История с географией - Евгения Александровна Масальская-Сурина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И я стала представлять себе жизнь вместе с прислугой и скотиной подобно той, что вел Авраам, и которую вели многочисленные польские помещики, покинувшие свои богатые имения в Ковно и нашедшие убежище в окрестностях Витебска и Пскова. Но я говорила совершенно искренне, что пока мы все вместе, пока мой муж с нами, со мной, мы будем счастливы. Единственным горем могла бы быть разлука. Опустилась ночь, и мы прибыли в деревню Зябки, которая находилась в тридцати пяти верстах от Глубокого. Мы с большим трудом взобрались на высокую крутую песчаную гору, на вершине которой виднелся домик батюшки, у которого мы попросили убежища. Но он без обиняков отказал нам, сказав, что собирает пожитки и всей семьей обращается в бегство. У него был озабоченный и не слишком приветливый вид, что бывает редко среди компаньонов по несчастью.
Безусловно, мужу с его худощавым телосложением было комфортно в тесноте нашей маленькой повозки. Но там надо было еще проводить ночь, поскольку на улице было очень свежо. Наши дамы, уютно завернувшись в плед, тоже ночевали в коляске или фаэтоне. Уже смеркалось, и весь наш лагерь, расположенный на склоне горы и освещенный во тьме ночи пламенем костров, имел фантастический вид. Мы прижимались друг к другу вокруг костра, но глаза по-прежнему были обращены в ту сторону, где вот уже двенадцать часов висело темное облако, которое постепенно становилось красным и освещало уже половину неба. Это было в Глубоком. Но что горело? Город? Имение? Всю ночь, эту ужасную ночь на третье сентября, мы смотрели в сторону Глубокого, охваченного огнем, сидя под темно-красным небом и представляли себе, что там происходит. Резня, массовые убийства, истязания и раненые, оставленные умирать? К рассвету наш лагерь утихомирился и только одна монахиня, сестра Макара, в огромной серой шапке из цигейки, чтобы ее приняли за брата, и вооруженная огромной палкой, несла караул.
Появление мужчины на коне привлекло внимание мужа, который наблюдал за отблесками пожара, лежа в повозке. Всадник ехал из имения Красовских, захваченного накануне немцами. Скотина Веревкиных была спасена, но управляющий взят в плен и нам об этом сообщили, так как люди Веревкиных, кучеры и другие были с нами. Гонец ничего не мог нам больше сказать о том, что произошло в Глубоком. Но судя по тому, что он видел в пути, Глубокое, как город, так и имение, сгорело. Мы вздыхали, слушая его, но никто не жаловался и не плакал.
На следующий день была такая же чудная погода, что и накануне, как бывает солнечной осенью. Мы продолжили путь. Дорога шла по холмам и становилась все живописней. Привал и ужин мы устроили на берегу широкого ручья, пересекающего луг напротив имения или уже в самом имении графа Забелло. Там царила паника, и они тоже в спешке собирали вещи и уезжали. И снова мы разожгли костры, ощипали гусей (их была целая стая), приготовили капусту и овощи для супа. Антося была во главе наших приготовлений, особенно в вопросе дойки коров и распределения молока, которого ей приносили полные ведра. Нам оставалось до Полоцка каких-то семнадцать верст, когда в деревне Ветрино, мимо которой мы ехали, нашу повозку остановила толпа крестьян, умоляя посоветовать, что им делать: бежать или остаться ждать врага. Они спрашивали совета у моего мужа, узнав, что он предводитель дворянства, но щемящее чувство боли заставило меня вмешаться. «Оставайтесь, оставайтесь! – кричала я им. – Не покидайте свой кров, здесь есть лес и непроходимые болота, где вы можете укрыться, но не уходите из дома, чтобы не пришлось вернуться туда гостями!» А крестьяне из Ветрино посоветовали нам не ехать в сторону Двины, так как чтобы объехать озеро под Полоцком, нужно не меньше четырех дней, поскольку подходы к реке перекрыты армией, перебирающейся на другой берег. Они объяснили нам, как добраться до другого озера близ Вулы. Но надо было ехать окольными путями и делать семидесятикилометровый крюк.
По зрелому размышлению мы последовали их советам и свернули с главного пути на объездную дорогу, которая оказалась отвратительной. До наступления темноты мы едва успели проехать четыре километра и остановились на ночлег неподалеку от какой-то уже заснувшей деревеньки. За ночь погода переменилась, и к рассвету пошел прохладный моросящий дождь. Ранним утром мы продолжили свой путь по этой ужасной, мокрой от дождя дороге, не надеясь добраться до Вулы раньше, чем через два дня. Один из беженцев, раненый солдат, который ехал с нами еще от Глубокого, попросился покинуть обоз. Он не мог больше продолжать с нами путь, так как был легко одет и весь дрожал, но самое ужасное, что ему нечем было укрыть своих детей, один из которых заболел. Он знал объездную лесную дорогу, которая вела к железнодорожной станции, где он попытался бы найти приют для своего небольшого семейства. Солдат был не единственный, кого измучил этот ледяной дождь, к тому же с нами было много детей. Он утверждал, что дорога до станции Фариново, последней перед железнодорожным мостом через Двину, была не больше четырех километров.
По всеобщему согласию мы решили свернуть в лес и, следуя указаниям этого солдата, добрались до Фариново по неезженой дороге, слишком узкой для упряжки четверкой лошадей. Да и канавы по краям были заполнены водой. Но все относительно в этом мире. После такой дороги, на которой мы легко могли переломать оси экипажей и тряслись на ухабах под ледяным дождем, маленький железнодорожный вокзал на станции, расположенной в лесу, показался нам раем. Служащие уже сбежали, а станцию занял железнодорожный батальон, который готовился ее подорвать. Неожиданным образом командир батальона полковник Забаровский, немного знавший мужа, стал нашим спасителем, так как там был поезд, который должен был доставить его батальон в Полоцк. Этот бесконечный состав насчитывал шестьдесят вагонов. Полковник любезно предоставил нам пятнадцать товарных вагонов и многочисленные платформы для переправы через реку. Это была большая удача для нас. Можно сказать, что нас всех
