Посмертные записки Пикквикского клуба - Чарльз Диккенс

— Что ж из этого выйдет? — спросил Самуэль.

— И пусть через некоторое время он пришлет за моим приятелем, мебельщиком, чтобы тот взял назад свою машину, — продолжал мистер Уэллер. — Понимаешь теперь?

— Нет, — отвечал Самуэль.

— Эх ты, дубинная башка! — прошептал старый джентльмен. — Да в этой машине старшина твой уляжется, и с головизной, и с ногами, и с руками, и он там может отдыхать, как на своей постели. Понял?

— Еще бы! Ну?

— Ну, а уж там пиши пропало. Паспорт в Америку, да и катай-валяй на всех парусах. Американцы — народ славный, и любят дорогих гостей. Старшина может остаться там до кончины миссис Бардль или до той поры, как повесят господ Додсона и Фогга, а это, по всей вероятности, случится очень скоро. Тогда он воротится назад и настрочит книгу насчет этих американцев. Этой книгой он с лихвой возвратит все свои путевые издержки, да еще останется в барышах, особенно если он разбранит их хорошенько.

Сообщив этот удивительный план, Уэллер старший крепко пожал руку своего возлюбленного сына и окончательно скрылся за воротами тюрьмы.

Едва Самуэль пришел в себя после этого достопамятного свидания со своей родней, как мистер Пикквик вышел к нему навстречу и положил руку на его плечо.

— Послушайте, Самуэль, — сказал мистер Пикквик.

— Что прикажете, сэр?

— Я собираюсь сегодня погулять по этому заведению, и вы должны быть моим спутником, Самуэль. Вот скоро мы увидим одного очень замечательного арестанта, которого, впрочем, вы знаете, Самуэль, — добавил мистер Пикквик, улыбаясь.

— Какого, сэр? — спросил мистер Уэллер. — Не этого ли, что ходит с растрепанными волосами, или, может быть, интересного его товарища в грязных чулках?

— Ни того, ни другого, — отвечал мистер Пикквик. — Этот арестант ваш старинный друг, Самуэль.

— Мой? Неужели! — воскликнул мистер Уэллер.

— Вы, без сомнения, превосходно помните этого джентльмена, или, в противном случае, память ваша слишком коротка, Самуэль, — сказал мистер Пикквик. — Таких знакомцев нескоро забывают. Тсс… Ни слова, Самуэль, ни полслова. Вот он!

Пока мистер Пикквик говорил таким образом, впереди показался мистер Джингль, выступавший медленным и осторожным шагом. Наружность его уже не имела больше того жалкого и унизительного вида, в каком он отрекомендовался читателю в общей тюремной зале. На нем был теперь старый фрак, освобожденный из-под залога при великодушном содействии мистера Пикквика. Волосы его были острижены, и, казалось, он переменил белье. При всем том, мистер Джингль был очень бледен и тонок: он едва передвигал ноги, опираясь на костыль, и легко было заметить, что он претерпевал ужасные страдания от нищеты и постепенного упадка физических сил. При виде мистера Пикквика, он снял шляпу и был, по-видимому, очень смущен, когда взор его упал на Самуэля.

За ним, по пятам его, выступал мистер Иов Троттер, который, несмотря на значительную коллекцию дурных качеств, собранных в его особе, отличался, однако ж, замечательной преданностью к своему товарищу и другу. Был он все еще в грязных лохмотьях, но щеки его не были уже так впалы, как при первой встрече с мистером Пикквиком за несколько дней. Поклонившись теперь своему великодушному благодетелю, он пробормотал, в изъявление благодарности, несколько бессвязных слов, говоря между прочим, что его избавили от голодной смерти.

— Ну, полно, полно, — сказал мистер Пикквик, с нетерпением останавливая его на половине какой-то фразы, — вы можете идти с моим слугой. Мне надобно поговорить с вами, мистер Джингль. Можете ли вы идти, не опираясь на его плечо?

— Конечно… да… не слишком скоро… трясутся ноги… голова идет кругом… как будто дрожит земля.

— Дайте мне вашу руку, — сказал мистер Пикквик.

— Нет, нет, — отвечал Джингль, — не годится… недостоин.

— Какой вздор! — сказал мистер Пикквик. — Облокотитесь на меня: я желаю этого, сэр.

Но видя нерешимость и волнение этого джентльмена, мистер Пикквик сам взял его под руку и повел вперед, не говоря больше ни слова.

В продолжение всей этой сцены физиономия мистера Самуэля Уэллера выражала неописуемое изумление. Он поминутно переводил глаза от Иова на Джингля, от Джингля на Иова, и повторял по крайней мере раз двадцать: «Ох как! Э! Ну!»

— Самуэль! — сказал мистер Пикквик, оглядываясь назад.

— Сейчас иду, сэр, — отвечал мистер Уэллер, машинально следуя за своим господином.

