Лето Гелликонии - Брайан Олдисс

Что касается Гелликонии, то там память о королеве королев довольно скоро ушла в небытие.

Над головой сиял Т’Сехн-Хрр. Свет луны казался голубым. Даже днем, когда сквозь холодный туман до земли доходило сияние Беталикса, день был окрашен в голубоватые тона.

Фагоры были отлично приспособлены для такого климата. Вокруг царила приятная прохлада. Фагоры высоко держали рога и жили без спешки, без суеты. Центром цивилизации двурогих были горы тропиков и полуостров Пеговин, что в Геспагорате. Друг с другом двурогие давно уже научились уживаться в мире. По мере того как рунты становились молодыми подтелками, а потом достигали и полной зрелости, шерсть их становилась черной, густой и блестящей. Фагоры были невероятно сильны. Они метали грубые копья на сто ярдов, убивая без промаха и наверняка. В бою оружие они применяли редко, только для расправы со стаями полу-животных, пытавшихся проникнуть на территорию их обитания.

Они уже давно пользовались огнем. Положив очаги себе на плечи, они отправлялись в путь, и иногда группы двурогих можно было увидеть спускающимися к берегу моря, где они по ночам промышляли рыбу, раскладывая костры на валунах.

Они научились добывать бронзу. Этот металл использовался пока только для украшений; мягкий свет отблесков пламени на бронзовых пластинах играл в глубине их продымленных пещер в склонах гор. Умели двурогие делать из глины и прутьев посуду — горшки и прочее — часто довольно сложной и красивой формы, по очертаниям напоминающую кожуру половинок фруктов, которые они так любили. Свое грубое одеяние они плели из тростника и ползучих растений. Гиллоты и сталлуны охотились вместе и вместе расчищали и обрабатывали небольшие участки земли, где выращивали скромный урожай овощей. Между самками и самцами никогда не бывало ссор.

Фагоры приручали диких животных и одомашнивали их. Асокины жили с ними со стародавних времен, выполняя роль охотничьих собак, когда фагоры выбирались за дичью. От иных толку было меньше; иных, с их вороватыми повадками, терпели только ради развлечений.

Когда Беталикс закатывался за горизонт и наступал холод, фагоры равнодушно погружались в сон. Они спали вповалку, как скот, ложась на землю там, где заставали их сумерки. Ни один сон в продолжение долгих ночных часов не посещал их удлиненные тяжелые черепа.

Лишь только в ночи при полной луне ТСехн-Хрр, вместо того чтобы провалиться в сон, фагоры занимались охотой или безудержно спаривались. Время полнолуния было великим временем. В ночь полной луны двурогий убивал любого, кто встречался ему на пути, будь то зверь или птица или даже другой фагор. Убивал безо всякой на то причины, вероятно, потому, что так было заведено природой.

Днем те племена, что жили ближе к югу, охотились на фламбергов. Бескрайние равнины южных приполярных районов Геспагората были наводнены стадами фламбергов. Среди следующих со стадами огромными тучами насекомых были и желтые мухи. Фагоры убивали фламбергов, кололи их поодиночке и целыми десятками, убивали выборочно вожаков стада, убивали беременных самок и молодняк, изо всех сил стараясь сплошь покрыть равнины тушами мертвых копытных.

Ничто не могло свернуть упрямых, а может быть, просто глупых фламбергов с их неизменного пути миграции с юга на север через просторы полуострова Пеговин. И с тем же неизменным упрямством фагоры продолжали убивать фламбергов. Годы уходили за годами, складываясь в века, но бесконечные стада без устали все рвались и рвались навстречу безжалостным копьям. Среди племен фагоров не было других сказаний, кроме как рассказов о бесконечной бойне фламбергов.

Зачатие потомства происходило в лунные ночи, а через год, в такие же лунные ночи, новорожденные фагоры появлялись на свет. Период полного возмужания рунтов занимал долгое время. В те далекие века время тянулось медленно, словно бы шагало в такт с мерным спокойным боем невозмутимых сердец; ленивый темп жизни, казалось, подстраивался под незаметный рост деревьев. После того как широкий диск белой луны наконец скрывался за горизонтом, утопая в стелющемся по земле тумане, все застывало до тех пор, пока луна снова не появлялась в небе, восходя из того же самого тумана. В своем безыскусном мире фагоры жили в раз и навсегда установленном темпе; мысли об уходящем времени никогда не проникали в серый сумрак обиталища их предков.

Домашние животные фагоров умирали довольно часто. Когда умирал иной, его тело небрежно выбрасывалось за околицу поселка или к ближайшим деревьям у выхода из пещеры на растерзание промышляющим падалью животным или стервятникам. Великие черные фагоры не знали смерти: смерть значила для них не больше, чем значило само время. С возрастом движения фагоров замедлялись — и только. Оставаясь жить в пределах условно существующей семьи или племени, они все больше и больше отдалялись от сородичей. Год за годом ловкость и проворство оставляли их. Язык тоже постепенно забывался. Наконец движения прекращались вовсе.

Как только это происходило, племя оказывало своим старейшинам последнюю милость. Эта милость была одинаковой для всех и традиционной. Ибо в племенах фагоров заботились только о недавно появившихся на свет и о глубоких стариках, возраст которых близился к веку или перевалил за него. Сверхдолгожителей хранили в безопасном месте и, всячески почитая, выносили по дням великих праздников на общее обозрение и поклонение.

Олицетворяя собой воплощение мерного тока времени, фагоры-патриархи незаметно для себя и других, не меняясь особенно внешне, перебирались через сумеречную черту, отделяющую привычную всем активную жизнь от иной формы существования. Само время, сгущаясь, пропитывало их тела. Древние фагоры сжимались и иссыхали, превращаясь за несколько десятков лет в небольшие кератиновые сгустки, лишь отдаленно напоминающие формой те тела, которые у них были раньше. Но даже тогда искорки разумного существования не покидали их. Мудрость копилась в них и к ним нередко обращались за советом живые. Так неподвижные старейшины продолжали еще очень долго участвовать в жизни племени. Но в конце концов распадался и кератин, и лишь после этого считалось, что фагор наконец достиг конца своего существования; при соответствующем уходе и заботе многие старцы тянули свои дни в течение многих веков.

Подобная сумеречная полупотусторонняя жизнь могла продолжаться очень долго. Зимы приходили на смену лету, мало отличаясь друг от друга и мало изменяя облик напоминающего булаву протянувшегося через экватор полуострова. Где-то далеко зимой моря могли замерзать; на полуострове же, высоко в горах и у их подножия в охваченных изморозью долинах летаргический рай длился в течение многих лун и многих веков.