Избранное в 2 томах. Том первый - Юрий Смолич

Парчевский вопросительно взглянул на Шумейко.

— Шифр! — подтверждая, кивнул тот головой. — Местной контрразведки шифр, батьки атамана Симона Петлюры. Позавчера, двадцатого, в час пятьдесят минут, с аппарата Юза… Читай, брат, читай. — Он перевернул желтый бланк на другую сторону.

Там мягким тушевальным карандашом дана была расшифровка: «Весьма ненадежна охранная сотня командир Парчевский офицер военного времени зарегистрированный № 2079».

— 2079, — объяснил Шумейко, — это подпись информатора, а вот «зарегистрированный», — это, брат, означает, что офицер военного времени, поручик Парчевский, занесен в регистрационные списки контрразведки как подозрительный элемент, и информатор № 2079 предлагает на этот случай заглянуть, кому следует, в оные списки, чтобы поручика Парчевского полностью разоблачить. Уразумел?

Парчевский криво улыбался, глядя на кончик сапога.

— Конспирация, Вацлав Юрьевич, и на тебя работает! Будет на телеграмму ответ — к нам попадет, а дальше — стоп! Ха! У большевиков, брат, везде свои люди. Потому что и весь мир не сегодня, так завтра будет большевистский. Вот и ты. Комендант гарнизона войск УНР? Вранье! Ты, Вацлав Юрьевич, свой. И это нам так нужно, чтобы ты и впредь комендантом гарнизона оставался. Уразумел?

Парчевский вскочил, на скулах у него вспыхнули розовые пятна.

— Не могу я больше! Кошки-мышки! Пятнашки! Испорченный телефон! Господин офицер! Пан старшина! А я человеком хочу наконец быть!

Шумейко спокойно, больше из вежливости, поднял брови.

— В сотне у меня, Александр Иванович, сто три казака! — Парчевский волновался и мял в руках перчатки. — Куда скажу, туда и пойдут. Артиллерийский дивизион, сам по сводкам знаю, большевик на большевике. В гайдамацком курене числится три сотни, а на деле сто шестьдесят сабель. Офицерскую сотню расписали по полкам. Милиция — ерунда. Железнодорожная охрана при любой власти держит нейтралитет, ей бы только спекулировать солью и золотом от Одессы до Волочисска. Вот и все войска. Гарнизон батьки Петлюры! Через этапы и дивизия, случается, проходит, но на марше дивизия — ноль: десяток пулеметов, и руки вверх! Хоть сегодня подавайте сигнал; за успех восстания ручаюсь головой!

Шумейко ждал, пока Парчевский кончит. Он поглядывал то на Тихонова, то на Козубенко. Потом, раскрыв кисет с табаком, как будто небрежно бросил:

— А как там у тебя этот, новый твой, адъютант или какая у него должность?..

— Прапорщик Туруканис? — удивился Парчевский. — Вам и о нем уже известно?

— Конспирация! — хитро прищурился Шумейко. — Такое наше дело…

— Ничего… — пожал плечами Парчевский. — Неопределенный какой-то, но, кажется, ничего парень. Пустоватый, правда, гуляка, ферт. Одеколоном прыскается, пробором своим занят. Танцевальный вечер собирается устраивать. Это ерунда, если против меня пойдет, я его сам у себя в кабинете разоружу.

— Угу, — промычал Шумейко, лизнув языком папиросную бумажку, — очень хорошо… — Глаза его смеялись, но губы оставались серьезны.

— А не хотите, — ударил Парчевский о стол ладонью, — я могу и сам. В селах только и ждут сигнала. Разошлю в двадцать сел двадцать своих казаков — через три часа пять тысяч повстанцев будет! Как тогда, против немцев.

— Против немцев, — отозвался Тихонов, — поднимали повстанцев по селам мы.

— И теперь поднимите! — воскликнул Парчевский. — О том и речь!

— Ладно, — сказал Шумейко и закурил. Потом вдруг посмотрел на Парчевского в упор. — А чего это тебе, хлопче, так невтерпеж? Комендант гарнизона, почтенная, можно сказать, личность, такому посту какой-нибудь старый полковник и то был бы рад, а тебе небось еще двадцать или уже двадцать второй пошел?

— Двадцать один, — подал голос с кушетки Пиркес.

Парчевский сел и снял фуражку. Потом оперся подбородком на руки. Все молчали.

— Не знаю… — после паузы тихо проговорил Парчевский. — И ничего я не могу понять. Жизнь моя и в прошлом и на будущее изгажена!.. Против немцев за Россию три года воевал. Ранили, контузили, заслужил георгиев… Потом Петлюра сюда немцев привел. А немцы прогнали Петлюру и поставили гетмана. Теперь немцев сам народ бьет, без царя и генералов. А Петлюра уже…

— Французов и англичан, — подсказал Козубенко, — призывает…

— А ты помолчи! — сурово оборвал его Шумейко.

— Ну, вот… — криво улыбнулся Парчевский. — Я и не знаю. Была Россия. Теперь Украина. Может быть, и надо, чтобы Украина была. Я сам, очевидно, украинец. Но никак я не пойму, — он снова заволновался и схватил перчатки, — Головатьки, Полубатченки, Репетюки… да это же сволочь, я это с давних пор знаю! И зачем нужно, чтобы Украина самостийной была? Зачем отделяться от России? Ведь большевики против отделения Украины? — повернулся он к Шумейко.

