Остров Невезения - Сергей Иванов

— Да уж, Серёга, мрачные у тебя шуточки. Но сравнение моей тёщи с надзирателем вполне соответствует. Она особенно контролирует мою трудовую занятость. Когда я не работаю, а стиральная машинка стирает бельё, моя тёща считает, что бытовая техника эксплуатируется совершенно не рационально.

— Понятно. Сочувствую. Вероятно, сейчас твоя тёща часто вспоминает о тебе, и, наверняка, имеет, что сказать своему зятю, — поддержал я разговор, и с удовлетворением подумал о своей холостяцкой квартире-убежище.

— Здесь время останавливается; каждый день — одно и то же. Утрачиваешь связь с внешним миром и реальностью. Начинаешь переоценивать отношения. Тёщины козни кажутся не столь вредными, — загрустил сосед.

— Возможно, на время пребывания здесь приостанавливается и процесс старения. Мы выйдем отсюда прежними! — придал я оптимизма. — Все будут удивляться, как хорошо мы сохранились. А мы будем отвечать: в тюрьме Её Величества не стареют!

— Приятно иметь соседа-оптимиста! Так я скоро поверю, что тёща полюбит меня таким, какой я есть.

— Нет, Иварс, мы выйдем отсюда иными. Обязательно с новыми криминальными связями и знаниями. Тюрьма Её Величества — это бесплатная школа по обмену опытом, — добавил я. — Тёща начнёт побаиваться тебя, и, как следствие, — уважать.

— Кстати, Серёга, а что ты думаешь о применении латышских паспортов? — перешёл к обмену опытом Иварс.

— Ты мог бы делать латвийские паспорта для украинских заказчиков?

— Надо подумать об этом. Вполне может быть, — ответил Иварс, как человек, который что-то слышал об этом.

— Я думаю, всё это будет слишком сложно, — не проявил я энтузиазма.

— Что здесь сложного? Ты находишь украинских заказчиков, желающих свободно въезжать в Евро Союз и готовых платить за мои услуги. А я делаю для них латышские паспорта, — самоуверенно проектировал Иварс.

— Препятствие заключается в расстоянии и в границах, разделяющих нас. Предположим, ты — в Латвии, а я — в Украине. Я нахожу заказчика. Присылаю тебе почтой его фото и прочие данные. Ты находишь подходящий латышский паспорт, меняешь фото, Паспорт готов. И что далее? Заказчик должен обращаться в латвийское посольство, просить визу, чтобы приехать в Латвию, получить поддельный паспорт. Допустим, что клиент решился на весь этот гиморр, прибыл к тебе и купил паспорт. Теперь он может ехать с этим паспортом далее — в соседнюю Швецию, к примеру. Но к таким заморочкам, как незнание латышского языка и качество поддельного паспорта, добавится ещё и хвост в виде его украинского паспорта. В нём будут отметки о въезде в Латвию с конкретными сроками допустимого пребывания в стране. Что делать с этим? Игнорировать и считаться нелегалом с просроченной визой, затерявшимся в Латвии? Портить свой паспорт и отношения с Латвийской миграционной бюрократией?

— Серёга, ты всё излишне усложняешь, — отмахнулся Иварс.

— Возможно. Но все эти мелочи и приводят к провалу, задуманного.

— Иногда мне просто не верится, что ты мог решиться на такой авантюризм, как проживание под чужим паспортом, — заявил о своей наблюдательности Иварс.

— Ты едва знаешь меня. Если бы СССР не развалился, я бы пользовался студенческими билетами для льготных поездок на общественном транспорте до сорока и более лет, — рассеянно отвечал я на замечания соседа.

Время в камере мы убивали разговорами, чтением, сном, слушанием радио. Выходя на прогулки, мы разбегались. Иварс занимал очередь у бильярдного стола, а я встречался с кем-нибудь из своих знакомых.

Индус Амрик и Тигр Тамил снова объединились, и выглядели вполне довольными. Наши чаепития возобновились. Мы почти не разговаривали. Пили чай и помалкивали. Это означало — нет проблем, говорить не о чем, можно наслаждаться доброй компанией, горячим чаем и покоем. Время шло.

Однажды мы стояли с Иварсом у своей камеры, о чём-то разговаривая. Я наблюдал, как взрослый дядька неловко стрелял окурки. Он был вовсе не похож на уголовника.

В большинстве, местные заключённые сдаются на службу Её Величеству, хорошенько подготовившись.

Делал он это украдкой, неуклюже стараясь скрыть свои намерения. Хотя, никто не обращал на чудака внимание. Было очевидно, что он здорово хотел покурить, и ему не терпелось поскорей собрать достаточную порцию табака, чтобы свернуть свою, хоть какую-то, сигаретку. Просить он не решался. Джентльмен. Too proud to beg.

