Собрание сочинений в 10 томах. Том 4 - Генри Райдер Хаггард

— Ну, хоть одна хорошая весть среди всех тяжелых. Не говори ничего! Вот идет Адриан, мне надо сказать ему несколько слов. Нет, не уходи. Будет лучше, если ты узнаешь всю правду.

Адриан вошел в комнату, и наблюдательная Эльза заметила, что он очень изменился и казался совсем больным.

— Вы посылали за мной, матушка? — начал он, пытаясь сохранить свою обычную манеру говорить свысока, но, взглянув в лицо матери, замолчал.

— Я была в тюрьме, Адриан, — сказала Лизбета, — и у меня есть что сказать тебе. Как ты, может быть, уже слышал, твой брат Фой и наш слуга Мартин бежали неизвестно куда. Они бежали от мучений худших, чем смерть, из застенка, убив негодяя-палача и заколов часового. Мартин унес раненого Фоя на спине.

— Я рад этому, — взволнованным голосом сказал Адриан.

— Молчи, лицемер! — крикнула на него мать, и он понял, что настала для него минута расплаты. — Мой муж, твой отчим, не бежал. Он в тюрьме и приговорен к голодной смерти.

— Боже мой! — воскликнула Эльза, а Адриан застонал.

— По счастливой или несчастной случайности, мне пришлось видеть бумагу, в которой мой муж, твой брат Фой и Мартин осуждаются на смерть по обвинению в ереси и убийстве королевских слуг, — заговорила Лизбета ледяным голосом, — а внизу стоит засвидетельствованная законными свидетелями твоя подпись… Адриан ван Гоорль.

У Эльзы вытянулось лицо. Она смотрела на Адриана, как парализованная, между тем как он, схватившись за спинку стула, опирался на нее, покачиваясь взад и вперед.

— Что ты можешь сказать на это? — спросила Лизбета.

Для него, будь он более бесчестен, оставался один выход: отречься от своей подписи. Но это даже не пришло ему в голову. Он пустился в несвязные, путанные объяснения, так как гордость даже в эту ужасную минуту не позволяла ему открыть всю правду в присутствии Эльзы. Ледяное молчание матери приводило его в отчаяние, и он говорил, сам уже не зная что, и, наконец, совсем замолчал.

— Из твоих слов я поняла, что ты подписал эту бумагу в доме Симона в присутствии некого Рамиро, смотрителя городской тюрьмы, который показал документ мне, — сказала Лизбета, подняв опущенную голову.

— Да, матушка, я, действительно, подписал что-то, но…

— Я не желаю слышать ничего больше, — прервала Лизбета. — руководила тобой ревность или досада, природная злость или страх — все равно, ты подписал такой документ, который порядочный человек не подписал бы, даже если бы его растерзали на куски. Ты же дал свое показание по доброй воле, я читала это, и приложил как доказательство отрубленный палец женщины Мег, который украл из комнаты Фоя. Ты убийца своего благодетеля и сердца своей матери, ты желал быть убийцей брата и Красного Мартина. Когда ты родился, сумасшедшая Марта, приютившая меня, советовала убить тебя, предсказывая, что ты принесешь много горя мне и всей моей семье. Я отказалась, и ты погубил нас всех, а главное — погубил свою собственную душу. Я не проклинаю тебя, но предаю тебя в руки Господа, пусть Он поступит с тобой, как Ему будет угодно. Вот деньги, — она подошла к бюро, вынула из него тяжелый кошель с золотом, приготовленный на случай бегства, и сунула его в карман куртки Адриана, обтерев пальцы платком после прикосновения к нему. — Уходи отсюда и никогда больше не показывайся мне на глаза. Я родила тебя, ты плоть от плоти моей, но перед всем миром я отрекаюсь от тебя. Я не знаю тебя больше! Уходи, убийца!

Адриан упал на колени. Он ползал у ног матери, пытаясь поцеловать край ее платья, а Эльза истерически рыдала. Лизбета же оттолкнула его ногой, говоря:

— Уходи, иначе я позову слуг и велю выбросить тебя на улицу!

Адриан поднялся и шатаясь выбрался из комнаты, из дома и, наконец, из города.

Когда он ушел, Лизбета взяла перо и написала крупными буквами следующее объявление:

Объявление к сведению всех лейденских граждан.

Адриан, названный ван Гоорлем, по письменному доносу которого его отчим Дирк ван Гоорль его сводный брат Фой ван Гоорль и слуга Красный Мартин приговорены в тюрьме к пытке, голодной смерти и обезглавливанию, не имеет более права жить в этом доме.

Лизбета ван Гоорль.

Лизбета позвала слугу и приказала ему прибить это объявление над входной дверью, где каждый прохожий мог прочесть его.

— Сделано, — сказала она. — Перестань плакать, Эльза, и уложи меня в постель, откуда я, Бог даст, уже не встану.

Два дня спустя после описанных событий в Лейден приехал измученный и израненный человек — беглец, лицо которого носило отпечаток ужаса.

— Какие вести? — спрашивала толпа на площади, узнав его.

— Мехелен, Мехелен… — задыхаясь проговорил он. — Я из Мехелена.

— Что же случилось с Мехеленом? — спросил, выступая вперед, Питер ван де Верф.

— Дон Фредерик взял его. Испанцы перебили всех от мала до велика: мужчин, женщин, детей. Я убежал, но целую милю я слышал крики тех, кого убивали… Дайте мне вина.

Ему дали вина, и медленно, отрывистыми фразами он передал об одном из ужаснейших преступлений против Бога и себе подобных, когда-либо совершенных злыми людьми во имя Христа. Оно крупными буквами занесено на страницы истории, и нам не нужно передавать здесь его подробности.

Когда все стало известно, толпа лейденцев гневно загудела, послышались крики, требующие мщения. Горожане схватились за оружие, у кого какое было: бюргер — за меч, рыбак — за острогу, крестьянин — за пику. Тут же нашлись предводители, и раздались крики:

— К «Гевангенгоозу»!… Освободим заключенных!…

Толпы народа окружили ненавистное место. Подъемный мост был поднят. Навели новый. Из-за стен в толпу раздалось несколько выстрелов, но затем оборона прекратилась. Толпа взломала массивные ворота и бросилась в тюремные камеры освобождать еще живых заключенных.

Испанцев и Рамиро в тюрьме не оказалось, они исчезли неизвестно куда. Кто-то крикнул:

— Где Дирк ван Гоорль? Ищите его!…

Все бросились к камере, выходящей во двор, крича:

— Ван Гоорль, мы здесь!

Взломали дверь и нашли его лежащим на соломенном матраце со сложенными руками и обращенным кверху лицом: его поразила не рука человека, а чумной яд.

Голодный и без ухода, он умер очень быстро.

КНИГА ТРЕТЬЯ

ЖАТВА

XXIII. Отец и сын

Выйдя из дома матери на Брее-страат, Адриан пошел наугад. Он чувствовал себя таким несчастным, что был даже не в состоянии подумать о том, что ему делать и куда идти.