И все-таки он не мог отвести глаз от мистера Иова Троттера, который продолжал стоять на одном и том же месте с понурой головой; но когда Самуэль, покорный приказанию своего господина, должен был остановиться подле него, мистер Троттер приподнял голову и сказал:

— Как ваше здоровье, мистер Уэллер?

— Так это он! — воскликнул Самуэль.

И затем последовал продолжительный и многозначительный свист, послуживший несомненным свидетельством того, что мистер Уэллер убедился, наконец, в действительности своих наблюдений.

— Обстоятельства переменились, сэр, — сказал Иов.

— Вижу, что переменились, — отвечал мистер Уэллер, обозревая с неописуемым изумлением лохмотья этого джентльмена, — и эта перемена, кажется, не к лучшему для вас, мистер Троттер.

— К худшему, мистер Уэллер, к худшему. Теперь уж нет надобности обманывать вас. Обман невозможен. Слезы не всегда бывают лучшим и единственным доказательством горя.

— Это я давно знал.

— Плакать можно по собственной воле, когда вздумается, мистер Уэллер.

— Это вы доказали.

— Да-с: но вот эти вещи, я полагаю, не слишком удобно подделывать по собственному произволу.

Говоря таким образом, Троттер указал на свои желтые, впалые щеки, и затем, выворотив рукав своего сюртука, представил на рассмотрение Самуэля тонкую костлявую руку, которую, казалось, можно было бы переломить одним легким ударом.

— Что вы сделали над собой? — спросил Самуэль, отступая шаг назад.

— Ничего, мистер Уэллер. Я вот ничего не делаю несколько недель, да уж ничего почти не ем и не пью.

Самуэль окинул еще раз проницательным взором жалкую наружность мистера Троттера и затем, не говоря больше ни слова, схватил его за руку и принялся тащить изо всей силы.

— Куда вы тащите меня, мистер Уэллер? — спрашивал Иов, тщетно стараясь вырваться из рук своего старинного врага.

— Пойдем, пойдем, — сказал Самуэль.

И он не сделал больше никаких объяснений до тех пор, пока они не пришли в буфет. Здесь мистер Уэллер приказал подать кружку портера, и этот напиток был немедленно предложен к его услугам.

— Ну, вот вам, пейте все до дна и опрокиньте кружку вверх ногами, — сказал Самуэль.

— Ах, мистер Уэллер, почтеннейший…

— Ни слова больше. Пейте.

Мистер Троттер поднес кружку к губам и в несколько минут опорожнил ее до последней капли, приостанавливаясь только два или три раза перевести дух.

— Вот это я люблю, — сказал Самуэль. — Ну, как теперь вы себя чувствуете, любезный друг?

— Получше немного, — отвечал мистер Троттер.

— Разумеется, лучше: иначе и быть не может, — сказал Самуэль. — Это ведь все равно, что прибавить газу в воздушный шар, и я вижу простым глазом, как вы начинаете толстеть. А что этак вы скажете насчет другой порции такого же размера и состава?

— Нет, уж это было бы слишком, мистер Уэллер, — покорно вас благодарю.

— A не похлопотать ли, примером сказать, насчет чего-нибудь съестного?

— Покорно вас благодарю, сэр, — отвечал мистер Троттер, — добрый господин ваш приказал нам подать баранины с картофелем, и мы уж позавтракали в три часа.

— Как! Он уж озаботился насчет вас? — спросил Самуэль выразительным тоном.

— Да, сэр, — отвечал Иов. — Он уже успел оказать нам много благодеяний, мистер Уэллер. Мы жили прежде в душной конуре, а старшина ваш нанял для нас уютную и просторную комнату, столь необходимую для моего слабого и больного господина. Он сам заплатил деньги и приходил ночью навестить нас, мистер Уэллер.

И при этих словах глаза мистера Троттера, быть может, первый раз в его жизни, оросились самыми искренними слезами.

— Да, сэр, — продолжал сердобольный Иов, — в век я не забуду вашего великодушного господина и буду служить ему до последних сил… до последнего издыхания.

— Нет, сэр, не говорите этого, — сказал Самуэль, — прошу вас и не заикаться об этом, любезный друг.

Иов Троттер вытаращил глаза.

— Да, и не заикаться об этом, — повторил Самуэль твердым и решительным тоном. — Никто не вправе служить ему, кроме меня, и я отвергаю тут всякое постороннее вмешательство и чужие услуги. Открыть ли вам тайну, любезный друг?

— Сделайте одолжение, мистер Уэллер.

— Так слушайте же обоими ушами. — Не было, нет и не будет в целой вселенной такого доброго, великодушного, щедрого, благодетельного джентльмена, как мой несравненный господин, даром что он ходит в узеньких панталонах и тесных полусапожках. Такого человека не найти нам с вами даже в сказках, которых я перечитал немало на своем веку. Это — сущий ангел. Зарубите это себе на носу, Иов Троттер.