Искры - Михаил Соколов

Когда вошел Леон с блюдом горячих пирожков, он раскрыл саквояж, порылся в нем и, достав книгу, положил ее на стол.

Леон взглянул на обложку. На ней стояло:

«Н. Ленин. Шаг вперед, два шага назад. (Кризис в нашей Партии.)».

Он повернул обложку, про себя прочитал: «Когда идет продолжительная, упорная, горячая борьба, то по истечении некоторого времени начинают обыкновенно вырисовываться центральные, основные спорные пункты, от решения которых зависит окончательный исход кампании и по сравнению с которыми все более и более отодвигаются на задний план все и всяческие мелкие и мелочные эпизоды борьбы.

Так обстоит дело и с нашей внутрипартийной борьбой…»

Лука Матвеич, подмигнув Вихряю, шутливо проговорил:

— Не по зубам, должно быть, не разберет, что там к чему, — молчит.

Леон улыбнулся. Перелистал несколько страниц, опять посмотрел на обложку и спрятал книгу под подушку.

— Постой, постой, собственник какой! — Вихряй встал и извлек книгу из-под подушки: — Ему, как порядочному, дали ознакомиться, а он уже прятать. Это единственный экземпляр на всю организацию.

— Шаль.

За завтраком было решено созвать сходку активистов и цеховых агитаторов и пригласить на нее Ряшина с Кулагиным и активистов из их групп.

5

Ряшин принял приглашение очень охотно и пришел на сходку с намерением дать бой Леону. Увидев Луку Матвеича, он понял, что давать бой, кажется, будут ему, Ряшину, и решил держаться осторожно. «Но протест против исключения нас из комитета надо заявить решительный», — подумал он и подошел к Вихряю.

— А-а, кого я вижу! — радостно воскликнул он и покровительственно похлопал по плечу бывшего своего ученика. — Ну, как там дела-то в чужих краях?

Ряшин попрежнему держался просто, хотя и с сознанием собственного достоинства. И Вихряй, пожав ему руку, простодушно ответил:

— Да среди некоторых людей я и в чужих краях был своим человеком. Боюсь, что в своих краях некоторые признают меня за чужого.

— О, да ты научился так говорить, что не сразу и поймешь. — Ряшин нахмурил брови, кольнул Вихряя пытливым взглядом, но в следующий миг лицо его вновь приняло добродушное выражение.

Он подозвал Кулагина и представил его Вихряю:

— Товарищ мой. Вместе страдаем от того самого, который тогда хотел сбить тебя с ног и бросить под раскаленную штуку. Помнишь?

Вихряй вспомнил случай, когда облил Леона горячим маслом. Заложив руки в карман, он качнулся на ногах, низкий, полный, и ответил:.

— Помню. И понял тебя, Иван Павлович… Говори дальше.

Ряшин пожал плечами и хотел что-то сказать, но Вихряя окружили старые друзья.

— Ленинец, — проговорил Ряшин, когда Вихряй отошел в сторону.

Леон сидел возле Луки Матвеича, слушал его рассказ о приключениях при переходе границы и негромко смеялся.

— …Ну, попались мы с Вихряем, как сазаны в сетку, и сидим у того поляка в хате, думаём-гадаем, как быть, — говорил Лука Матвеич своим мягким голосом. — Но поляк нашел выход: переодел нас в юбки и кофты, вид сделал внушительный такой, — Лука Матвеич поднял обе ладони на уровень груди, — и повез в гости к своему компаньону через речку. Едем мы каким-то местечком, и щебетать бы нам полагалось про разные женские дела, а мы никаких дел, оказывается, не знаем. Наконец я спрашиваю у Вихряя: «Тебе панна Ивановна ничего не говорила?» А он так это важно подпер подбородок указательным пальцем, как девка рязанская, и басом мне: «Нет. А тебе говорила?» — «И мне не говорила», — отвечаю самым высоким голосом, каким только могу. А возчик сидит и хохочет: «Да где же в Польше Ивановны живут? Панычка Ядвига, це еще так», говорит. Ну, тут у нас и вовсе потерялись всякие женские мысли.

По комнате пошел веселый сдержанный шум, а Лука Матвеич заключил:

— И очень хорошо, что потерялись, а то мы так разговорились бы, что наверняка попали бы не за границу, а в другое место…

Когда все собрались, Леон встал, выкрутил фитиль в лампе и, раскрыв книгу, провел по сшиву.

— Товарищи, — обратился он к заполнившим комнату рабочим-партийцам, — сегодня мы, как и раньше, собрались все вместе, чтобы поговорить о той борьбе, которую начало меньшинство внутри нашей партии и которая ослабляет силы революции…

Ряшин сидел, наклонив голову, и, положив руки на колени, спокойно слушал. Понимал он: нет, далеко не все еще сделано меньшинством, чтобы занять в партии главенствующее положение и выбить почву из-под ног большинства. И он думал: до тех пор, пока в Центральном Комитете, находятся только ленинцы, ничего сделать нельзя. Наоборот, с мест все чаще раздаются протесты против позиции новой редакции «Искры».