— Нет.

— То есть как нет?

Шумейко пододвинул кисет к Парчевскому.

— Кури. Народы, брат, имеют полное право на самоопределение. Тебе когда-нибудь статьи Ленина попадали в руки?

— В политике, — дернул плечом Парчевский, — я ничего не смыслю!

— Это не политика, — глубоко затянулся Шумейко, — а самая обыкновенная жизнь. Ленин еще в прошлом году, во время керенщины, на Апрельской конференции большевиков так сказал: «Если украинцы увидят, что у нас республика Советов, они не отделятся, а если у нас будет республика Милюкова, они отделятся»… Уразумел? Народ воли хочет! — тихо стукнул Шумейко кулаком по столу. — Без буржуев, помещиков и политиканов! Была царская Россия — желаем мы, украинцы, от нее отделиться! А с советской Россией у украинского народа путь один. Мы хотим, чтоб советская Украина со всеми советскими народами в союзе была. А в революции русский народ впереди идет. Соображаешь?

— Это очень правильно! — сказал Парчевский и улыбнулся.

— Ну, вот, — улыбнулся и Шумейко. — Значит, на том и порешили? Эй! — крикнул он, оборачиваясь к задней двери. — Слышь, Степан? Выходи, браток, и ты сюда. Я тебя с их благородием познакомлю!

Дверка снова скрипнула, и на пороге появился Степан Юринчук. Он был в солдатской шинели и папахе.

— Это Степан-фронтовик, — сказал Шумейко, — всем крестьянским повстанцам повстанец! На двадцать километров кругом. Кликнет: идите сегодня Петлюру бить — пойдут. Скажет: подождите до понедельника — посидят. Что называется, подпольный генерал.

Парчевский встал и внимательно посмотрел на Юринчука. Шабасовая свечка мигала, и мелкие тени пробегали по лицу Степана. Юринчук улыбался.

— Э-э-э… позвольте, — прищурился Парчевский, — да вы…

— Так точно, ваше благородие, — вытянулся и щелкнул каблуками Степан Юринчук. — Разрешите доложить! Рядовой Степан Юринчук. Под командой кавалера святого Георгия, поручика Парчевского, брал Раву-Русскую, Тарнополь и Перемышль. В пикете с поручиком Парчевским под селом Пески-Броды был ранен в руку и попал в плен. — Юринчук засмеялся и подошел ближе. Он пожал Парчевскому руку и сел на табурет. — Я о вас, Вацлав Юрьевич, от хлопцев все чисто знаю. Прошу прощения, обстрелять вас один разок пришлось, тогда, возле гребли, с охочекомонниками…

— Так это ты?

— Я, ваше благородие! Шапочку тогда, извиняйте, изволили потерять. Дома она у меня, при случае привезу, верну вам.

Парчевский захохотал, Юринчук тоже, и они долго трясли друг другу руки. Смеялись и все. Шумейко хлопал Парчевского по колену.

— Тише! — как будто сквозь щель, крикнул чей-то никому из присутствующих не принадлежащий голос, и в сенные двери негромко стукнули.

Смех оборвался, и Парчевский посмотрел на дверь.

— Голос, — сказал он, — вроде женский…

— Верно, — подтвердил Шумейко, — и женские голоса у нас есть. Сопрано, альты, целая капелла. Только что без регента Хочбыхто…

Все опять рассмеялись, но на этот раз уже вполголоса.

— Конспирация! — еще подмигнул Шумейко Парчевскому. — Стерегут, батькин сын, нас с тобой! — Потом он бросил Юринчуку. — Растолкуй-ка, Степан, их благородию стратегию и прочие военные науки.

Все придвинулись поближе, и Юринчук не спеша начал.

Директория, как и следовало ожидать, тянула с решением земельного вопроса. Она откладывала его до всеукраинского «трудового конгресса», своей самостийнической «учредилки». Чью волю будет выражать «учредилка», организованная Петлюрой, который уже весной привел немцев, а теперь примащивается к Антанте, трудовому народу было понятно. Конечно, волю городских толстосумов и сельских богатеев. А до тех пор директория запрещала отбирать землю у помещиков и кулачья. С самочинными нарушителями закона расправлялись гайдамаки и каратели. Передел земли, удовлетворение требований хлеборобов-бедняков, таким образом, откладывался до следующей весны. Трудовой народ немало пролил крови, сбрасывая гетмана и прогоняя немцев, а теперь их кровь будут пить самостийники. И незаможное крестьянство не хочет этого допустить. Украина пылает и готова к восстанию. Крестьяне окрестных сел в любую минуту, по первому же зову, ударят на город, чтобы уничтожить продажных самостийнических верховодов. Но для зова этого сегодня еще не настал час. Петлюровский тыл щедро насыщен воинскими частями УНР и бандами находящихся под покровительством Петлюры атаманов. Вооружение у них отличнейшее, отобранное у немцев и австрийцев. В Одессе уже высадился франко-греческий десант, в нескольких часах езды поездом. Захватить город отважные повстанцы, конечно, захватят. Но превосходящие вооруженные силы петлюровцев, скопившиеся здесь, на тесном приграничном участке, согнанные сюда со всей Украины, легко смогут это сепаратное восстание локализовать и разгромить. Восстание должно быть всеобщим, одновременно с всеобщей железнодорожной забастовкой.