Я не видел его раньше. Это означало, что он совсем недавно попал сюда, не имея при себе наличных денег. Если никто не организует для него передачу, или он сам не начнёт посещать учёбу или выполнять какие-то работы, то он обречён на сбор окурков или болезненную борьбу с вредной привычкой.

Иварс свернул сигарету и закурил. Джентльмен в казённом спортивном костюме сфокусировал своё внимание на его сигарете, и стал приближаться к нам.

— Парни, не по-русски ли выговорите, — удивил он меня вопросом.

— По-русски, — ответил я. — Как ты определил?

— Мне приходилось встречаться с русскими. Я служил в военном флоте, и мы много раз заходили в российские порты — объяснил он, поглядывая на сигарету Иварса.

— Ты ещё служишь на флоте? — поинтересовался я.

— Нет, уже гражданский. Я служил на военном судне в качестве доктора психиатра, — пояснил он.

— Теперь служишь Её Величеству здесь, — неудачно пошутил я. — Иварс, оставь ему покурить, — попросил я, видя, как гость напрягся, не решаясь спросить об этом сам.

Иварс пожал плечами и протянул ему свой окурок.

Доктор торопливо принял угощение, и жадно затянулся.

— Меня звать Энди, — дружелюбно представился он.

Мы тоже назвали свои имена.

— Сергей? Я знаю, — это русское имя, — дружелюбно отреагировал бывший военный доктор. — Мне нравится ваш особый акцент! — добавил он.

Иварс, молча, оставил нас, предполагая просьбу о порции табака.

— Меня моя жена устроила сюда, — заявил новый приятель, нервно улыбнувшись.

Я заметил, что мужик пребывает в нервозном состоянии, и ему хочется выговориться и накуриться. Я промолчал.

— Она долго доставала и провоцировала меня. И я не сдержался. Дал ей разок! Она, со своей сестрицей, только этого и ждали. Сразу призвала свою сестру, которая имеет богатый опыт. Эта сука ужа трижды разводилась, — профессионал. Посовещались. И вызвали полицию. Когда прибыла полиция, она говорила больше, чем моя «потерпевшая» супруга. С их слов получилось, что я постоянно избиваю свою жену и представляю реальную опасность для неё и для нашего ребёнка. Я уже наперёд знаю, о чём они будут петь в суде. Будут просить моего принудительного выселения из нашего дома, алименты на содержание ребёнка и её самой. И, возможно, будет добиваться того, чтобы запретить, мне видеться с ребёнком.

Мужика понесло. История стара и начинала притомлять.

Наконец, объявили об окончании гуляний. Следовало занять свои места в камерах. Энди прервал свой рассказ, выразил своё удовольствие от встречи со мной, и обещал мне продолжение своей семейной истории.

Вернувшись в камеру, я услышал волынку. Кто-то снова воспевал свои настроения.

— Блин! Снова он завёл свою тошниловку, — прервал молчание Иварс. — Представляю, как он достаёт соседа по камере!

— Возможно, этот парень и достаёт своего соседа, но мне, на расстоянии, нравится, как он плачет на своей волынке. Он определённо скрашивает моё пребывание здесь. Его музыка здорово гармонирует с окружением, в котором мы пребываем.

— Ты называешь это музыкой?! — удивился Ивар. — Ты, Серёга — извращенец, если тебе нравятся эти звуки. Меня — он вгоняет в глубокую тоску своими завываниями. Полагаю, что этими звуками он усугубляет суицидальные настроения в нашем крыле.

— Надо спросить у этого новенького, которому ты оставил покурить, что он думает об этой музыке? — предложил я.

— А этот здесь причём? Он и сам ненормальный, — квалифицировал Иварс.

— Нервничает, как все, первое время. Успокоится. Он говорит, что служил доктором психиатром на военно-морском флоте.

— Что-то не похож он на доктора, — удивился Иварс.

— В предыдущей тюрьме я общался с тюремным психиатром. Индус. Если его переодеть в казенную робу и закрыть среди нас, то никогда не скажешь, что он доктор. Подумаешь, что какой-нибудь нелегал, бабай из Индии или Пакистана.

— Ты хочешь свести доктора психа, который сшибает окурки, с волынщиком? — рассмеялся Иварс.

— Хочу спросить, что доктор думает об этой музыке в условиях тюрьмы, — подумал я вслух.

— Он сейчас только о куреве думает, — уверенно предсказал Иварс. Соседство таких типов только ухудшает условия пребывания здесь. Сюда, в определённые дни, приходят представители местных общественных организаций. Они, чем могут, помогают заключённым. Меня посещает одна женщина. Она даже начала изучать русский язык.