— Вот резолюция Батумского комитета, помещенная в № 62 «Искры», — докладывал Леон. — Этот комитет прямо требует прекратить всякую полемику с ЦК. В том же номере есть сообщение о резолюции Астраханского комитета, который находит в действиях новой редакции «Искры» «полное пренебрежение к постановлениям съезда». В № 63 есть такие сообщения: Кавказский союзный комитет решительно требует от ЦК не делать никаких уступок меньшинству. Одесский комитет настаивает на созыве третьего съезда, и только один Крымский комитет просит дать место в ЦК представителям меньшинства. Вот какие отклики с мест имеют статьи Мартова в «Искре». Даже наборщики типографии, где печатается «Искра», и те пишут, что набирают статьи Мартова, только подчиняясь партийной обязанности, и считают помещение таких статей «недостойным центрального органа партии».

Ряшин вспомнил статью Плеханова против большинства «Централизм или бонапартизм?», где тот поучал Ленина по отношению к Мартову «быть как можно более уступчивым», и подумал: «Получается, что „Искра“ только тем и занимается, что упрашивает и поучает Ленина. Но Центральный Комитет в руках ленинцев, и делают они свое дело смело, настойчиво. Хоть бы этот Цыбуля и его выученик Леон…»

А Леон, поглядывая в книгу, говорит:

— …Еще на съезде Мартов и Троцкий восстали против Ленина, требовавшего крепко сплоченной партии. Помните ихнее требование, чтобы всякий профессор, всякий гимназист и каждый стачечник мог сам зачислять себя в партию без каких-либо обязательств выполнять партийные решения… Тогда еще Мартов и Аксельрод сделали, как говорит Ленин, «несомненный шаг к оппортунизму и к анархическому индивидуализму», — словом, ко всему тому, что проповедуется теперь в новой «Искре». Но это было начало. После съезда меньшинство сделало и второй шаг, подняв борьбу против ленинцев и стараясь тащить партию назад, к прежней кружковщине и раздробленности. Оно разошлось с нами и в таком важнейшем вопросе, как отношение к русско-японской войне. Куда идет меньшинство, спрашивается?

— Он читает или говорит? Похоже на слова Ленина, — тихо проговорил Кулагин.

Ряшин поднял голову, посмотрел на Леона и ответил:

— Они все похожи на Ленина. — И спросил: — А как ты относишься к тому, что он говорит?

— Резко отрицательно, — ответил Кулагин.

Ряшин усмехнулся и про себя сказал: «Кажется, пора мне отнестись резко отрицательно к такому… дураку, как ты. С подобными помощниками я растеряю последних людей».

Лука Матвеич заметил: неспокоен что-то Ряшин. Будет или не будет он выступать? Вот Леона слушают все, но сколько активистов из меньшинства завтра скажут, что порывают с меньшинством, и понесут в свои кружки правдивое слово о разногласии в партии, о большинстве, о Ленине? Лука Матвеич понимал, что сторонники Ряшина связаны с ним старой дружбой по заводу, и им не так легко будет сразу и резко порвать с ним.

И он начал доклад об итогах борьбы в партии после второго съезда обращением к ним:

— Сегодняшнее наше собрание — не обычная сходка, товарищи. И я, как представитель Центрального Комитета нашей партии, прошу вас, сторонников меньшинства: выслушайте то, что я скажу, обдумайте все и спросите себя, с кем вам идти. Мне кажется, пора всем понять, что Мартов, Троцкий, да в последнее время и Плеханов все дальше отходят от революционного марксизма и сбивают партию с революционного пути. Идет война, царизм терпит одно поражение за другим, в массах рабочего класса и крестьянства растет недовольство и все громче раздаются требования прекратить войну и свергнуть самодержавие. В двери самодержавной России стучится революция, товарищи. Как мы, социал-демократы, должны работать и что должны делать, чтобы возглавить эту революцию?

Лука Матвеич положил перед собой книгу, неторопливо обвел всех теплым взглядом и звучно произнес:

— Товарищ Ленин сказал: «У пролетариата нет иного оружия в борьбе за власть, кроме организации…»

Глава восьмая

1

На порожке новой деревянной будки, поставленной на небольших колесах, сидел Игнат Сысоич, курил цыгарку. Огонек ее то пропадал, то вновь разгорался и вспыхивал беспокойным пламенем и далеко-далеко был виден в ночи, словно раздуваемый ветром одинокий уголек степного костра.