Жизнь и приключения Мартина Чезлвита - Чарльз Диккенс

Но время от времени он все еще бормотал:

— Обратно я поеду один!

Глава XLIII

оказывает решающее влияние на судьбу нескольким людей. Мистер Пексниф представлен во всей полноте власти, которой он пользуется с присущей ему твердостью характера и величием духа.

В ту ночь, когда разразилась гроза, миссис Льюпин, хозяйка „Синего Дракона“, сидела одна в своей маленькой буфетной. Одиночество или дурная погода, или и то и другое вместе, располагали к задумчивости, чтобы не сказать к печали. Опершись подбородком на руку и глядя в низкое решетчатое окно, темное даже в самый ясный день от затенявших его виноградных листьев, миссис Льюпин часто качала головой, приговаривая:

— Боже мой! Ах, боже мой, боже мой!

Это была печальная ночь даже в уютной комнатке „Дракона“. Роскошный простор полей, пастбищ, зеленых косогоров и волнистых лугов со сверкающими ручьями, живыми изгородями и островками кудрявых деревьев лежал теперь унылый и черный от косых стекол решетчатого окна до далекого горизонта, где гром, казалось, раскатывался по холмам. Сильный ливень прибил к земле нежные ветви лоз и жасмина и словно топтал их в своей ярости; при блеске молнии было видно, как плачущие листья дрожат и жмутся к окну и настойчиво стучат в него, словно прося укрыть их от этой страшной ночи.

В знак уважения к молнии миссис Льюпин переставила свечу на каминную доску. Корзина с шитьем стояла, позабытая, рядом с ней; ужин, накрытый на круглом столике, оставался нетронутым, и ножи были убраны подальше из опасения привлечь молнию. Она долго сидела, подперев рукою подбородок и приговаривая время от времени:

— Боже мой! Ах, боже, боже мой!

Она только что собралась произнести это еще раз, как щеколда входной двери (закрытой от дождя) загремела в ржавом затворе, и вошел путник, который, закрыв дверь, подошел прямо к стойке и сказал довольно хриплым голосом:

— Пинту самого лучшего старого пива!

Ему было от чего охрипнуть, — даже просидев целый день под водопадом, нельзя было вымокнуть больше. Он был закутан до самых глаз в грубый синий матросский плащ, и с широких полей клеенчатой шляпы дождевая вода текла струйками ему на грудь, на спину и на плечи. Судя по выражению его подбородка, — гость так низко надвинул шляпу и так высоко поднял воротник в защиту от непогоды, что был виден только подбородок, да и тот он прикрыл мокрым рукавом лохматой куртки, как только миссис Льюпин взглянула на него, — хозяйка „Дракона“ решила, что он человек добродушный.

— Плохая ночь! — весело заметила она. Путник встряхнулся, как собака-водолаз, и ответил, что ночь в самом деле неважная.

— На кухне разведен огонь, — сказала миссис Льюпин, — и собралось веселое общество. Не лучше ли вам пойти туда обсушиться?

— Нет, спасибо, — сказал гость, бросая взгляд в ту сторону, где была кухня. Он, как видно, знал туда дорогу.

— Так можно простудиться насмерть, — заметила хозяйка.

— Меня не так-то легко уморить, — возразил путник, — а иначе я умер бы давным-давно. Ваше здоровье, сударыня!

Миссис Льюпин поблагодарила его; но, едва поднеся кружку к губам, он, как видно, передумал и опять поставил ее на стол. Выпрямившись, он оглядел комнату, что было не так легко сделать человеку, закутанному до самых глаз и в низко надвинутой шляпе, и сказал:

— Как у вас называется этот дом? Уж не „Дракон“ ли?

Миссис Льюпин любезно ответила:

— Да, „Дракон“.

— Тогда у вас тут должен находиться один мой как бы… родственник, сударыня, — сказал путник, — молодой человек по фамилии Тэпли. Каково! Марк, дружище! — обратился он к стенам. — Неужто я нашел тебя наконец, старина?

Это затронуло больное место миссис Льюпин. Она подошла снять нагар со свечи на каминной полке и сказала, повернувшись спиной к путнику:

— Никому мы не были бы так рады в „Драконе“, как тому человеку, который принес бы весть о Марке. Но уже много, много долгих дней и месяцев прошло с тех пор, как он покинул этот дом и Англию. И жив он, бедный, или умер, знает один только бог на небесах!

Она покачала головой, и ее голос дрогнул; должно быть, дрогнула и рука тоже, потому что нагар со свечи она снимала очень долго.

— Куда же он уехал, сударыня? — спросил путник смягчившимся голосом.

— Он уехал в Америку, — сказала миссис Льюпин еще более грустно. — Сердце у него всегда было мягкое и доброе; и может быть, сейчас он сидит в тюрьме, приговоренный к смертной казни, за то что пожалел какого-нибудь несчастного негра и помог бедному беглецу. И для чего только он поехал в Америку! Почему он не отправился в какую-нибудь другую страну, где дикари.

