Воспоминания - Сергей Юльевич Витте
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Эта психология отношений совершенно понятна, тем более, что министры Августейшего батюшки молодого Императора, вероятно, также не вполне свыклись с новым своим положением и не могли, по крайней мере сразу, стать на ту точку зрения, что тот молодой царевич, которого они знали еще мальчиком или юношей – волею Всевышнего сделался неограниченным Монархом величайшей Империи, а потому они (это касается и меня, я должен в этом признаться) часто говорили с молодым Императором не так, как они должны были бы говорить с самодержавным Государем великой Империи.
Это, конечно, более чувствительно должно было проявляться в отношениях молодого Императора к престарелому министру Двора покойного его отца, ибо министр Двора имеет постоянное отношение к Императору и не только к Императору, но и к Императрице.
Вероятно, проскакивающий иногда в речах гр. Воронцова-Дашкова несколько менторский тон шокировал молодого Императора и его Августейшую супругу. Но главное, что явилось причиной несоответствующих отношений между Государем Императором и гр. Воронцовым-Дашковым, конечно, заключалось в той несчастной истории, которая произошла во время коронования Императора на «Ходынке». После этой катастрофы между Великим Князем Сергеем Александровичем и гр. Воронцовым-Дашковым сразу создались враждебные отношения.
Вообще гр. Воронцов-Дашков в отношении всех Великих Князей держался в высокой степени самостоятельно, к чему он был приучен покойным Императором Александром III, а потому он, если можно так выразиться, и не спускал Великому Князю Сергею Александровичу.
С другой стороны, Великий Князь Сергей Александрович был человек самолюбивый и имел значительное влияние на молодого Императора не только как дядя, но и как муж сестры Императрицы.
Вот эти отношения и послужили главным образом причиною того, что гр. Воронцов-Дашков, согласно желанию Императора, должен был покинуть пост министра Двора.
Тогда я жил на Елагином и, хотя всегда я был в самых лучших отношениях с гр. Воронцовым-Дашковым, но именно в то время я имел с ним некоторое разногласие по вопросу о порядке испрошения кредитов по министерству Двора.
Сперва гр. Воронцов-Дашков в этом вопросе восстал весьма резко против моей точки зрения, а потом сразу уступил, видя, что Его Императорское Величество в этом вопросе встал на мою точку зрения.
Я помню, что в тот день, когда Государь сказал гр. Воронцову-Дашкову о том, что он его освобождает с поста министра Двора, граф приехал ко мне на Елагинский остров и был весьма расстроен; гр. Воронцов-Дашков жаловался на то, что он сам несколько недель тому назад просил Государя освободить его с поста министра двора, что Его Величество тогда на это не согласился, а что сегодня сам Государь в конце доклада сказал ему, что вот вы мне несколько раз выражали желание уйти с поста министра Двора, так я вас сегодня освобождаю.
Граф Воронцов-Дашков подробно мне все это рассказывал, так как он думал, что я говорил что-нибудь Государю относительно моих разногласий с ним по кредитам министерства и жаловался на него.
На это я сказал гр. Воронцову-Дашкову, что действительно Его Величество по этому предмету со мною говорил, но я никогда жалоб никаких на него не высказывал и что вообще я так с детства близко знаю гр. Воронцова, что почел бы для себя в высокой степени некорректным действовать против графа, которого я искренно уважаю и почитаю, не сказав ему раньше откровенно, что я намерен делать.
Вместо гр. Воронцова, министром Двора был назначен его товарищ барон Фредерикс, (который состоит министром Двора и до настоящего времени) прекраснейший, благороднейший и честнейший человек, – но и только. Впрочем, этого вообще, а в особенности по нынешним временам, очень много. Можно сказать, что барон Фредерикс, по нынешним временам, по своей честности и благородству – рыцарь. Но, конечно, ни по своим знаниям, ни по своим способностям, ни по своему уму он не может иметь решительно никакого влияния на Государя Императора и не может служить ему ни в какой степени советчиком по государственным делам и даже по непосредственному управлению министерством Двора.
По характеру Государя Императора такой министр Двора представляет собою тип человека наиболее для Императора подходящего.
Вскоре по вступлении на пост министра Двора барона Фредерикса я получил от него Высочайшее повеление, формулированное по пунктам, которым определялся порядок испрошения кредитов по министерству Двора и именно так, как-то проектировал министр Двора гр. Воронцов-Дашков, а следовательно, уже из этого видно, что я в моем разногласии с министром гр. Воронцовым-Дашковым относительно способа испрошения кредитов министерством Двора не произвел на Государя Императора никакого неблагоприятного для гр. Воронцова-Дашкова влияния.
* По закону смета министерства Двора должна была рассматриваться в государственном совете на общем основании, на практике расходы эти регулировались соглашением министра двора и финансов и затем государственный совет принимал цифру, сообщенную министром финансов.
Вскоре после назначения барона Фредерикса я вдруг от него получаю Высочайшее повеление, отменяющее законы и устанавливающее такой порядок относительно сметы министерства двора: смету эту составляет и представляет на утверждение Государя министр двора, а затем сообщает общую цифру министру финансов, который должен внести именно эту цифру, без обсуждения в государственном совете, в государственную роспись. В заключение говорилось, что Государь повелевает, чтобы сие Высочайшее повеление не распубликовывалось, дабы не возбуждать толков, а чтобы при кодификации законов, т. е. печатании нового издания, были соответственно изменены соответствующие статьи. Таких Высочайших повелений, конечно, в России не было со времен Павла Петровича, да и Он, вероятно, не предлагал бы незаметно фальсифицировать новое издание законов. Конечно, эта выдумка не принадлежала инициативе Государя, а Его министру двора, но достаточно то, что такие повеления могли иметь место еще за десять лет до революции. *
По поводу этого маленького инцидента, которому я не придавал никакого значения с точки зрения финансов, я помню такой разговор, который я имел с Его Императорским Величеством.
Когда я сказал, что, во всяком случае, кредиты должны быть испрашиваемы по соглашению министра Двора с министерством финансов, если не в общем порядке через государственный совет, то Его Величеству угодно было мне заметить:
– Что же вы находите, что я трачу много денег?
На что я Его Императорскому Величеству всеподданнейше доложил, и доложил совершенно правдиво и искренно, что образ жизни Государя и его Августейшей семьи столь скромен, что даже более скромен, нежели личная жизнь его ближайших слуг, советчиков, в том числе и меня, – (и это совершенная правда), но что дело не в расходах, которые производятся на Его Величество и на Его Августейшую семью, а дело идет о расходах, производимых по министерству Двора во
