Русская революция. Политэкономия истории - Василий Васильевич Галин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Вы, конечно скажете, что это зрелище беспросветной нужды и упадка жизненных сил — результат власти большевиков. Я думаю, что это не так…, — отвечал Г. Уэллс, — Не коммунизм, а европейский империализм втянул эту огромную, расшатанную, обанкротившуюся империю в шестилетнюю изнурительную войну. И не коммунизм терзал эту страдающую и, быть может, погибающую Россию субсидированными извне непрерывными нападениями, вторжениями, мятежами, душил ее чудовищно жестокой блокадой. Мстительный французский кредитор, тупой английский журналист несут гораздо большую ответственность за эти смертные муки, чем любой коммунист…»[3035].
Гр. 16. Индекс промышленного производства ведущих стран, Россия, по данным: Л. Кафенгауза (1) и Госплана (2), в % к 1913 г.[3036]
Именно европейская интервенция, окончательно добивала разоренную Мировой войной страну еще 4 года, после того как она уже пала в борьбе. «Хозяйственное положение страны, — приходил к выводу Троцкий, — требует перехода к всеобщей трудовой повинности и к широкой мобилизации рабочей силы, главным образом, крестьянской рабочей силы»[3037]. «Как мы, — пояснял Троцкий свою мысль, — поступили для создания Красной Армии? Она была вначале партизанскими отрядами или сборищами сырых рабочих сил, а мы милитаризовали рабочих, мы собирали рабочих на собрания и говорили им: «Мы стоим перед опасностью, угрожающей гибелью. От вас передовые рабочие, зависит внести в эти массы сознание готовности умереть или победить». Эти передовые рабочие, милитаризовавшие самих себя, милитаризовали крестьян и повели их в бой»[3038]. IX съезд партии в апреле 1920 г. окончательно утвердил принципы «военного коммунизма», как новой основы хозяйственное строительства.
Таб. 20. Производство в 1920 г., в % к 1913 г.[3039]
«Военный коммунизм», по сути, являлся ничем иным, как милитаризацией — национализацией труда, или его разверсткой. Пониманию этого факта помогают рассуждения Дж. Гобсона, который отмечал, что поскольку «принудительный труд рассматривается просто, как статья государственного дохода или система натуральной повинности, его нельзя осуждать, как безусловно несправедливый или обременительный институт, как бы на практике им ни злоупотребляли. Всякий налог есть «принудительный труд», независимо от того, взимается ли он в деньгах, в товарах или в услугах. Когда такой «принудительный труд» ограничен требованиями благоустроенного управления и правильно и разумно установлен, он не слишком обременителен Момент «закрепощения», который таится в нем, неизбежен при всякой форме правления»[3040]. При «военном коммунизме» налог, выраженный в «принудительном труде», принимал крайние меры — он охватывал все время рабочего, за вычетом нормы, обеспечивающей его элементарное выживание.
Политика «военного коммунизма» включала в себя установление:
— всеобщей трудовой повинности, а в некоторых отраслях (например, на транспорте) военного положения, так что все работники считались мобилизованными. Все трудоспособные и неработающие от 16 до 55 лет были обязаны встать на учет и работать там, где прикажут. Эта обязанность провозглашалась в январе 1918 г. «Декларацией прав трудящегося и эксплуатируемого народа», а позже была включена и в Конституцию РСФСР 1918 г. К концу 1918 г. стало обычным делом объявлять о призыве рабочих и специалистов различных отраслей на государственную службу, как это делалось с набором в Красную Армию. С этого момента они подпадали под юрисдикцию военного трибунала;
— жесткой дисциплины, порядок которой был определен 12 июня 1919 г. приказом Народного комиссариата труда. Согласно приказу «почти повсеместно вводился контроль прихода и ухода рабочих на работу и в магазины с помощью особой системы марок. Опоздание на 5 минут прощается, опоздание на 15 минут равносильно потере рабочего дня. За пропущенные без уважительных причин рабочие дни жалование не уплачивалось. Повторяющееся опоздание на работу, преждевременный уход с работы, 3-дневный прогул в течение одного месяца имеют своим последствием увольнение из предприятия»[3041];
— нормированного распределения продовольствия и промышленной продукции по карточкам, по фиксированным низким ценам или бесплатно (в конце 1920 — начале 1921 года даже отменялась плата за жилье, электроэнергию, топливо, за пользование телеграфом, телефоном, почтой, медикаментами и т. д.);
— уравнительной системы оплаты труда: если в 1917 г. заработная плата у высококвалифицированного рабочего была в 2,3 раза выше, чем у чернорабочего, то в 1918 г. — в 1,3 раза, а к 1920 г. — всего в 1,04 раза. В годы «военного коммунизма» был введен запрет на забастовки рабочих. Свободные профсоюзы превратились по существу в государственные организации.
— военной дисциплины и единоначалия в управлении промышленностью. Для этого было создано более 50 отраслевых Главков, получивших, фактически, абсолютные полномочия. Не допускалось никакой хозяйственной самостоятельности, все решения принимались директорами только после согласования с Главками.
— жестких ограничений потребительского рынкДеникин в этой связи замечал: «возможность продления войны при худших материальных условиях с наибольшей очевидностью доказало впоследствии советское правительство…, путем такого чудовищного сжатия потребительского рынка, которое возвращает нас к первобытным формам человеческого бытия»[3042].
Логику «военного коммунизма» помогают лучше понять конкретные примеры, касающиеся двух ключевых вопросов того времени транспорта и топлива:
Значимость железнодорожного транспорта, заключается в том, подчеркивал командующий немецкой армией Э. Людендорф, что он являлся основой «поддержания экономической жизни в стране»[3043]. «Современная промышленность, — подтверждал Дж. М. Кейнс, — чрезвычайно зависима от эффективности транспорта, и население, жившее за счет этих средств, просто не сможет жить без них»[3044]. Значимость железнодорожного транспорта для России, по сравнению с Англией и Германией, была кратно выше — пропорционально в разы большей площади территории, даже только ее европейской части.
О состоянии ж-д транспорта в России к середине 1915 г. свидетельствовали выводы, к которым приходил военный корреспондент М. Лемке: ««Властные» распоряжения делаются уже невозможными: весь транспорт пришел в неподдающееся человеческим усилиям расстройство… Это начало конца»[3045]. «Особое совещание по обороне, — подтверждал Я. Букшпан, — неоднократно, всегда в тревожных тонах, указывало на бесхозяйственность Министерства путей сообщения…, что может привести оборону государства к катастрофе»[3046].
«Вследствие нарушения правильного транспорта, — вспоминал помощник главного военного интенданта ген. Н. Богатко, — нельзя было подать топливо, сырье, вывезти заготовленные предметы снабжения и т. д. Все это вызывало недостаток предметов первой необходимости в стране, дороговизну… Вследствие этого нельзя было перебросить находившиеся в изобилии в Сибири запасы мяса, зерна и т. д. Богатые источники средств России не были исчерпаны до конца войны, но использовать их мы не умели»
