Записки морского офицера, в продолжение кампании на Средиземном море под начальством вице-адмирала Дмитрия Николаевича Сенявина от 1805 по 1810 год - Владимир Броневский

Маскированные рассыпались по ложам, входили даже в королевскую, забавляли Его Величество шутками, замысловатыми стихами, остроумием или только нарядом. Король в самом деле был очень снисходителен и милостив и, по-видимому, утешался сим.

«Скажите мне, кто так прекрасно играет на скрипке в театре Сан-Фернандо?» – спросил я однажды у профессора музыки Чичилиано. «Это Гримальди, – отвечал профессор, – славнейший наш артист, камер-музыкант, гений, какого Италия едва ли когда имела, и притом чудак, милый, ленивый и беспечный. Неужели вы ничего о нем не слыхали? Его жизнь и странности обращают на него общее внимание; он очень известен, уважаем всеми и любим самим королем. Я вам расскажу об нем нечто, – продолжал Чичилиано. – Он имеет такой дар, что в театре, когда ему должно играть соло, вдруг по вдохновению восхищает всю публику и еще более удивляет музыкантов тем, что, когда ему вздумается, без приуготовления и труда сочиняет важнейшую музыку; иногда пишет ноты на память, без помощи инструмента или, взяв оный, приказывает писать ноты другим, а как редко имеет он терпение дожидаться, чтобы успели музыканты писать за ним, то он для всего держит при себе слепого ученика, который обладает таким редким слухом и привыкнул понимать своего учителя так, что перенимает у него длинную фантазию с одного раза. Гримальди делает все по первому движению, ни к чему себя не принуждает, даже играет у короля тогда, когда ему придет охота. Будучи не богат, он ни у кого не играет за деньги, подарков ни от кого не принимает; между тем живет на чужой счет, жалованье раздает нищим, словом, золотом не дорожит и о себе нимало не печется. Холостым он вел беспорядочную и самую беззаботную жизнь. Король, желая удержать его при дворе, приказал женить его. Сыскали невесту, ввели Гримальди в дом ее родителей и распустили слух, что он женится. Король поздравил его; удивленный чудак, поклонившись, спросил: разве Вашему Величеству угодно, чтоб я был рогоносцем? Лучше, нежели рассеянным и ленивым. Вы того желаете, я согласен. Король на другой же день приказал кончить свадьбу, щедро наградил Гримальди и прибавил ему жалованья. Что же сделал Гримальди, послушайте: он после обеда где-то встретился с своим приятелем, которого давно не видал, зашел с ним в кофейный дом и, увлеченный дружеской беседой, забыл, что невеста дожидает его в церкви. Когда он на рассвете воротился домой, то на упреки своих знакомых он холодно отвечал: друга своего я давно не видал, а жениться и ныне успею». «Как бы мне желалось послушать его вблизи», – сказал я. «Это трудно, – отвечал Чичилиано, – однако ж я постараюсь доставить вам к тому способ». По наставлению его, товарищ мой Н. пошел в кофейный дом, где часто бывал Гримальди, познакомился с ним весьма коротко, и Гримальди пришел с ним на квартиру, остался обедать, после театра в тот же день пришел ужинать и обещал без приглашения ходить к нам чаще. Он сдержал свое слово. Мы со своей стороны никогда не просили его что-либо сыграть; но в один день Гримальди нашел у нас пятерых лучших в Палермо виртуозов. После обеда, растроганный одной пьесой сочинения Чичилиано, Гримальди послал за своей скрипкой и учеником и наконец я слышал его игру. Не знаю, кому больше удивляться, ему ли или слепому его ученику, который, стоя подле одного музыканта, играл то же самое, что и сей, точно так, как бы пред ним лежали ноты. Гримальди, довольный похвалами своему слепцу, берет наконец свою скрипку, настраивает, делает пробу и начинает играть в полном расположении. Музыканты окружают его, один преклоняет ухо к его инструменту, другой берет бумагу, чтобы писать ноты, только Чичилиано осмеливается тихо аккомпанировать ему на мандолине; слепец играл только тогда, когда ему приказывали. Начинается адажио; инструмент издает живой голос, все звуки сливались, минор коснулся сердца; музыканты, устремив глаза на своего Орфея, не смели дохнуть, и если б печальный минор еще продолжился, то, конечно, заставил бы нас плакать, но рондо, веселое, плавное, взятое с народной песни, «Эспаньола» называемой, покатилось по струнам, оживило, обрадовало нас. Музыканты взяли инструменты, играли все вместе и каждый один за другим продолжал соло по своей фантазии и играл превосходно. После того Гримальди ударом смычка вдруг переменяет тон, начинает один новое аллегро, музыка утихает постепенно, он уходит в нише и мы вдали слышим гобои, там арфу, скрип ворот, лай собаки и подражание голосам некоторых птиц, словом, шутя забавлял он нас более двух часов чудесами искусства музыкального, и все из головы или, лучше, из его души изливалось.

В продолжение лета ловля рыба тона составляет лучшее удовольствие дворянства. Рыба сия идет из океана большими стаями, обыкновенно трется около берегов, и потому лов бывает очень прибыточен. Ее солят и потом отправляют за границу; она составляет важную отрасль торговли палермской. Рыба тон имеет три аршина длины, несоразмерно толста, мясо ее сочно, красно и похоже на лососину. Способ ловли довольно замысловат и неизвестен в других частях Европы. Я нарочно ездил в Монделло видеть дом, так называемый tonnaro, составленный из толстых сетей, занимающий пространство от двух до трех и более верст, разделенный на несколько комнат, из коих каждая зовется по порядку, например: первая – приемная зала, вторая – столовая, третья – спальня и так далее, последняя всегда именуется комната смерти. Сеть сия, помощью грузил, опускается до дна и утверждается якорями. Когда рыба войдет в первую залу, то малое отверстие закрывается особенной сетью, караульный подает знак, несколько десятков лодок приближаются, составляют вокруг тонаро четвероугольник, и когда рыба, не имея выхода назад, обходя вдоль стен, находит другое отверстие и чрез оное переходит в следующую комнату, то, дабы все стаю скорее загнать в последнюю комнату смерти, старший рыболов дает знак, и промышленники все вдруг подымают радостный крик и, начиная от первой комнаты, бьют по воде веслами, когда вся рыба стеснится в последней комнате, тянут оную к берегу, осторожно и помалу, ибо рыба очень сильна; тут дается последний знак, рыбаки и зрители нападают, бьют рыбу острогами, другие бросаются в воду и плавают вместо с рыбами; одни поражают ее малыми дротиками, другие убитую вытаскивают на берег. Радостные восклицания, крик, шум и необыкновенное само по себе зрелище сие доставляют зрителям великое удовольствие. Тот, кому принадлежит тоня, приглашает к себе гостей и угощает их в раскинутых на берегу палатках. Участвовавшие в ловле рыбаки получают награждение, пляшут и поют, что и составляет самый веселый простой сельский праздник. Меня уверяли, что иногда в одну тоню попадается по тысяче и более рыб, и хотя оная во время лову продается очень дешево, со всем тем пять таких тонь близ Палермо, принадлежащих королю и четырем вельможам, приносят в год доходу до 800 000 рублей.