Окончательно расчувствовавшись, миссис Льюпин зарыдала и хотела было сесть на стул, чтобы дать полную волю своему отчаянию, как вдруг путник схватил ее в объятия, и она радостно вскрикнула, узнав его.

— Да, непременно! — восклицал Марк. — Еще раз, еще один и еще двадцать раз! Так вы не узнали меня в этой шляпе и плаще? А я думал, вы меня узнаете в любом наряде! Еще десяточек!

— Я бы и узнала вас, если бы разглядела, да разглядывать было некогда, и говорили вы как-то отрывисто. Вот уж не думала, Марк, что вы будете так резко говорить со мной, только что вернувшись.

— Еще пятнадцать! — сказал мистер Тэпли. — Какая вы красавица и как молодо выглядите! Еще шесть! Те полдюжины не считаются, придется начать снова. Господь с вами, какая же радость вас видеть! Еще разок! Ну, никогда еще мне не было так весело. Еще парочку, ведь в этом нет никакой заслуги!

Если мистер Тэпли сделал перерыв в этих арифметических упражнениях, то вовсе не оттого, что устал, а оттого, что понадобилось перевести дыхание. Перерыв напомнил ему о других обязанностях.

— Мистер Мартин Чезлвит дожидается во дворе, — сказал он. — Я оставил его под навесом для подвод и пошел посмотреть, есть ли тут кто-нибудь. Мы нынче не хотим никому показываться, пока не узнаем от вас новостей и не решим, что нам делать.

— В доме нет никого, народ только на кухне, — ответила хозяйка. — Если б они узнали, что вы вернулись, Марк, они бы развели костер на улице, как сейчас ни поздно.

— Но сегодня им не следует этого знать, милая моя душенька, — сказал Марк, — так что заприте дом и разведите посильней огонь на кухне; а когда все будет готово, поставьте свечу на окно — и мы войдем. Еще один! Хочется послушать про старых друзей. Вы мне расскажете про них, правда? Про мистера Пинча, и про мясникову собаку на углу, и про терьера через дорогу, и про колесника, и про всех остальных. Когда я нынче в первый раз увидел церковь, я думал, что жив не буду, что одна колокольня меня прикончит. Еще один! Не желаете? Ну, хоть самый маленький напоследок!

— Довольно с вас, я думаю, — сказала хозяйка. — Подите вы прочь с вашими иностранными замашками!

— Какие ж они иностранные, господь с вами! — воскликнул Марк. — Английские, как устрицы, вот именно! Еще один, ведь это наш, английский, в знак уважения к стране, где мы живем! Этот между нами не считается, сами понимаете, — говорил мистер Тэпли. — Я не вас теперь целую, заметьте. Я побывал среди патриотов. Я целую свою родину.

Было бы несправедливо придираться к проявлению патриотизма, которым он сопровождал это объяснение, и находить его холодным или равнодушным. В полной мере выразив свои национальные чувства, он поторопился к Мартину, а миссис Льюпин, сильно волнуясь и суетясь, стала готовиться к их приему.

Компания посетителей скоро высыпала в беспорядке из дверей, уверяя друг друга, что часы „Дракона“ спешат на полчаса и что это, должно быть, гром на них так подействовал. Как ни надоело дожидаться Мартину и Марку, как ни промокли они и ни устали, оба приятеля были очень рады видеть эти давно знакомые лица и с любовным вниманием смотрели, как посетители выходят из дома и проходят мимо, совсем рядом с ними.

— Вон старик портной, Марк! — прошептал Мартин.

— Вон он идет, сэр! Ноги у него стали еще кривее прежнего; правда, сэр? Настолько кривей, мне кажется, что теперь у него между ног можно прокатить большой бочонок, а когда мы с вами его знали, проходил только маленький. Вон и Сэм идет, сэр.

— Да, верно! — воскликнул Мартин. — Сэм, конюх. Любопытно было бы знать, жива ли еще та лошадь у Пекснифа?

— И сомневаться нечего, сэр, — возразил Марк. — Это такого рода скотина, сэр, что долго еще будет таскаться по свету одер одром и, наконец, попадет в газеты под заголовком: „Необыкновенный пример живучести в четвероногом“. Как будто она была когда-нибудь жива по-настоящему, так чтоб стоило об этом разговаривать! А вот и пономарь, сэр, как всегда — пьяный вдребезги.

— Вижу! — смеясь, сказал Мартин. — Но, честное слово, как же вы промокли, Марк!

— Я промок? А о себе вы как полагаете, сэр?

— Ну, все же не настолько, — сказал его спутник с озабоченным видом. — Я же вам говорил, Марк, чтобы вы не держались с подветренной стороны, а почаще менялись со мной местами. Дождь все время поливает вас, с тех пор как начался.