушел, объятый пламенем. Повреждение получило 8-дюймовое орудие третьего крейсера. Пожары вспыхнули на трех японских эсминцах, которые, по-видимому, пошли ко дну… Бомбардировщики союзников доложили о еще двух японских крейсерах. Ударам подверглись по крайней мере 17 японских транспортов»[1239].

Прекрасные новости, если бы они были правдой. На самом деле не потонул ни один японский военный корабль и только один получил незначительные повреждения. Адмирал Доорман утонул вместе со своим обреченным кораблем, а за ним, к полуночи, последовала половина его флота.

Через несколько дней после битвы британский Perth и американский «Хьюстон» зашли в залив Бантан и в отчаянии атаковали значительно превосходящие японские силы. Оба крейсера были уничтожены. Позже, в тот же день, Exeter (герой битвы в декабре 1939 года у Ла-Платы, где затонул немецкий корабль «Граф Шпее») и два эсминца попытались покинуть Яву. Все три корабля были потоплены. Японцы завладели Яванским морем, не потеряв ни одного корабля. Уничтожение союзнического флота стало настоящим бедствием, особенно для голландцев, которые были главной силой в Ост-Индии на протяжении трехсот лет. Британцы бежали в Бирму и Индию, где надеялись перегруппироваться. Но японцы опередили их. 28 февраля японцы высадились на Яве. Восемь дней спустя они завладели островом и взяли в плен более 90 тысяч голландцев и тысячи британцев, австралийцев и американцев. После захвата Явы союзное командование ABDA Уэйвелла было ликвидировано[1240].

В Рангуне командование исчезло месяцем ранее. В начале февраля эвакуация Рангуна, продолжавшаяся с рождественских налетов, резко ускорилась. 20 февраля беженцы и транспортные средства заполнили дорогу на север. Тысячи плыли в маленьких лодках по реке Иравади. Вооруженные бандиты – дакойты – нападали на убегающих жителей, британцев и бирманцев, грабили и убивали. Сбежали пожарные, полицейские и весь британский дипломатический корпус. Британский чиновник написал, что на улицах не было никого, кроме «воров, невменяемых преступников и прокаженных». Почему-то 5 тысяч преступников были выпущены из тюрьмы. После захода солнца Рангун превращался в «город проклятых». Прокаженные, бродячие собаки и сумасшедшие дрались за куски протухшей еды на мусорных свалках и в глухих переулках. Предприниматели и оставшиеся бирманские солдаты претворяли в жизнь тактику выжженной земли, уничтожая фабрики, аптеки, продовольственные склады. Несколько «летающих тигров» – последних защитников города – отправились из этого ада на север, на британскую военно-воздушную базу в Магуэ[1241].